И пускай Патрисия спасла Сольейт, её приходу Ксавье совсем не обрадовался. Кажется, в его душе перемешались ненависть и страх перед ней.

Нарочито медленно, растянув губы в лёгкой улыбке, она вальяжными шагами приблизилась к раненому мужчине. Остальные, ещё не оставленные недееспособными, сектанты не пошли на подмогу лидеру. Лишь испуганно забились по углам.

— Ты просто сука, ma sœur {?}[моя сестра], — прошипел впервые с ярчайшим французским акцентом Гидеон, от боли извиваясь на полу.

У Ксавье от его слов заболела голова пуще прежнего. Словно мама снова достала пистолет, позабыла о Гидеоне и выстрелила сыну прямиком в висок. Показалось, что в мозг попала экспансивная пуля{?}[пули, конструкция которых предполагает существенное увеличение диаметра при попадании в мягкие ткани с целью повышения поражающей способности и/или уменьшения глубины проникновения.] и что-то в его работе неисправимо нарушила.

Осознание, что его мама — сестра Гидеона, а значит, тоже кицунэ, ломало всё в его мировосприятии ещё больше, чем раньше. Отныне Ксавье понял, почему он умел оживлять свои рисунки, и даже никакой Кристофер Торп ему не требовался для усиления способностей. Возможно, у отца появился такой план, чтоб вернуть роду величие и без Вещи.

Но вот мама явно решила, что создать Идеального Брата вновь — идея заманчивая и полезная в хозяйстве, если даже в сыне соединялись сущности кицунэ и экстрасенса.

Глаза закрылись. Его душа вдруг стала холстом, коий разочарованный творец безжалостно искромсал в тряпки. Но всё же Ксавье заставил себя следить за ужасающим представлением дальше.

— Ты напал на моих детей, Гидеон.

— А ты убила мою падчерицу. Месть за горе моей жены, — мужчина вновь попытался присесть, но снова упал.

Мама лишь спокойно наблюдала за ним, уже не улыбаясь.

— Ничего личного, — наконец произнесла она и развернулась, но никуда не ушла: подошла к Уэнсдей и присела перед ней на колени.

Два пальца опустились девочке на шею, и невольно Ксавье затаил дыхание, трепетно ожидая реакции родительницы. Ему стало страшно сразу, как только мама прыснула, качая головой.

— Значит, я всё-таки не смогла спасти чертовку, — и она убрала руку.

Ксавье начал задыхаться.

— Но ты, братец, проиграл больше моего. Девчонка мертва, — и она встала, с беспристрастным лицом подойдя к сгорающему от возмущения Гидеону.

— Я сам убил её душу. Думал, это сказки, — захрипел сектант, когда Патрисия, всё с таким же лицом, ударила его носком в живот.

Ксавье же, вновь обретя способность говорить, не сдержал вопль, что шёл из самых недр израненной души:

— Нет! — и понял, что вместе с ним закричала Энид.

На глаза от боли даже слёзы не выступили. Боль от потери Уэнсдей сильнее той, что вызвала бы слёзы. Она мрачная и безжалостно уничтожающая всё на своём пути, не оставляя ничего. В выжженной пустыне, горящей иррациональным чёрным пламенем, не могла явиться никакая влага.

Он убил Уэнсдей Аддамс.

И не просто убил.

Он уничтожил её душу.

Где-то рядом, задыхаясь, захрипела мама Бьянки. Убитый горем Вещь вцепился в её шею, не позволяя женщине вздохнуть.

— Пока, брат, — Патрисия Торп вновь достала пистолет, направив его прямиком в грудь Гидеона, но выстрелить не успела:

— Руки вверх! Все! — в тайную комнату ворвалось четверо: шериф, её испуганный до посинения помощник, а за ними Фестер со всё ещё связанной Йоко.

Возражать мама не стала: ловким движением спрятала пистолет и обернулась к вошедшим.

— Это Гидеон. Этот человек похитил Уэнсдей Аддамс и угрожал моим детям смертью. Я выстрелила в него, когда он пытался убить мою дочь, Сольейт Торп, — на этих словах от очередного потрясения Ксавье провалился в беспамятство.

Последним, что он увидел, оказалась Йоко, вырвавшаяся от Фестера. Скинув с себя пиджак, она кинулась со слезами к Энид.

— Что ты тут делаешь?! — закричала вампирша, скрывая наготу подруги пиджаком.

***

Сознание возвратилось, когда с затёкшего тела снимали верёвки. Едва путы сорвали с тела, Ксавье вскочил на ноги и, поняв, что всё ещё в том подземелье, бросился к телу Уэнсдей.

Не замечая ничего больше, он упал на её маленькое тельце, укрытое чёрной простынёй, и, смахнув её в сторону, заключил Уэнсдей в объятия, прижавшись ухом к коченеющей груди. Сердцебиение, как и что-либо иное, отсутствовало. Осталась лишь безжизненная ледяная оболочка, которую вскоре, чтоб не позволить красивому телу гнить в земле, сожгут в крематории.

Уэнсдей Аддамс достигла цели всей своей жизни — умерла.

Вероятно, когда смерть заберёт и Ксавье, он обнаружит, что эта девочка свергла сатану и заняла его важный пост.

— Уэнсдей… — он прижался носом к её затвердевшей шее, всё ещё не в силах разразиться слезами.

— Я пытался завести её сердце током. Это бесполезно, — Ксавье поднял дрожащее лицо наверх, увидев над собой Фестера Аддамса.

Этот жизнерадостный человек плакал, прижимая к груди шляпу.

В углу навзрыд рыдала Энид, одетая в какую-то рубашку на несколько размеров больше. Её к груди прижимал Аякс, уже лишившийся формы камня, гладя по взбитым волосам. Он ничего ей не говорил, просто молча гладил.

Все сектанты пропали, тело Тайлера накрыли белой простынёй, а вокруг сновали полицейские. Только заплаканная Йоко сидела в углу, уже не связанная, и её допрашивал какой-то полицейский. Но, кажется, арестовывать вампиршу не собирались. Остальных сектантов, вероятно, уже забрали.

— Где сектанты?

— В местах не столь отдалённых, — отозвался мамин голос.

Она сидела на полу чуть в тени, прижимая к себе Сольейт, но девочка незаметно дёргала плечами, словно хотела выбраться.

— А ты почему не там?

— Ты о чём, ma puce? — мама невинно улыбнулась, склонив голову.

Ксавье оскалился, но у него не нашлось сил обвинять мать. И без неё на душе адски больно. Уэнсдей говорила, что не верит в ад, но даже если и так, ад ныне существовал в одном злополучном органе, перекачивающем кровь.

— Не такая судьба должна была быть у нашей тучки, — как-то чета Аддамсов оставалась ранее незамеченной Ксавье.

Мортиша стояла, осторожно промакивая платком влажные глаза, а Гомес гладил её по руке и качал головой, смахивая наворачивающиеся слёзы пальцем.

— La muerte no es bonita en la actuación de nuestra formidable niña {?}[Испанский. Смерть некрасива в исполнении нашей грозной девочки], — сглотнул Аддамс и опустил взгляд в пол.

— Пагсли будет убит горем… а он так ждал выздоровления сестры, — Мортиша прижала к груди руку и одну слезу не стала утирать с лица. — А Уэнсдей так просто умерла. А я даже не знаю, какие цветы посадить вокруг её могилы… она не должна была умирать сейчас. Я ждала, что это она будет стоять на наших похоронах, а не мы на её… — женщина наклонилась к голове мужа и в сердцах поцеловала его в затылок, окропив его волосы новыми слезами.

— Может, её душа переселится в нашего нового малыша? — с надеждой спросил Гомес, положив руку на живот жены.

— Мы ведь только сегодня это узнали… и за нового ребёнка поплатились нашей тучкой, — всхлипнула Мортиша.

— Вы… вы, значит, в видениях видели на самом деле вашего ребёнка? — сообразил Ксавье.

Аддамсы ему не ответили. Только неопределённо развели руками, и от этого на душе вдруг стало ещё хуже.

Ксавье не смог больше оглядывать присутствующих и вновь уткнулся носом в шею погибшей.

— Ma puce, перестань позориться, — сказала мама, но Ксавье её проигнорировал.

— А можно умереть вместо неё?.. — спросил он, не переставая обнимать в исступлении труп.

Сзади затопали убитые горем пальцы. В них отсутствовал привычный задор и хитрость. Словно их помощника и друга подменила какая-то иная живая рука.

Ксавье посмотрел на Вещь. Но тот стал общаться не жестами, а на азбуке морзе.

— Есть способ вернуть её к жизни. Благодаря мне. Жизнь Аддамса за жизнь Торпа, и наоборот.

— Я могу её спасти?! — Ксавье присел, ощутив, как в глазах загорелись истерические нотки.