Мало кому хочется гулять в такой холодный день, и чем дальше мы заходим, тем меньше прохожих нам попадается. Парочка детишек с бабушкой проходят мимо и исчезают за кустами сирени, и остаётся лишь седая, угрюмая женщина, читающая газету в киоске со снеками.

– Любишь вафли? – начинает опять неугомонная Лав. – Тут они вкусные, тонкие и хрустящие, завёрнутые в трубочку и с начинкой.

Несмотря на то что кофе со вкусом грязи составил плохой завтрак, и мой желудок урчит от одной мысли о вафлях, я говорю:

– Нет.

Игнорируя мой отказ, Лаверна разворачивается лицом к парням, продолжая шагать спиной, и предлагает остановиться.

– Ненавижу вафли, Лав, – качает головой Аделард. – Давайте перекусим чем-нибудь нормальным попозже. И разве ты не следишь за фигурой, или типа того?

– Переживай за фигуру свой невесты, а не за мою, – язвит Лав, в то же время очаровательно улыбаясь. – Заметила, она в последнее время ест много сладкого, а хрупкой я бы её и раньше не назвала. Кроме того, – её взгляд перемещается на Мира, – ты ведь любишь вафли. – Мир никак не реагирует на её хлопающие ресницы. – Купи мне одну с солёной карамелью, хорошо?

После долгой паузы, Мир обращается ко мне.

– А тебе что?

– Ничего. Я тоже ненавижу вафли. – Доедать пропадающие бутерброды с вареньем из холодильника – это одно, а позволять кому-то платить за твою еду – совсем другое. От этого ты чувствуешь себя обязанным, купленным. Никто не делает ничего просто так, взамен всегда ждут, как минимум, благодарности. «А мне не нужна причина для того, чтобы благодарить людей, которых я планирую обмануть, вынудив отдать мне мои кости, а потом сбежать в теле их подруги».

Когда парни отходят к киоску, Лав усаживается на повалившееся неподалёку от тропинки дерево, так что я делаю то же самое. Бревно повёрнуто к старой, заросшей сорняками детской площадке, которая уже слишком ржавая и разбитая, чтобы на ней играть. Если верить городской легенде, эта роща однажды была имением купца, который ненавидел детей; он утонул в пруду, а его особняк спустя годы превратили в детский сад. «Какая жестокая шутка».

И всё же местная природа красива, ей нет дела до людских шуток; высоченные деревья покачивают зелёными кронами, а воздух свежий, напоминающий мне о парке дома, где я когда-то гуляла с Богданом. Как только получу свою жизнь назад, отправлюсь куда-нибудь, где нет ничего кроме природы. Земля так прекрасна без людей, она уж заслуживает доверия. Слышала, за городом есть озеро, может, я могла бы жить там. Найти домик в уединении и наблюдать, как солнце всходит из воды по утрам. Если не могу попасть в рай и избежать ада, то создам собственное убежище.

Надувая пузырь из жвачки, Лав громко его лопает и косится на меня. Ещё раз надувает. Ещё раз косится. И ещё раз.

– Как ты тут оказалась? – спрашиваю я, поймав её любознательный взгляд на себе в четвёртый раз.

Лав в непонимании морщит нос.

– Как узнала о магии? – уточняю я. – Для большинства это просто сказка.

– Хм-м… Ну, моя бабка была цыганской гадалкой и умела говорить с мёртвыми. По крайней мере, мне так сказали. – Раздумывая, Лав чавкает. – Но ты же спрашиваешь не об этом, а? Мы с подругой однажды вляпались в кое-что. Кое-что плохое и противозаконное. И Мир нам помог. – Пожимает плечами. – Мне просто хочется отплатить ему тем же.

– А Полина? – «Пожалуйста, скажи, что она ужасный человек, который заслуживает потерять жизнь и тело».

– О! Полина уж точно не нарушительница закона, – Лав отчего-то хихикает, пиная траву под ногами. – Мы выросли в одном детском доме, но никогда не ладили. Она не пропускает походы в церковь, не говорит плохих слов… М-м, а ещё она одно время встречалась с Миром.

У меня всё замирает внутри, и должно быть, я обмякла, потому что Лав перестаёт надувать пузыри. «Встречалась. То есть он её любил?» Вот почему Мир избегает моих прикосновений, даже мимолётных? Он до сих пор видит во мне Полину? Я его пугаю? Удивляю? Завлекаю?.. Как же мне тогда вести себя рядом с ним?

– Да не переживай ты, они расстались, – поспешно добавляет Лав. – И остались друзьями, понимаешь? Если хочешь знать моё мнение, я не верю, что настоящая любовь может остаться друзьями. Так что… – её взгляд устремляется к Миру и Аделарду у киоска за деревьями, и в её глазах вспыхивает что-то хитрое. – Не говори Миру, что я рассказала тебе про него с Полиной, ладно?

– Ладно.

В этот момент до нас доносится гонимый по ветру смех. Аделард что-то говорит, смущённо улыбаясь, и лицо Мира тоже преображается от лукавой усмешки. Они оба смеются, выходит звонко, легко и душевно. А потом, словно чувствуя, что мы наблюдаем, Мир поворачивает голову, и его взгляд встречается впервые за день с моим.

Ничего душевного не остаётся в его вмиг посуровевших глазах.

Нет, он не видит во мне девушку, которую однажды любил. Он видит ведьму, которая использовала магию, чтобы убить невинных людей. Он меня презирает.

– А что насчёт Влада, Лав? – спрашиваю я, заставляя себя отвернуться.

– Влада? – она мотает головой, её серьги-кольца качаются в такт. – Прости, не знаю никаких Владов. А что? Друг твой?

– Да. – Какой смысл врать? – Мир упоминал его, но не сказал, как они познакомились.

– Ну, если мы говорим о друзьях Мира, то да, есть у него один загадочный.

– И как этот его друг выглядит? – моя надежда вновь пробуждается.

Лаверна долго о чём-то думает, вижу, как мысли несутся в её зрачках. Потом, очевидно, что-то решив, она облизывает губы, придвигается ко мне ближе, словно чтобы поделиться секретом, и только тогда говорит тихонько:

– Я видела его всего раз и давно. Мир явно предпочитает держать этого приятеля при себе. Но тот привлекательный, подбородок вверх, точно время всей вселенной принадлежит ему, и… есть в нём что-то печальное, знаешь? Будто он много чего повидал, и это для него тяжкий груз.

– А его глаза? Не кажутся до странности тёмными? Пронзительными? Может, даже немного опасными.

– Опасными? Разумеется, сказала же, он привлекательный. И… – она делает паузу, склоняясь ещё ближе, и её терпко-сладкие духи бьют мне в нос. – Почти уверена, он владеет магией, Яра. Как была у тебя. Когда на него смотришь, не можешь сопротивляться и не терпится сделать всё, что бы он ни попросил, но как только он о тебе забывает, как только отводит взгляд… Всё внутри переворачивается и хочется убежать.

У меня сводит челюсти от одной только мысли. «Это он». Именно так действует магия, так затуманивает рассудок. Люди чувствуют, что что-то не так, ощущают угрозу, но не понимают, откуда та исходит, и не могут ей противиться. Это как стоять у края обрыва – прыгай или беги.

– Можно кое о чём спросить? – говорит Лав, её голос становится серьёзным.

Я киваю.

– Ты и правда могла заставлять людей чувствовать всё, что хотела? Когда была ведьмой?

– Да.

– Ох… Хотелось бы мне обладать подобной силой. – Она отстраняется, покидая моё личное пространство, и больше ничего не говорит. Я тоже молчу. Наблюдаю, как продавщица сворачивает свежеиспечённую вафлю, протягивает Аделарду и начинает печь вторую. Я не говорю Лаверне, что магия – злая цена за чьи-либо чувства. Они ненастоящие, и ты будешь об этом знать. И люди вокруг будут знать, хотя и не понимать почему. Это любовь, рождённая не из уважения, а из страха. «Ложь».

Новый пузырь жвачки лопается у меня за плечом, а потом всё внезапно и резко стихает. Я озадаченно поворачиваю голову и вижу, что Лаверна замерла и схватилась за горло. Её лицо побледнело, глаза напуганы. Она отчаянно пытается сделать вдох, но жвачка застряла. Встретив мой взгляд, Лав складывает брови в немой мольбе.

Время будто замедляется, когда мысли начинают кружиться быстрее у меня в голове. «Твой выбор, твоя ложь…»

Она может умереть.

Я могу позволить Лав задохнуться. Легко. Глупая жвачка, глупый несчастный случай, глупая смерть. И на одного человека меньше между мной и свободой.