Всё это было вчера, а сегодня пока никто не приходил. Стрелки перевалили за четыре, на улице начало потихоньку смеркаться, окаменевшего тела Ульяна не чувствовала, и внутри продолжала вестись изнурительная борьба с готовым поглотить душу отчаянием. С полчаса назад звонила Зоя Павловна. В этот раз мамина подруга, очень занятой человек, главврач одной из московских больниц, смогла уделить Уле не больше минуты, обойдясь без ставших уже привычными рассуждений. Разговор начался с фразы: «Ульяна, мой источник сегодня отдыхает после ночной смены, но по состоянию на раннее утро данных о заметных сдвигах у него нет». А закончился брошенным второпях: «Давай так. Если информация о чёткой динамике у меня появится, я наберу. Если не звоню, значит, сообщить мне нечего». И теперь Уля сидела, согнувшись в три погибели и силясь понять, отказалась ли только что Зоя Павловна от обещания регулярно докладывать о состоянии Егора или же таким образом осторожно предупредила о необходимости морально готовиться к тому, что звонок может раздаться неожиданно.

— Как Анька и сказала, ты здесь.

Передёрнувшись, Ульяна заставила себя оторвать от обветренного лица замёрзшие руки и разогнуть затекшую спину. Накликала. Вот сейчас ей для полного «счастья» не хватало исключительно и только Стрижова. Повернула голову и уставилась на нарушителя своего неспокойствия, молча вопрошая, что он тут забыл.

— Что ты смотришь на меня, как на врага народа? — театрально накуксился Вадим. — Я, между прочим, здесь с благими намерениями.

«Еще один… С благими…»

Надо полагать, по лицу её читалось, что она не поверила ему ни на секунду. Чуть помолчав в ожидании реакции и никакой не дождавшись, Стрижов всё-таки решил объясниться.

— От Самойловой я в курсе, — отвечая на Улин немой вопрос, без охоты признался он. — Звонил ей доложить, что на Рыжего в «Тоннах» налетел, она ж искала. А она в ответ меня огрела, блядь, новостями. Я охуел, конечно… Где стоял, там и сел. Вроде не со мной, а вся жизнь перед глазами пролетела…

— Что ты тут делаешь, Вадим? — просипела Уля, пытаясь не сломаться под напряжённым взглядом.

Честно говоря, меньше всего на свете ей хотелось продолжать с ним диалог. Но что-то в глазах Стрижа вынудило задать вопрос. Ульяна не заметила в них ни торжества, ни злорадства, ни желания надавить на больную мозоль – в общем, ничего, что могло бы подтвердить предположение о неискренности прозвучавших слов. В эту самую минуту она не ощущала угрозы.

— Да… — начал было Вадим, однако запнулся. Замолкнув, озадаченно почесал затылок, заозирался по сторонам. Выглядел он смущенным. Или растерянным. — Отцу рассказал, у него много где связи. Он договорился с главным тут о встрече. Вот, бабки привез, вдруг нужны на какие-то препараты там, операции. Не то чтобы много, личные, свободные, — пояснил он, пнув камешек мыском кроссовка. — Но меня вежливо послали. Сказали, делают, что могут, а деньги решают не всё.

— Так и есть, — роняя лицо в ладони, шёпотом отозвалась Уля.

«Не всё»

Кажется, приблизительно эту мысль Егор и пытался тогда донести до бухого, оплакивающего порванную цепочку и испорченную футболку Вадима. Вложил её в посыл о побрякушках и дерьме. Многое решают, определенно. Но не всё. Её так и не смогли впечатлить ни Вадимова крутая тачка, ни его цацки, ни широкие, дорого обходящиеся жесты, ни открытые для людей со средствами двери. Ну потому что банально всё – Любовь не купишь. Потому что веер платиновых кредиток не превратит тебя в действительно хорошего человека, не замаскирует гнильё, если оно в тебе имеется. Зловонный запах продолжит пробиваться через нишевый парфюм, и это амбре будут чувствовать. А ещё… Ещё ты можешь заработать хоть всё золото мира, но перед смертью всё равно оказаться бессильным. Она заберёт тебя, когда ей надобно.

— Я уж понял, — откликнулся Стрижов мрачно. — Мне жаль.

Послышался тягостный вздох. Такой, как если бы они сейчас стояли над гробом, а священник отпевал раба Божьего Егора{?}[В православных святцах нет святых с именем Егор. При крещении имя Егор трансформируется в греческое имя Георгий]. Резко выпрямившись, Ульяна в ярости уставилась на Вадима. Вроде ничего не сделал ей сегодня человек, даже деньги вон принёс, ни с того ни с сего забыв о былом. Но слушать сейчас вот такие вздохи, вот этот тон «за упокой»? Всё в ней негодующе запротестовало.

— Не надо раньше времени его хоронить, — испепеляя Стрижова взглядом, угрожающе прохрипела она.

— Да не хороню я! — горячо возразил Вадим. — Просто жаль, что так вышло. А ещё я хочу, чтобы ты знала, что я к произошедшему никакого отношения не имею. Мотик его я не трогал, хоть и помню, что сказал тебе, что спалил бы. Я сгоряча вообще много чего наболтать могу, но это не значит, что делать буду. И вообще, давно говорил Рыжему самому в нём не копаться, а в сервис сдавать.

Ясно. Вадим решил, что подвела старушка «Ямаха». Значит, Аня, сообщая ему новости, коснулась лишь сути, а в подробности не вдавалась.

— Мотоцикл был в порядке, — впечатывая озябшие пальцы в пульсирующие виски, обессиленно вымолвила Ульяна. — Он меня закрывал. От машины.

Стрижов глянул странно. Так, словно усомнился в словах. Рот его приоткрылся, но тут же и закрылся. А ей только и оставалось, что стойко выдерживать недоверчивый взгляд, сообщая в ответном, что бывает у людей по-всякому. Что теперь Вадим может своими глазами убедиться, что она имела ввиду, объясняя ему про вес людей в жизнях друг друга. Егор без раздумий поставил себя между ней и несущимся автомобилем, а она готова изо дня в день околевать на лавке под ветрами и дождями просто ради осознания, что находится рядом. Нет, ради того, чтобы ончувствовал, что она где-то рядом, как бы глупо для кого-то это ни звучало, как бы дико ни выглядело в чьих-то глазах. Она ведь ещё не на то готова… Просто не дают. Связали по рукам и ногам и не позволяют ничего сделать.

Наверное, убедительным вышел взгляд, потому что Вадим сдался.

— Охренеть, — протянул он, нервно поправив небрежно повязанный шарф. — Шансов у меня, короче, реально с самого начала не было. Так, что ли, выходит?

Уля качнула головой и вновь спрятала замёрзший нос в вороте парки. Выходит, так.

На некоторое время воцарилась тишина. Шум мокрых шин несущихся по проспекту автомобилей не считается.

— Может, какая-то помощь тебе нужна? — вновь подал голос Стрижов. Звучал он нерешительно. Вспомнилось вдруг, каким самоуверенным петухом Вадим выглядел в момент, когда предлагал ей проблему отсутствия горячей воды решать в собственном джакузи. Фырканье Егора, тот идиотский подкат услышавшего, разнеслось на весь двор, а самой ей хотелось одновременно и сквозь землю провалиться, и пришибить Стрижа на месте, как назойливую муху. Совсем ведь другое дело… Пусть и подозрительно донельзя.

Как бы то ни было, даже отголосков желания принимать от него любого рода помощь Уля в себе не нащупала. Хотя стремление поучаствовать в судьбе бывшего приятеля определённо похвально. Если, конечно, это и правда искреннее намерение, а не попытка под шумок выставить себя любимого в выгодном свете. Доверие к человеку может рождаться изначально или выстраиваться по кирпичику, но если оно разрушено, восстановить его сложно, а до прежнего уровня, наверное, так вообще уже не дотянешь. После всего, что Вадим успел учинить за минувшее лето, доверять вновь Уля не торопилась. Не то чтобы она злопамятная, но «дуру», «слепую курицу», «шмару», «суку», физическое насилие, угрозы расправы в адрес двоих и обвинения в испорченной жизни щелчком пальцев из головы не сотрёшь.

— Нет, спасибо, — отстранённо отозвалась Ульяна, разглядывая фасад отделения.

Там, в одном из ближайших окон, медсестра меняла капельницу. Каждое её движение, казалось, было выверено до миллиметра. Раз – два – три – четыре – пять – готово. А в голову лезли вопросы. Что в этом растворе? В каком состоянии находится человек, для которого предназначено лекарство? Каковы прогнозы врачей?