Не обращая ни на кого и ни на что внимания, он двинулся прочь из парка. Шериф что-то кричал ему вдогонку, но слова, рассеянные ливнем, не долетали до ушей Ксавье. Или ему просто не хотелось их слышать. Возможно, отец Тайлера предлагал ему поехать на машине… но подсознание требовало пойти пешком. Разум понимал, насколько это опрометчиво и глупо, но он уже в любом случае промок до нитки и до посинения замёрз.
Он шёл, оглядываясь, но на улицах всё было глухо. Даже свет в окнах жителей померк, только некоторые продолжали бодрствовать. Счастливые люди. Для них это самое обычное кровавое полнолуние, а не ночной кошмар наяву, где страшные потрясения, как жестокие шутники, выпрыгивали из каждого угла.
Город сменился лесом, и Ксавье достал фонарик, освещая себе тропу, что больше стала похожа на мелководный ручей. На деревьях или где-либо не наблюдалось никаких следов пронёсшегося хайда — ни единой поломанной ветки или следа когтей, уродующих кору. На следы на земле Ксавье не надеялся — то, как легко дождь их смывает, он уяснил навеки.
Ему никто не звонил и не писал, пока он шёл. Это навевало странные мысли — одновременно и облегчение, и нарастание страха. За его путь могло произойти что угодно. От чего-то хорошего — хотя в том, что это возможно, терзали серьёзные сомнения, — до чьей-то новой ужасной смерти. Но сам Ксавье не стал никому звонить. Боялся вновь услышать многозначительные гудки, как с телефоном Уэнсдей, который оставили Вещи.
Он зашёл на территорию Невермора, продолжая оглядываться. Дождь к тому моменту поутих. Ливень обратился мерзкой моросью: она шаловливо окропляла участки кожи, стоило им слегка подсохнуть.
Тихо в академии не было — из общежитий доносился гам студентов, иногда мимо проходили полицейские, и все бросали на него подозрительные взгляды. Но почему-то не подходили допрашивать о том, кто он и откуда. Хотя почти все лица были незнакомы… стараясь об этом не задумываться, он спихнул их доверчивое отношение на свой внешний вид. Вероятно, сейчас у него сходств с мертвецом было больше, чем у настоящего умершего.
Но когда он дошёл до двора, где уже привычно толпились десятки студентов, он понял, чего совсем не интересовал полицейских. У них было дело поважнее — патрулировать все выходы из школы.
Ведь на месте, где всегда появлялись трупы, сидел в человеческом теле Тайлер. К сожалению, он был жив. Не совсем: на его голом теле, укрытом только чьей-то накинутой на плечи старой курткой, красовалась сплошь исполосованная глубокими ранами кожа. Правая же рука и вовсе держалась чудом — кость поломалась во многих местах, и её обломки выглядывали из-под обрывков кожи и шматов мяса. Именно они как-то продолжали удерживать руку. Удивительно, как при таком количестве ран Тайлер ещё не лежал мёртвый.
Энид потрепала его очень сильно. Молодец.
И всё же в душе Ксавье закипел гнев, и этот гнев уже никакие мысли о благоразумии сдержать не могли.
Он распихнул всех, кто попадался на пути, и лишь Аякса, который стоял, неуверенно держа в руке нож, не толкнул.
— Что тут происходит?
— Как ты и сказал, этот пришёл. Только в человеческом облике. И сразу сдался. Говорит, хочет раскаяться…
От этого сердце Ксавье попросту разорвалось на маленькие кусочки. Этот двуличный скот снова пытался всех обмануть…
— Раскаяться собрался?.. — он наклонил голову и подошёл почти вплотную к Тайлеру.
Хотелось для начала всё-таки оторвать ему руку.
Хайд не ответил — его губы задрожали, но он кивнул.
— Тут раскаяние уже не поможет! — невольно рука нащупала рукоять ножа в кармане, и он его достал.
— И всё же ты всё увидишь, Торп, — Тайлер поднял затуманенный взгляд и заревел от боли. — Я знаю… покажу всё, что знаю. Я знаю, как это делать… — Тайлер вдруг вскочил и, хрипя от боли, прыгнул на него.
Желая защититься, Ксавье выставил вперёд нож.
И лишь когда шея хайда целенаправленно налетела на лезвие, всё стало понятно.
— О нет… — произнёс Ксавье сам себе, прежде чем всё вокруг померкло.
========== Глава 22: Тайлер ==========
Уже почти впав в беспамятство, Ксавье схватился за самую чёткую мысль, плавающую в море неразборчивых образов — о слабоизученном феномене видений самоубийц. Мало кто осмеливался на это, и всё же история знала такие прецеденты. Отец ему рассказывал об этом… почти все экстрасенсы теоретически могли увидеть прошлое того, кто самолично отдал жизнь. Главное — для этого нужны были соответствующие условия. Какой-либо прямой контакт между тем, кто умер, и тем, кому он хотел показать своё прошлое.
Ещё мгновение — и мысль утонула среди остальных.
***
Тайлер сидел в маленькой комнате с укрытыми белыми мягкими плитами стенами. Куда ни глянь — везде одинаковые. Он не помнил даже, где пряталась дверь. Каждый раз, когда её отпирали, обещал себе, что больше не забудет и наконец выломает её. Но только её закрывали — и он терялся. Безуспешно, час за часом, день за днём, а может, неделю за неделей или месяц за месяцем, он пытался совладать со стенами и открыть себе проход. Выбраться из ада, окрашенного в белый. Но в лучшем случае ему удавалось порвать обивку на какой-то плите. Или со злости заработать себе парочку ушибов, снося единственный предмет в комнате мучений — туалет.
Но только он что-то ломал, откуда-то поступал непонятный газ и начинал его душить. За парой минут мучительных попыток вдохнуть чистого воздуха всегда следовало беспамятство. Как только он просыпался — плиты вокруг вновь оказывались безупречными, а на месте сломанного туалета появлялся новый. На заработанных ранах и ушибах — мази и бинты или пластыри.
Видя их, Тайлер всегда фыркал. Если врачам хотелось о нём заботиться — могли бы снять с рук кандалы. Они держались на длинных, но очень тяжёлых железных цепях и были прикреплены к углу. Но каждый день казалось, что местоположение того угла менялось.
Наручники скрывали почти четверть предплечий и жутко натирали. Иногда Тайлер думал, что лучше бы ему просто ампутировали конечности — ведь не мог стерпеть зуд. Он был бы согласен на что угодно, только не мучить себя кандалами.
Перевоплотиться в хайда он не мог, как бы ни желал сего. Всякая попытка стать сильным монстром, способным разнести свою пыточную камеру, оборачивалась лишь болью в голове. Его безжалостно накачивали какими-то препаратами через еду. Он уже пробовал не есть… но тогда его отравляли газом, заставляя мучиться без возможности вдохнуть и выдохнуть, а просыпался он обессиленный и едва способный вспомнить своё имя.
Конечно, иногда его выводили наружу. Но обычно лишь в душ, и он этого не помнил. Эти людишки его так боялись, что сначала лишали чувств. Только единожды он почти очнулся, когда его, как какого-то недееспособного человека, купали другие люди. И даже тогда тело было заковано в цепи. Но в тот раз он почти сразу заснул дальше.
Дни же, когда ему разрешали выйти проветриться, он мог пересчитать по пальцам. Их было всего девять. В те моменты его вновь отравляли неким сильным седативным препаратом. Потом заковывали во всевозможные цепи, завязывали глаза и катили на носилках в неизвестность. Когда с глаз срывали повязку — он видел маленький двор, огороженный пятиметровым, если не больше, забором. И оставляли в одиночестве навёрстывать круги на свежем воздухе.
Немного чаще у него были сеансы с психологом. Его приковывали к какому-то статичному стулу в камере с железными прутьями, и по ту сторону с ним беседовали всегда разные психологи. А может, то был и один человек… после длительного заточения он уже не знал, чему доверять. Ведь он начинал по-настоящему сходить с ума.
И всякие книги или другие предметы, чтоб скоротать время, которые периодически появлялись на полу — никак не способствовали улучшению ментального здоровья. Единственное, чего ему хотелось — разрывать эти книги на части, метать карандаши, как дротики, в стену или задушить себя нитками.
А во всём была виновата лишь кучка изгоев-подростков и его собственный предатель-отец. Из-за них Тайлер оказался в этом аду, где медленно и мучительно умирал.
