Однажды, когда мы по приезде в родной совхоз в неторопливой беседе выясняли, что, как, кто и где, про скотника нам было сказано, что помер он. «Как так?» — естественно-бессмысленно спросили мы — и услышали неожиданный ответ: «А его бык закатал». Оказалось, что оный труженик скотоводческой нивы напился на работе до того, что лежал вполне бесчувственно, а быку то ли не понравился запах, то ли просто домашнее животное решило поиграться, но оно начало катать его, подталкивая мордой, а может, и рогами, по полу коровника… И докатало…
Спросив, как поживает тракторист Князев, мы услышали, что в больнице. Перевернулся в кювет. Что же он так — спросили мы. Да он же ездит, как ворона летает. В каком смысле? — вопросили мы. Ну как ворона летает… по прямой. Интересное наблюдение — сказала бы Сэй-Сенагон.
Животный мир колхоза не ограничивался млекопитающими, были там и птицы. Но не воробушки, воспетые С., а здоровенные гуси. Как-то раз народ отправился к близлежащему пруду искупаться. Не помню, как восприняло местное население этот процесс — не исключено, что оно полагало, что в наших широтах (и долготах) в воду лазают только дети. Впрочем, чего взять с этих городских… А некоторые из нас — те, кто не был уверен в своих плавательных потенциях — стали играть в некую странную игру, смесь футбола без ворот, баскетбола без колец и волейбола без понятно чего. А вы что думали, играть после энного стакана! И в какой-то момент мяч покатился в сторону стада гусей, мирно созерцавших это зрелище. Черное, круглое, СТРАШНОЕ приближалось неумолимо. Храбрые гуси попятились. Но, пятясь, они вытягивали в сторону приближающегося ужаса шеи и угрожающе шипели… Почти самураи…
Как-то раз кому-то из нас на утреннем разводе досталась какая-то работа, для которой надо было сначала найти какого-то коня. И где этот конь — спросил кто-то из нас. «А эвона» — ответил совхозник — плавным движением руки обведя пол-горизонта. Широка, блин, страна родная… Не помню, нашелся ли конь. То есть, конечно, нашелся, когда захотел есть. Но не знаю, кем он нашелся — или сам — и когда — к вечеру или на следующее утро…
Основная поездка в колхоз называлась «на картошку». Осень, от двух недель до месяца. Вторая, весной или летом (единственный раз — зимой) в колхоз, или в зимой или весной на Малинскую овощебазу. Не каждый год, обычно от недели до двух. Все поездки — первые пять — десять лет работы, потом посылали реже (появлялась молодежь). Формально поездки в колхоз оправдывались тем, что по К30-Ту (Кодексу законов о труде) работника можно было перемещать без его согласия на другую работу на месяц. Правда, в КЗОТе было сказано — в пределах предприятия. Но народ предпочитал не возбухать — отгулы капали, иногда и немного денежек давали, а главное — слинять от начальника и родственников, с приятелями, на природу, и магазин рядом! Ну, то-ись винно-водочный отдел, ебёнть… Был, впрочем один случай, когда товарищ отказался ехать. Ему помотали немного нервы и. отстали. Да и как было его ущучить? Тут многое зависело от непосредственного начальника — захотел бы он — со свету бы сжил сотрудника В.А. Но его начальником был А.Ж., патриарх советской физики и нормальный человек.
Повезло — завистливо прокомментировала бы С.
Осенние поездки обычно были на картошку — то есть на ее уборку. Существовало, собственно, два способа уборки картошки. Первый — лопата, корзина, мешок. Обычно идут парой — один копает, второй выбирает из глины картошку и кладет в корзину. По полю перемещаются отдельные люди, подносят парам мешки. Корзина высыпается в мешок, он тащится за собой, после нескольких корзин наполняется и остается стоять. Время от времени приезжает машина, объезжает поле, мешки закидываются в кузов, там опорожняются и вышвыриваются обратно. Закидывают и опорожняют те, кто носил пустые мешки по полю, пары обычно на это не отвлекаются. Работа пар — физически более легкая, но нудная, часто пара — это мальчик и девочка.
Второй способ — комбайном. Поскольку картошку от глины он отделяет не вполне успешно, на нем работает обычно шесть человек — по три на транспортер. Три человека при средней скорости движения успевают выбрать картошку из того, что идет по транспортеру. Работа физически легкая, требует внимания и быстроты реакции, у некоторых (в частности, у меня) просыпается азарт — успеть выбрать всю картошку.
Зимние, весенние и летние поездки бывали на что угодно: например, на сев картошки и зерновых, на уборку оных зерновых. На сев зерновых я как-то попал. На сеялке было очень тряско, очень пыльно (потом, вечером, — колко), работали в защитных очках — зерно было «протравленное», в нем попадались какие-то кристаллики, и нас предупредили, что если нам нужны глаза… Кристаллики в очки на попадали, но содержание соли в поте, оказывается довольно велико.
Однажды сотрудник Я.Л. попал летом на сено. Жили в тот заезд по хатам. Хозяйка данного жилого помещения не задолго до этого померла. Молодежь решила ввечеру запалить костерок. Пошарила по хате, нашла какие-то газеты… когда Я.Л. увидел эти газеты, он кинулся на них, как коршун и выхватил из огня. Это были газеты за сентябрь 1939 года. Мне кажется, что С. бы это поняла. Уважение к истории… Но очухавшись, Я.Л. высказал мнение, что указанная выше древняя бабка могла что-то интересное закопать и в огороде.
Вы не поверите — но молодежь его перекопала. И вы поверите — ничего не нашла.
Много места уделено в этом тексте употреблению алкогольных напитков, попросту — пьянству. Причем как пьянству нашему, вэивскому, собственному, так и пьянству в окружающей среде — в городе и вне его, в колхозе. Еще два наблюдения последнего. Когда мы ехали в колхоз, мы часто по дороге останавливались у магазинов — ибо взятого с собой, как народ к этому моменту понимал, не хватит даже на процедуру отмечания приезда. Равным образом при отъезде — тоже не хватало даже на дорогу и приходилось останавливаться. Ситуация особенно осложнялась, если перед отъездом нам — клянусь, такое бывало — давали деньги.
Каждому было ясно, что по приезде жена отнимет, а если не жена — то просто каким-то загадочным образом куда-то денется. Значит, надо немедленно употребить — а больше просто не на что. Так вот… перед магазином в родном колхозе был большой газон, и когда наш автобус тормозил и мы бурлящим потоком устремлялись в магазин, нас провожали счастливыми взглядами добрые граждане, мирно лежавшие на газоне. Большинство, впрочем, мирно спало и провожать нас взглядами не могло, даже если и хотело. Обычно, если дело происходило весной, летом и осенью, на газоне имело место от трех до пяти граждан. Для меня осталось загадкой, что они делали зимой — ибо в это время года мы ездили в колхоз только один раз и в другой колхоз.
Однажды сотрудник B.C., пообщавшись с местным населением, пришел с квадратными глазами и вставшими дыбом волосами. Местное население объяснило ему, как оно действует, когда нет денег на водку, а самогона не хватило. Есть два способа — поведали ему информанты. Первый называется «три пшика» и состоит в том, что в стакан прыскается три раза из баллончика с дихлофосом. Два раза недостаточно — получается слабо, четыре нельзя — слишком крепко, можно окочуриться. Три в самый раз. А если надо много, например, для свадьбы, применяется другой способ — берется ведро с водой, под воду опускается баллончик с дихлофосом и ему гвоздем продырявливается стенка.
Кто говорил, что именно борьба с алкоголизмом привела к самогоноварению и токсикомании? Наивные люди — пожав плечами, сдержанно заметила бы С.
Чаще всего мы работали в колхозе на уборке картошки, эти поездки так и назывались — «на картошку». Но занимались мы и ремонтом техники, строительством, севом той же картошки, севом и уборкой зерновых, работали «в животноводстве». однажды я целый день работал помощником пастуха. В тот день я еле приполз в наше местожительство — ни до, ни после я столько в один день не бегал. Ситуацию усугубило то, что это был первый день, когда коров выпустили из коровника на пастбище после долгой российской зимы.
