— Я всё, — вдруг сказал парень и отстранился, когда мышцы по всему телу от перенапряжения уже болели.
— Ты кончил?
— Я тебе поражаюсь, Уэнсдей Аддамс, — засмеялся он, обессиленно сползая с кровати.
— Я прямолинейная, — ответила Уэнсдей, с интересом касаясь живота, который болел.
— Тогда и я буду, — хмыкнул Ксавье где-то снизу. — Я не успокоюсь, пока не доведу саму Уэнсдей Аддамс до оргазма.
Она нахмурилась и не стала отвечать: лишь вскочила с кровати, замотавшись в простынь, и рванула в ванную комнату.
Комментарий к Глава 42: Возвращение в Невермор
Фуууух, я это нечто написала. Больше мне добавить нечего, да)
*Ладно, есть что… спасибо за 550 лайков)))
========== Глава 43: Перед балом ==========
Комментарий к Глава 43: Перед балом
Я долго думала, делать ли огромную главу про Вороний бал или несколько маленьких, ну и остановилась на варианте с маленькими главами, чтоб не томить вас ожиданием) Но, предупреждение, по этой причине в этой главе ничего нет, кроме самокопаний, пары комичных моментов и прочих мелочей.
Впервые в жизни тело дрожало, обдаваемое ледяными струями, беспощадно смывающими с кожи защитный покров тёплого пота. Боль терзала, но не доставляла никакой радости: казалось, плоть могла в любое мгновение устремиться вслед за холодной водой, медленно и мучительно отслаиваясь от костей. И всё же Уэнсдей стойко выдерживала натиск обжигающего {?}[прошу не отмечать это как ошибку в ПБ, холод тоже может обжигать] потока.
Не проворачивая ручку, чтоб уменьшить напор или изменить температуру на более комфортную, Уэнсдей медленно сползла спиной по влажному кафелю и присела, подставляя лицо прямо под хладные{?}[тоже не ошибка] иглы, кои врезались даже в глаза. Но она упрямо не позволяла себе сомкнуть век, созерцая, как полупрозрачная пелена, будто какая-нибудь мигательная перепонка {?}[из википедии: прозрачное или полупрозрачное третье веко, существующее у некоторых животных, которое позволяет защищать глаз или увлажнять его без потери видимости. Некоторые рептилии, птицы и акулы имеют полноценную мигательную перепонку.] застилает беззащитную поверхность глаз.
Весь спектр неприятных ощущений отвлекал её от тянущей боли в животе, напоминающей ту, что её сопровождала раз в месяц до тех времён, пока по вмешательству Тайлера у неё не пропали бесследно менструации.
Невольно она коснулась живота. Какие-то девушки кричали об адских муках во время и после первого раза, а другие распинались об ощущении бабочек в животе, а у Уэнсдей там какие-то когтистые упыри царапали матку изнутри и сворачивали маточные трубы. В остальном — ничего необычного. Во влагалище — ни боли, ни странных новых ощущений.
Представляя на своём месте Вайпер, Уэнсдей подумала, что если бы описывала её ощущения, то там прослеживалась бы положительная, в общепринятом значении, динамика, и её эмоциональный фон можно было бы описать одним словом: радость.
Несмотря на боль в животе и ворох мыслей о другом, она не жалела, что решилась на секс с Ксавье. Чёрное сердечко и вовсе стучало так громко и безудержно, что только стук струй холодной воды и мог заглушить его полный радости припадок.
Но его счастье не могло завладеть всею душой: странное чувство упиралось в жёлтую ленту в паутине души. И хотя эта лента пыталась сообщать, что она только за эти эмоции, Уэнсдей мгновенно вспоминала о Сольейт. И о другом человеке, который также мог ассоциироваться с жёлтым. Юджин Оттингер. Мальчишка, который своей смертью смог вызвать в ней ту волну боли, что довела её до истерики. Уэнсдей старалась не вспоминать о том позорном происшествии, но и отрицать факт, что оно случилось, не могла.
Два самых ярких человека в её жизни погибли. Несчастного Юджина и вовсе убили так же просто, как пешку, от которой шахматист не брезгует избавиться. А Сольейт Уэнсдей до последнего считала подозрительной личностью. А эта девочка отдала свою жизнь ради неё.
Аддамс больше не ненавидела жёлтый цвет, считала его даже хорошо сочетающимся с чёрным, но всё-таки это яркое недоразумение тянуло за собой полосу смертей. Смертей тех, кто заслуживал жизни.
Пока Гидеон Ришар просто сидел в тюрьме, а Патрисия Торп и вовсе разгуливала где-то по планете Земля. Что ж, Гидеон хотя бы носил жёлтый браслет своей секты. Нашлось у жёлтого цвета и что-то хорошее.
— Эй, ты там в порядке? — Ксавье постучал в дверь и, кажется, открыл её.
Но Уэнсдей не видела: душевую кабину отгораживала задёрнутая штора.
— Я думаю о бренности и бессмысленности нашего бытия и пытаюсь прийти к умозаключению, что из себя представляет жёлтый цвет. А ещё пытаю себя холодной водой. Странно, но мне это не нравится, — отчеканила она медленно.
— Ясно, всё в порядке, — хохотнул Ксавье. — Но всё же советую тебе вылезать, а то мы так на бал не успеем.
— А нам туда надо?
— Ты так и не станцевала со мной вальс. Ну или хоть что-то, — намекнул парень, и дверь закрылась.
Несколько минут Уэнсдей продолжала подставлять тело ледяному потоку, но вскоре встала и быстро закрутила ручку. На голову опало ещё несколько капель, прежде чем она вышла из душа.
В ванной Ксавье висело несколько полотенец. Сомневаясь, что он против, — а если против, её эта мелочь не волновала, — Уэнсдей завернулась в самое тёмное из них, безжалостно отжала влагу с волос и вышла в комнату.
Парень, уже одетый в чёрно-жёлтый костюм, сидел на кровати, скользя суженными зрачками по листу, исписанному печатным текстом. По фактуре бумаги Уэнсдей отличила свою рукопись. А маленькая клякса на уголке листа сообщала, что он читал ровно центральную страницу её романа.
— Ты читаешь мою книгу, — сказала она, и парень оторвал взгляд от листа. Его зрачки тотчас расширились, а на щеках появились ямочки.
— А сама Уэнсдей Аддамс стоит в моей комнате, в одном полотенце, с распущенными волосами и без макияжа. А до этого сама Уэнсдей Аддамс переспала со мной. Но при этом я всё ещё не дочитал её подарок мне. Некрасиво получается, — продолжая улыбаться, он аккуратно отложил лист на тумбочку.
За бережное отношение к её творению Уэнсдей почти захотела снова слиться с Ксавье в поцелуе.
— Ты читаешь достаточно быстро, что похвально. Я думала, ты читаешь не быстрее среднестатистического человека.
Он хохотнул, улыбаясь ещё шире.
— Ты можешь снова создать платье? — спросила резко Уэнсдей: не видела смысла продолжать диалог об её книге, пока та не дочитана.
— Я уже, — он кивнул на другую половину комнаты: там, на пустой кровати, где отсутствовало даже постельное бельё, лежал роскошный чёрный наряд.
Произнести «спасибо» не удалось, но она кивнула.
— Мне надо привести себя в порядок. Одолжи мне каких-то вещей, чтоб я добралась до своей комнаты. Непрактично бежать с мокрой головой в платье, которое может исчезнуть в любую секунду.
Ксавье поднялся с кровати и покачал головой.
— Может, ты уже обсохнешь тут, а потом в платье дойдёшь до своей комнаты?
— Я это не надену, — Уэнсдей демонстративно подняла с пола своё бельё. — Я не ношу грязные вещи.
— Ты можешь залезть рукой в труп, но свои же ношеные трусы ты не наденешь? Интересно, — Ксавье, кажется, попытался говорить так же холодно, как она, но не выдержал и засмеялся.
— Именно, — смысла это отрицать не было.
Продолжая смеяться, Ксавье подошёл к шкафу и достал оттуда какое-то своё чёрное худи и спортивные тёмно-серые шорты.
— Так подойдёт? — поинтересовался парень, аккуратно положив одежду на кровать. — Всё чистое и неношеное.
— Да, — Уэнсдей кивнула и сняла с себя полотенце.
Тотчас на её голое тело упало два округлившихся, но, кажется, чересчур довольных глаза.
— Ты теперь так будешь делать постоянно? — спросил он неловко, однако взгляда не отвёл.
— Я занималась с тобой сексом и не вижу смысла прятать от тебя своё тело, которое ты уже видел, — откликнулась невозмутимо она, надевая на себя толстовку Ксавье.
