Он много чего мог съязвить в ответ, но предпочел смолчать красиво и оскорбленно. Лея затаила улыбку в глубине серо-синих глаз, но и в самом деле нашла себя чуть виноватой.

В продолжении их беседы танцующие лучи совершили полный круг, и перед застольщиками снова проплывала благословенная пара. Кинри запыхался, очки приходилось поминутно протирать, но, кажется, ничто не могло заставить его отойти от раскрасневшейся молодой жены, пляшущей самозабвенно и с признаками большого мастерства.

Селена честно оплакала свою девичью волю накануне, когда подружки расплели ее косу на две и собрали кольцом на голове, но на этом дань строгим традициям почти завершилась. Прежде без нового "замужнего" убора ей не попустили бы и носа показать за родной порог, но нынче времена пошли вольнолюбивые, даже главу покрывали не всякие горожанки, не говоря уже о знати. Невеста тоже не сидела полонянкой до свершения пира, но живо смеялась и цвела, источая радость на добрых гостей. Подруги, в числе которых Арис, не могли на нее нарадоваться: аптекарь был мужчиной неприхотливым, суровой родней не обремененным, дом свой обустроил со всякой хитроумной новинкой для облегчения хозяйкиного бремени – бери да строй быт на свой лад. Отчего же не веселиться!

Вослед Селене, выделяясь кроем платья и убранством кос, двигалась леди Виола. Она приложила свойственное усердие к освоению движений и вскоре уже вполне сносно повторяла "шаг-каблук-шажок", упиваясь причастностью к этому празднику жизни.

Себастьян собрал две брови в одну и надзирал за сестрою в расстройстве.

Конечно, сознательный юный аристократ не испытывал ни малейших колебаний, получив приглашение. Очевидно составленное из вежливости, оно требовало столь же вежливого понятливого отказа. Почти деревенская свадьба не вписывалась в область мероприятий, рекомендованных к посещению лиц благородного сословия.

Виола же имела отличное и весьма твердое мнение. Говорунья припомнила все – от важности новых знакомств и необходимости уважить их первого крупного заказчика, до собственной скуки в тоскливых рабочих буднях (попробовал бы кто другой так именовать ее пылкие трудовые подвиги – мог бы запросто остаться без обеда). Словом, юноша убедился в одном – Виола побежит веселиться и без его сопровождения, а козырь откровенного братского запрета лучше приберечь до по-настоящему вопиющих случаев.

Посовещавшись уже предметно, юные Карнелисы решили не смущать горожан чрезмерно парадным обликом. Возможность пойти в буднем камзоле примирила Себастьяна с надобностью приглядеть за сестрой на подозрительном приеме. Виола же кропотливо выжгла лучиной инициалы "К" и "С" на двух греющих подставках и с этим даром почти по-свойски впорхнула в задорную свадебную толпу.

По чину Себастьян был, конечно, устроен тетушкой Агатой за столом почетным. Для украшения сего особенного места снарядили самую белую скатерть от лучшей узорницы и самые румяные пирожки. Однако, стол оставался и самым пустым. Алонсо Давыдович – не знатный, но уважаемый – поздравил старого друга, поддержал скупую беседу, отведал фаршированного гуся и удалился, влекомый заботами. С магичкой, рано покинувшей место, Себастьян и вовсе разминулся.

Так что за столом он остался совершенно один и теперь, поминутно косясь на пляску, задумчиво умащивал сметаной горячие вишневые вареники. В простоте нравов горожане мало беспокоились об этикете – коварное угощение поставило его перед необходимостью выплюнуть косточку, что в его картине мира считалось недопустимым делать на людях. Юноша замер в сомнении. Надо же было случиться, что именно в сей темный час напротив него соткалась пышная фигура приглашенной Карлоты Эдмондовны.

– Себастьян Базилевич! Приятнейшего вам вечера, – обрадовалась она.

Себастьян поднялся для приветствия – Карлота Эдмондовна чиниться не любила, но дамой была одного с ним круга. В который раз уже маг предположил, что его сестра в преклонных годах будет очень сходна с нею манерами. Беды в этом нет, но и гордиться как-то не выходило.

– Доброго дня, – поклонился он. Косточку осталось только проглотить, лелея надежду по крайней мере не подавиться.

– Как чудесно, что наш аптекарь в награду за свой добросовестный труд получает признание от людей почтенных! – проклокотала советница.

– Главная награда Кинри Благомировича – его семейное счастье, – предсказуемо вернул древесник.

– Ваша правда, – закивала советница, тоже ловя глазами молодую чету. Оба немного посмотрели на дрожащие доски помоста, затем опустились на лавки.

Видя, что леди настроена говорить, Себастьян принялся покорно подбирать в уме приличествующий оборот об удачной для гуляний нежаркой погоде, однако Карлота Эдмондовна его от этой нужды избавила. Она чуть поджала губу в последнем сомнении, после чего заговорила решительно:

– Себастьян Базилевич, уж простите, что в праздничный день к вам по делу обращаюсь, но встреча наша случилась весьма удачно. Прошу, загляните ко мне на днях – дерево наше совсем сломалось.

Маг вздрогнул, и на миг свадебный шум стал для него неразличим. Тот артефакт стал самым прекрасным из его магических творений. Если основа погибла, не прослужив и десятка дней – рубец на сердце древесника не изжить с годами.

– То есть как – совсем? – невольным эхом переспросил он. – Оно треснуло? Разбилось?

Означенные картины перед его мысленным взором отзывались болью.

– Что вы, я не позволила бы такому произойти! – заказчица помахала рукою с кольцами успокоительно, заодно любезно остужая вареники в себастьяновой тарелке. – Только звучать наше чудо теперь отказывается.

Каждый артефактор в своей карьере хотя бы раз проходит через этот катарсис. Все начинается с особенной затейливой задачи. На мудреный код уходят седмицы, часы проверки заставляют кручиниться выше меры – но все когда-нибудь остается позади, прожект преподносится в руки заждавшегося заказчика. Приходит покой и облегчение, жизнь снова обретает краски – именно в эту горделивую безмятежность оглушительно врывается отклик "ничего не работает".

Хладнокровия юноши, пережившего эту лавину впервые, едва хватило, чтобы не дать страданию исказить черты его лица.

– Звуки приглушились или вовсе отсутствуют? – собрано осведомился он.

Голосу древесник сумел придать нужную твердость, но голова заполнилась мельтешением узлов магии: который из них оказался способен привести к дефекту такого размаха?

– Вовсе, – добрейшая Карлота Эдмондовна продолжила смотреть прямо и преспокойно крушить самооценку мага. – Ни единого.

Себастьян помолчал. Перебираемые им причины определенно не увязывались в стройную версию.

– Вы ведь не обмахивали его веером слишком долго? – спросил он, коря себя за некоторую грубость. – Оно не могло разрядится раньше срока?

Интересно, как планировала вести подобные беседы дальновидная Виола? Есть ли у нее специальный список, по которому причины поломок делятся на входящие в гарантию и выпадающие из нее? Что вообще было утверждено ими в договорной грамоте касательно будущей дозарядки артефакта? Он с удивлением обнаружил великое желание немедленно перевалить дискуссию на плечи младшей сестры, имеющей к этому тягу и некоторый даже опыт.

Лицо Карлоты Эдмондовны тем временем отобразило легкую укоризну за его подозрения.

– Кем вы меня полагаете, Себастьян Базилевич? – скептически отозвалась она.

– Прошу прощения, – юноша спешно сдал позиции. – Необходимо отсечь простейшие причины такого поворота. Я обсужу их с распорядительницей, и мы утвердим ближайшее время для диагностики.

Распорядительница еще не ведала о постигшей их печали. Она все так же самозабвенно впитывала бьющее через край жизнелюбие городских окраин.

Не смотря на мнимую свободу, молодежь отнюдь не была предоставлена сама себе. Старушки за столами, казалось, занялись вопросами ночных ограблений и (на всякий случай) защиты от них своих избушек – но зоркости не теряли. На деле они не спускали глаз и с помоста: не распустились ли там ярые молодцы, не касаются ли в пляске рук иной красавицы? Рукава девиц кроились нарочно удлиненными против подобных вольностей, однако общий легкий хмель требовал усилить бдительность.