— Круто отыграли! — в подтверждение только что сказанного Юлька энергично закивала головой. — Не думала, что вы такие жгуны!

— Спасибо! Наш главный жгун сегодня смилостивился не только над людьми, но и надо мной, так что нам всем неслыханно повезло, — по-доброму усмехнулась Аня, скользя взглядом по лицам. Развернулась к Егору. — Я не шучу.

— Все молодцы, — вздохнул он. — Почти.

Сложив губы уточкой, Аня хмуро посмотрела на соседа:

— Да ладно тебе, ну не злись ты! Игорь уже всё понял.

— Я не злюсь. Вряд ли кто-то вообще заметил.

Ульяна искоса следила за выражением его лица. Вот хоть ты тресни, интуиция шептала ей, что не в одном барабанщике дело, не в одном лишь желании репутацию группы спасти.

Подскочив сзади, Вадим крепко обнял Улю за талию и, не дав ей опомниться, развернул к себе и быстро чмокнул в губы.

— Да, Рыжий, охрененно было! Ань, надо его почаще выпихивать к микрофону, такой талант пропадает!

— Да знаю я! Но на Чернова же где сядешь, там и слезешь. Может быть… Когда-нибудь…

Егор еле заметно изменился в лице.

«В другой жизни», — считалось в глазах. И что-то еще там читалось – невнятное, нечто такое, что, похоже, подметила не сводившая с него глаз и переставшая улыбаться Аня. Уля, которая за первые десять лет своей жизни научилась улавливать малейшие изменения температуры его взглядов, а теперь в ускоренном темпе вспоминала утерянные навыки, «что-то» подметила уж точно.

«Не нравится ему об этом думать?»

— Спасибо, — запоздало ответил он на комплимент Вадима. — Стриж, до двери проводишь.

Уля шумно вдохнула, отчетливо понимая, почему только что прозвучало это ни больше ни меньше требование, и взгляд невольно остановился на подсохшей ссадине на скуле. Ни грамма грима на лице не было, и место повреждения кожи просто в глаза бросалось. Не обращать на подживающую ранку внимания, когда прекрасно знаешь, как она там появилась, невозможно.

— Тебя? — переспросил Вадим, глуповато заулыбавшись.

Аня прыснула, Юлька фыркнула, Уля вспыхнула и ощутила ужасную неловкость. Сосед взглянул на него так, словно друг в свои тридцать два года спрашивает, чему равняется два плюс два.

— Можешь хоть весь парк проводить, — на губы Егора легла ласковая улыбка, и Ульяне тут же вспомнились слова Игорька: «Сразу понятно стало: пиздарики мне пришли». — Но вот этим двоим – приоритет.

— Меня не надо, меня встретят, — поспешно вступила Юлька. — У метро!

— Матери лично в руки, — стерев с лица приторную улыбку, отрезал Егор. Видимо, ему казалось, что Вадим все еще настроен шутки шутить.

— Да понял, понял, Рыжий. Базара нет.

— Бинго.

Аня с нескрываемым любопытством скользила взглядом по всей честной компании. Уже полминуты, как её взлетевшие вверх красивые брови продолжали занимать положение высоко на лбу. Глаза вспыхнули озарением, заискрились хитринкой, а в следующую секунду она перевела тему:

— Стриж, а что ты делал в прошлое воскресенье? У меня такое ощущение, что я видела тебя в «Гараже». Но могла и обознаться, память на лица у меня фиговая.

— В воскресенье? — Вадим на секунду задумался, Егор перестал вяло перекатываться с пятки на носок и застыл. — Не, в воскресенье мы с Улей ездили на парапланах летать, Рыжий позвал. Круто было! А потом я в спортзале торчал. А чё, что-то интересное в «Гараже» выставили? Стоит сходить?

Теперь брови на лоб полезли и у Юльки – потому что историю про парапланы она впервые услышала только что: Ульяна ей не рассказывала. «Ничего не хочешь мне сказать?» — спрашивал её взгляд. «Прости! Совсем забыла!» — «ответила» Уля. Не забыла она ничего… Просто… Просто побоялась, не зная, как та на такие новости отреагирует.

— Да там можно полдня провести и не заметить, — яростно закивала головой Аня. — Просто куча всего, в двух словах не рассказать. Загляни как-нибудь на досуге, не пожалеешь.

Губы вокалистки тронула красивая тонкая улыбка, а губы соседа – кривая усмешка. Телепатия существует, эти двое – яркое тому свидетельство. Аня смотрела на Егора иронично-внимательно, а он предлагал ей угомониться. При должном желании можно было «услышать» весь их молчаливый диалог, но Ульяна чувствовала себя неудобно, словно продолжает подглядывать в замочную скважину. Нехорошо так на людей пялиться, но не пялиться абсолютно невозможно.

— Тут опять к вам, ребят, — бугай, двадцать минут назад провожавший их через кордон, вновь объявился в поле зрения. На этот раз – в сопровождении юной рыжей особы, выглядывающей из-за его спины. Если верить её направленному на Егора взгляду, не «к вам», а к нему лично.

— Блин, Рыжий! Совесть у тебя есть? — вскинулся Вадим. Собирался что-то еще сказать, но осёкся.

— Я и совесть? Окстись, — склонив голову к плечу, проворчал Егор. — Где это видано, где это слыхано?

Не похоже, что он был рад вниманию к своей персоне. Аня засмеялась, а отсмеявшись, на пониженных тонах произнесла:

— Не прибедняйся, ты просто хорошо маскируешься. Вадик, я готова об заклад биться, там таких еще дюжина, просто эта оказалась самой пробивной. Егор, погоди-ка… Так это же та самая, что в толпе оголилась. Да? Я думала, её выпроводили.

Послышался прерывистый вдох. Два: Егоров и Вадима. Юлька резко развернулась в сторону вновь прибывшей, окидывая её заинтересованным взглядом сверху донизу. Вадим недолго думая последовал Юлиному примеру. Ну нормальные вообще, а?

— Так, ладно. Похоже, это действительно ко мне. Издержки профессии, Стриж, — мрачно усмехнувшись, Егор убрал в карман изъятую было оттуда пачку и направился в сторону ожидающей его девушки. Аня проводила его задумчивым взглядом.

— И так всегда. Больше они его не видели, — пробормотала она еле слышно. — Мне их жаль. Всех.

Тихонько промурлыкав себе под нос мотив исполненной под занавес песни о боли, страхе и любви, вокалистка вздохнула и вскинула глаза на Ульяну.

— Ладно, ребят. Запомните этот вечер. Ещё пара концертов, и играть он будет с кем-то ещё. Если вообще будет. Может, вы как-то сможете на него повлиять, потому что я не могу. Мне пора. Рада знакомству.

***

Зачем он пошел у Ани на поводу и поддался требованиям толпы? Хорошенький вопрос без конкретного ответа.

Зачем? Потому что, глядя на эти лица и чувствуя себя на подъёме, как это всегда и бывает в такие мгновения,вдруг осознал, что совсем скоро всё останется в прошлом. Никто больше не будет драть глотки, умоляя исполнить что-то только из его «репертуара». Никто не будет топать и хлопать, как заведённый. Сотни, а то и тысячи людей больше не будут вместе с ним петь. А он не будет для них играть.

Потому что захотел запомнить момент. Так нестерпимо вдруг захотел, что не думал о том, как будут звучать неразработанные после долгого покоя связки. Вроде нормально, могло быть и хуже.

Правда, много чего потом от Аньки выслушать пришлось. «Егор, ну ты видел?! Ты же своими глазами все видел, Егор!». «Куда ты намылился? О нас не думаешь, о них подумай, ты им их маленькие сердечки разобьешь. Они же не на меня, они на тебя ходят!». «Егор, о себе подумай! Что ты потом делать будешь? Как ты сам без этого всего будешь жить?». А то же он сам себя не спрашивает, как он без этого жить будет… А то не помнит, как жил. Прям только-только начавшую образовываться на ране корку Анька сковыривает. Снова и снова, с завидным упорством.

Море волнуется – раз.

Зачем? Потому что Игорёк с последним номером в этом состоянии не справился бы, и это факт, не вызывающий сомнений. И так временами сбивался, а тот бешеный ритм, который необходимо было выдерживать на протяжении всей песни, окончательно не протрезвевший после травы барабанщик запорол бы на первом же куплете. И после этого Аня что-то еще собирается доказывать? В чем-то убеждать?

Море волнуется – два.

Зачем? Потому что песня, которую они просили, по-живому режет, проворачивает внутренности через мясорубку, каждый раз – как в первый. На «Агату Кристи» Егор всегда найдет в себе необходимой искренности, в ней он рождается и в ней же каждый раз умирает. Это его манифест, его гимн одиночеству. Его проверенный способ проорать миру, всем этим людям в лицо правду о себе, прикрывшись чужими стихами. А Анька – Анька чувствует.