***

Свет в окне малой горит. Он вновь стал обращать на этот квадрат внимание: сто́ит, спешившись с мотоцикла, повернуться к дому лицом, и взгляд обязательно задержится на окне младшей Ильиной. Третий этаж, второе справа. Сегодня плотные гардины задернуты, но чаще все же открыты, оставляя задравшим головы пространство для фантазии. Видна, например, белая люстра-шар и светильник, а с определённой точки можно заметить даже высокий светлый шкаф. Но самое интересное, конечно, не люстра, не светильник и не шкаф. Иногда мелькнет её силуэт: то с полки книжку возьмет – слева от окна у нее книжный склад, то сядет к мольберту – рисовать. Мольберт установлен справа, в полуметре от подоконника, а на самом подоконнике малая хранит бумагу и карандаши. Пару вечеров назад он видел, как она скачет по всей комнате, как заведенная – конечно, под музыку, кто в здравом уме станет скакать в полной тишине?

Последнее время не спит она долго. Вчера он к часу ночи домой приехал, а свет всё горел.

Свет горит – и это хорошо, значит, она у себя. Свет горит – и он не думает о том, почему ему важно в этом убедиться. Свет горит, и души касается облегчение и тепло.

На часах без пятнадцати одиннадцать. Гардина всколыхнулась, вздыбилась, строгая геометрия подсвеченного с изнанки песочного квадрата рассыпалась, и в поле зрения стремительно возникло и замерло розовое пятно в облаке волос. Если верить этому выражению лица, кто-то был сердит. Ужасно сердит, если выражению этого лица верить. Еще мгновение – и тонкие пальцы, ухватившись за ручку и распахнув створку окна настежь, пустили в комнату ночной воздух. Еще секунда – и видение исчезло.

Что ж… Ему будет, что на эту акцию протеста ответить. Еще десять минут – и точно будет.

***

— Здрасьте, теть Надь. Не могли бы вы позвать Ульяну? — накидывая на лицо коронное невозмутимо благодушное выражение, вежливо попросил Егор возникшую в дверном проеме хмурую соседку.

«Да-да, смотрел я на часы, смотрел. Извините!»

Если бы у него был номер малой, он бы, конечно, набрал и попросил выйти, но номера нет и приходится беспокоить теть Надю – кандидата филологических наук, преподавателя стилистики русского языка в одном из ведущих вузов страны. Ничего, у студентов каникулы, а у неё, значит, отпуск – ей завтра спозаранку не вскакивать.

Ну, теть Надя как всегда: вот явно и убить ей хочется за очередное вторжение в неположенное время, а вроде и язык не поворачивается именно его голову проклятиями осыпать. Егор, кстати, заметил: с тех пор, как возобновилось его с её дочерью общение, тетя Надя стала куда нервознее. Совпадение? Не думает. Весь этаж, должно быть, в прошлое воскресенье заметил, какой разнос она малой по возвращении из клуба устроила. И вроде не звучали имена, а чувство вины от косвенной причастности к этому скандалу все же накрыло, вот только-только сошло на нет.

Вообще-то женщина она добрая – когда речь не идет о посягательствах на самое ценное, что есть в её жизни. Сейчас как раз тот случай. Но конкретно в эту минуту уже пофиг. Плевать.

— Мальчик мой, ты на часы-то смотрел? — тяжко вздыхая, недовольно проворчала Надежда.

Воззвания к совести влетели в одно ухо и тут же вылетели из другого.

— М-м-м… На минуту, — елейным голосом произнес Егор. — Очень надо, вопрос жизни и смерти, можно сказать.

Еще раз: вот сейчас и впрямь пофиг, как это будет истолковано.

В подтверждение сказанного тряхнул вихрами. Да, жизни и смерти, какие уж тут шутки. Главное – на лице добродушно-невинное выражение сохранять, тогда теть Надя сдастся, на неё этот фокус всегда действует одинаково.

Соседка вновь тяжко вздохнула. Пока она раздумывала, что ответить на эту вопиющую наглость сына покойной подруги, со стороны кухни нарисовался Корж. Посмотрел лениво на позднего гостя, чуть подумал, мяукнул и направился прямиком к нему – отирать ноги. Кажется, кто-то сегодня будет спать в компании теплого, пушистого, вибрирующего комка шерсти.

— Ульяна, тут к тебе, — взглядом просканировав Егора сверху донизу, нехотя позвала дочку теть Надя. В ответ он выдавил благодарную улыбку – благодарную не более, чем того требовала ситуация.

Дверь спальни приоткрылась и наружу высунулся нос, голова. А затем состоялось явление малой народу: розовая пижама с мишками – точно, любимая, – сердитые брови, надутые щеки, тапки с помпонами. Ну прямо как в мае месяце, разве что антенны волос во все стороны не торчат. Уголок губы против воли, вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения потянулся вверх. Улыбаться ведь никак нельзя, если жить хочется. А жить ему внезапно хочется. Даже очень.

— Что?.. — буркнула она недовольно. В глазах-щелочках ясно читалось: «Ты попал в немилость, парень. Так что катись-ка лучше отсюда – подобру-поздорову».

— Нужно кое-что тебе отдать, — кое-как сдерживая ухмылку, сообщил Егор. — До завтра никак не ждёт, извини. Он и так уже в предсмертных муках корчится.

Ульяна окатила его негодующим взглядом, покосилась на маму, которая, ещё раз недовольно вздохнув, отчалила маршрутом Коржа в сторону кухни, и соизволила прошлёпать к порогу.

— Не дуйся, — усмехнулся он, доставая из кармана куртки и протягивая ей уже слегка подтаявший от человеческого тепла сливочный стаканчик.

Выражение лица напротив преобразилось в одно мгновение. Легко считываемые на нём ожесточенность, досада и недоверие сменились оторопью, замешательством, потерянностью и волнением, а уголки губ дёрнулись в подобие полуулыбки. Она словно широко распахнувшимся глазам своим не поверила. Да что уж – он и сам ощущал себя так, словно на двадцать лет назад вдруг сиганул. Дрогнувшие пальцы коснулись обертки, а в следующую секунду малая отшатнулась и вскинула ресницы. Гнев под ними проступил лихорадочным блеском:

— Спасибо, конечно, — шумно выдохнула она, — но это больше не работает, я давно не маленькая. Что бы ты там себе на этот счет не думал!

Не маленькая. Давно. Интересно, стоит ли эту «не маленькую» сейчас предупредить, что еще одна подобная выходка на его глазах, и не спасут её ни группа поддержки, ни репутация, ни заслуги перед отечеством, ни двадцать четыре годика, ни старая память – никто и ничто?

Не стоит. Он сюда не за этим в неприличное время явился. За другим.

— Знаю, — миролюбиво согласился Егор. — Я зашел сказать, что был не прав. Сегодня я и правда испугался. Потерь в жизни мне хватило, малая, вновь терять я не готов.

«Не тебя».

Комментарий к

XIV

. Не маленькая Визуал к главе:

https://t.me/drugogomira_public/104

https://t.me/drugogomira_public/102

“Дорог”? Это как? Можно поконкретнее?

https://t.me/drugogomira_public/106

“Сколько можно в этой жизни потерь?”

https://t.me/drugogomira_public/107

“За что меня было любить?”

https://t.me/drugogomira_public/108

“Одиночество – как голод”

https://t.me/drugogomira_public/113

Музыка:

Земфира – Про любовь https://music.youtube.com/watch?v=WIhOQWo-Yx0&feature=share

Земфира – Этим летом https://music.youtube.com/watch?v=fKE8RivwN0Y&feature=share

====== XV. — Медвежо-о-оно-о-ок? ======

Комментарий к XV. — Медвежо-о-оно-о-ок? Коллаж к главе:

https://t.me/drugogomira_public/119

В главе использованы фрагменты сказки С.Г. Козлова “Ёжик в тумане”

По вечерам Ёжик ходил к Медвежонку в гости считать звёзды.

Они усаживались на брёвнышке и, прихлёбывая чай, смотрели на звездное небо.

Оно висело над крышей, прямо за печной трубой.

Справа от трубы были звёзды Медвежонка, а слева — Ёжика{?}[Козлов С.Г. «Ежик в тумане»].

14:32 От кого: Вадим: Привет! Как дела?

14:39 Кому: Вадим: Привет, вроде нормально, у тебя как?

14:41 От кого: Вадим: У меня отлично, как всегда! Вспомнил тут! Аня вчера просила тебя с ней связаться. +79268765190 Аня.

14:42 Кому: Вадим: Зачем?

14:43 От кого: Вадим: Не знаю. Думаю, как-то это связано со вчерашним кипешом. Сказала: «Передай ей, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!»