— Видала ли ты принцессу Амаранту? — как можно невозмутимее обратился Алуин сегодня к встреченной на пути Бейтирин, и получив отрицательный ответ, поспешил удалиться от расспросов. Как вор уклонялся он от остальных обитателей замка, ибо стыдно было посмотреть им в глаза. А что ответит он, если это у него спросят, где его супруга?

Лишь бы найти ее! Быть может, он улыбнется, как обычно, своей лукавой, обезоруживающей улыбкой, и размолвка будет забыта?

«Позволь мне все исправить», — мысленно твердил Алуин, наблюдая со двора, как северо-западные окна Лаэльнэторна наливаются зловещим иссиня-багровым отсветом заката. К тому времени исходил он и сад, и дорожки оранжереи, побывал даже в городе, спрятавшись под твайлийским плащом. К Нернфрезам Амаранта не вернется. Его принцесса слишком горда для этого. Оставалось продолжить поиски в неочевидных местах.

«Только вернись, и позволь мне все исправить».

Пламя факела задергалось. Алуин вздрогнул. В прошлый раз он облазал весь Лаэльнэторн сверху донизу перед Днем совершеннолетия. Хотелось унести захватывающие дух башни, резные коридоры и загадочные закоулки, темные подземелья и великолепные залы в свежей памяти с собой в Оленью крепость, за каменной оградой которой скучные однообразные занятия наверняка опостылят уже в первую луну. Он осознал внезапно, что совершенно один, погребен в толще сырых холодных стен, и тьма почти поглотила его, а до ближайшего островка жизни и света еще далеко. Ему почудилось глухое отдаленное шарканье в смежном коридоре.

— Ами?

Звук затих, затем стал отчетливее. Так не двигаются эльнарай.

«Там могут быть крысы, — сказал юноша сам себе. — Просто крысы». Просмоленное навершие издало громкий треск, пламя заметалось, отбрасывая на стены неистово пляшущую искаженную тень. Он подхватил факел и не оглядываясь припустил назад по коридору.

* * *

Она не думала о нем. Она вообще ни о чем тогда не думала. Просто утро было жемчужно-шелковым, и весь мир казался лежащим в теплых, надежных ладонях.

Подол зацепился за куст колючей малины, но она не придала значения треску рвущейся ткани. Весной этот ручей разливается бурно и широко. Она решила тогда замедлить шаг, поискать глазами упавшее дерево для переправы. Сильные руки подхватили внезапно, он легко перенес ее на тот берег. Только на самой середине ручья ей показалось на миг, что каменистое дно слишком скользкое, и сейчас они оба окажутся в клокочущей ледяной воде, в синяках и ссадинах. Она невольно вздрогнула, жалея то ли себя и его, то ли платье, обхватила руками за шею, прильнула крепче… и услышала над ухом, ощутила в его груди мягкий бархатистый смех.

— Я держу тебя; помнишь? Ты никогда не упадешь.

Теперь должны быть новые события, новые воспоминания. Вместо того прошлое и настоящее смешивались, как волнующие запахи осеннего леса.

«Ты непременно полюбишь меня, — убеждал Алуин на скамье в королевской оранжерее. — Меня все любят, и отец с матерью, и братья, друзья, учителя и Двор». И она полюбила его. Но почему он требует от нее больше, чем она способна в настоящий момент отдать?

Стража не узнала в закутанной в старый выцветший плащ с капюшоном фигурке с корзиной грибов принцессу. Алуин медленно поднялся ей навстречу с пола, где сидел, прислонившись к двери в их покои — осунувшийся, измученный, будто это он дотемна скитался по Сумрачному Лесу.

— Еще раз на меня так посмотришь… я уйду.

— Куда? — хрипло спросил Алуин.

— Ты хотел сказать: «К кому?» — она невесело улыбнулась. — Не нужен мне будет никто более. Другого расставания я не перенесу.

— Вернись ко мне, — прошептал он пересохшими губами, — мое зимнее утро. И я никогда не упрекну тебя.

Встретились протянутые руки.

Он очень боялся, что Амаранта вновь назовет его ненавистным именем, и хотя та уверяла, что просто быть вместе уже величайшая радость, в ту ночь он познал совершенно чуждый доселе опыт собственного бессилия.

* * *

Дни становились все короче, а ночи темней. Небо было высоким, бледно-голубым. В прозрачном воздухе витала грибная сырость, разлился запах опадающей листвы, впитавшей гарь костров. Последние яблоки падали в садах.

— Кажется, обошлось, — прошептал Наль, подхватив щенка на руки и уткнувшись лицом в пушистый бок. — Обошлось, Дар! Все же Алуин сын своего отца. Он не стал выносить грязный снег на свет. Этот наш конфликт останется между нами.

Пронизанный лучами солнца Лес стоял, замерев в ожидании долгого сна. Леденящее дыхание зимы начало ощущаться с гор, и поутру все поверхности покрывались кристаллами инея. Тот понемногу таял, когда солнце поднималось достаточно высоко, и тянулся к нему из долин вуалями пара.

Шел месяц обнажения.

Королевский двор жаждал занятий. В любой миг могли оборваться пронзительно-щемящие, звонкие ноты несущейся над землей золотой песни, и эльнарай не желали терять ни единого из этих прозрачных дней поздней осени. Перед равноденствием готовилась большая охота. Его Величество Ингеральд III подарил подданным веселую прогулку верхом и возможность запастись дичью к наступлению бездорожья. Возглавлял кавалькаду сам король с супругой, следом ехали принцы и свита. Ларетгвары вели настороженно принюхивающихся собак.

— Надеюсь, охота будет успешной, — заметил Радбальд Нернфрез ближайшим спутникам. — Королевские кладовые истощены.

Канцлер Сельвер молча наклонил голову, а лорд Иорхейд Эйторнбренн фыркнул, натягивая поводья:

— Еще бы! Каша с рыбой в течение двух седмиц не слишком вдохновляет.

— Вот и ели бы разносолы у себя дома! — рассмеялась с другой стороны леди Уилтьерна.

Алуин тронул бока своего коня и проехал вперед. Принцы поравнялись на покатом лугу, прежде чем ступить в Лес.

— Ты позвал его, Альв? На одну охоту со мной? Я отказываюсь в это верить.

— Небосвод не крутится вокруг тебя, дорогой брат. Мне горько, что все вышло так. Но ты волен держать свою свиту, я свою.

Группа оленей попалась им еще до полудня. Гончие взяли след, и все вспыхнуло оживлением.

Алуин гарцевал впереди. Он красовался перед Амарантой, которая, не участвуя в загоне, ехала тихой рысью в окружении подруг и компаньонок. Он выполнил напоследок изящный сложный пируэт, чтобы получить ее восхищенный взгляд, и сорвался в галоп. Лай собак уводил все глубже в лес.

Меж деревьев мелькнул бурый бок. Загоревшийся возможностью принц бросился следом. Обернувшись на движение справа, он вспыхнул. Параллельно ему, всего шагах в двадцати, скакал кузнец, несомненно, уже преследуя того же оленя. Наль тоже заметил Алуина, но только подстегнул коня. Принц, прикрикнув, последовал его примеру. Впереди раскинулся обширный бурелом. Чтобы не потерять след, он вынужден был направиться в единственный узкий коридор из слегка расступающихся деревьев. Они помчались бок о бок — Бархат Алуина и Каскад Наля. Стволы и ветки отчаянно замелькали вокруг. Кони уверенно и ловко несли распаленных азартом всадников. Безрассудная скачка и мгновенно возникающие перед глазами препятствия мешали мыслить трезво.

Наль выхватил из колчана стрелу, натянул лук — та ушла мимо и вонзилась в дерево. Он резко свернул и почти пропал из виду. Проводив его взглядом, Алуин продолжил свою гонку. Вскоре ни кузнеца, ни оленя было не различить среди пестрящих горчично-янтарных листьев и темно-зеленых еловых лап. Он погнал Бархата по еще различимым следам.

Образованная очередным буреломом небольшая поляна открылась перед глазами Наля. Самое время дать оленю поверить в отсутствие погони. Юноша остановил Каскада и спрыгнул на пружинящий под сапогами изумрудный мох. Его обнимала торжественная тишина осеннего леса. Только глухо звучали в отдалении крики, лай и гулкий охотничий рог. Изредка подавали голос птицы. Повсюду царили оттенки охры, багрянца, неувядающей хвои. Алыми язычками поднимались листья черничника. Здесь было теплее, чем под деревьями — воздух на открытом месте прогревался солнцем, особенно пахло душистой травой и сухой древесной корой, переспелой брусникой.