Лемех – это небольшая дощечка, примерно двадцать пять – тридцать сантиметров в длину, похожая на маленькую деревянную лопаточку с очень коротким черенком. Этими дощечками, как бы облепляли лукообразный купол церквей, и он сотни лет радовал прихожан своим серебряным цветом, который имел на каждом лемехе свой оттенок, так как свет на каждый лемех падал под своим углом. Из осины рубили срубы колодцев: вовремя спиленная, а именно весной во время соко-движения, ошкуренная и хорошо выдержанная древесина осины в воде не гнила. В те времена первый венец сруба клался прямо на землю, и непременно из осины, спиленной весной, правильно высушенной и хорошей выдержки. Крепкие семьи могли позволить себе при рождении мальчика заготовить осину впрок, до его женитьбы. Срубленные избы из осины такой выдержки стояли не один век и поражали своей крепостью.
Зайдя в избу «о четырёх окон», человек видел прямоугольную комнату примерно пять на четыре метра и не менее трёх метров в высоту. Комната имела четыре окна: два окна в фасадной стене на улицу и два окна в стене справа, которые выходили во двор. С левой стороны стена была условной, состояла из русской печи и перегородки, что отделяла эту комнату от кути. Избы были практичны настолько, что семья с любым количеством детей могла зайти в избу и, не имея никакой мебели, спокойно жить, не испытывая никакой нужды в этой самой мебели. С правой стороны в дальнем, левом, так называемом, Красном углу, чуть повыше верхних полок – божница, представляющая из себя небольшие угловые полочки. Испокон веков на божнице стояли образа и иконы, да лампадка. Ниже Божницы обязательно в примитивной деревянной рамке – фотографии родителей, ещё одна рамка с фотографиями членов семьи висела на фасадной стене, напротив входной двери на видном месте. Чуть ниже уровня божницы вдоль стен шли полки, они проходили над окнами. Ещё ниже, вдоль левой и передней стены находились широкие при-стенные, неотделяемые от стены лавки, которые соединялись меж собой в углу под божницей. К ним в угол приставлен большой стол. Стол, как правило, делался по мере постройки внутреннего убранства избы.
Стол был настолько велик, что за ним могли разместиться полтора-два десятка человек, вынести его из избы не разобрав, было невозможно. Вероятно, поэтому те, кто уезжал из этой избы, стол оставляли, и новые хозяева въезжал в избу, в которой уже был семейный стол – была такая традиция у русских жителей Южного Урала. Те, которые уехали, въезжали в другую избу, где уже также был большой семейный стол. В каждой избе были полати, они располагались под потолком от входной стены до середины избы, где одна матка полатей шла вдоль входной стены прямо над дверью. Вторая матка полатей, которая проходила над серединой избы, с правой стороны врубалась в сруб, а с другой – ложилась на печное возвышение около трубы. Для подстраховки сквозь матку проходил металлический штырь, снизу матки к штырю была привинчена большая гайка. Второй конец штыря проходил сквозь матицу-матку потолка и сверху, на конце штыря также была привинчена гайка. На эти две матки полатей настилались доски, концы которых входили в специальные, продольные пазы на матках. Доски ничем не фиксировались, что позволяло при желании площадь полатей нарастить или наоборот убавить. Настил полатей не доходил до, так называемых, полатцев печи сантиметров шестьдесят-семьдесят. Полати были, как правило, выше уровня поверхности печи на двадцать-тридцать сантиметров. Попасть на полати можно только с печи. Например, просится ребёнок:
– Я пойду, погуляю? Мам, ну, я пойду?
Мать не хочет отпускать его и отвечает:
– Пойдёшь, пойдёшь с печи на полати, – это означало: «Никуда ты не пойдёшь», ребёнок знал и понимал ответ матери.
Поверхность русской печи была равной не менее чем полтора на полтора метра. Её площадь увеличивалась за счёт двух полатцев более чем в два раза. Одни полатцы шли со стороны первой комнаты – избы, и были шириной почти метр. Эти полатцы своим боком прилегали вплотную к печи, шли от кути и упирались в стену, недалеко от входных дверей. Под этими полатцами находился голбец или лежанка с подъёмной крышкой. Под крышкой находилась приличного размера пустота в виде ящика. Это был, своего рода, непереносной сундук для вещей и в то же время ещё одно дополнительное место для сна. Задняя стена печи не доходила до входной стены примерно полтора метра. Этот закуток за печью использовали как ванную комнату – там стоял умывальник, на ночь ставился, так называемый, горшок для маленьких. Зимой на ночь ставилось ещё, так называемое, поганое ведро с крышкой и для взрослых, кабы ночью в мороз по малой нужде на двор не бегать. Когда отёл коровы совпадал с сильными морозами, умывальник убирался из закутка, закуток перегораживали, и туда помещался новорожденный телёнок или вновь купленные маленькие поросята, пока не подрастут и не окрепнут. Над этим закутком располагались ещё одни полатцы. Эти палацы своим торцом упирались под прямым углом в первые полатцы, что были вдоль печи. Полатцы находились на одном уровне с поверхностью печи, так, что комфортно лежать на печи могло сразу несколько человек. Это было хорошее спальное место и очень любимое, как у детей, так и у взрослых, особенно в зимние холода.
За перегородкой, которая отделяла первую комнату, находилась куть. Это своеобразная кухня. В этой кухне было одно окно напротив устья русской печи. На перегородке со стороны кути имелась столешница, поднятая кверху и закреплённая к перегородке вертикально. Хозяйка, когда стряпала, опускала столешницу вниз, оперев её на ножки, которые были приделаны к ней снизу, устанавливала её в горизонтальное положение. Поверх перегородки шла полка с поднятыми боками от печных полацев до стены, так называемая грядка. От этой грядки вдоль стены над окном шла ещё одна полка, в левом углу заворачивала и проходила над дверью, что вела в горницу. Ниже окна шли лавки по той же траектории, что и полки, но у двери в горницу лавки заканчивались. В углу, вплотную к лавкам, стоял небольшой стол, на котором хозяйка готовила еду. Выше уровня стола шел угловой самодельный шкаф для посуды.
«В русской избе»
«Печные страшилки»
«Масленица»
«Ветер»
Русская печь выходила устьем-зевом в куть. Непосредственно перед самой топкой и на уровне площадки топки был шесток, над шестком – дымоход трубы. Сложно найти более практичное, более долговечное и более многофункциональное изобретение человечества, чем русская печь. Печь – это не только обогрев помещения, не только место сна, отдыха и «прогревания косточек», но и приготовление пищи, как для людей, так и для скота и животных, для выпечки хлеба и хлебобулочных изделий, и, как это не парадоксально звучит, печь заменяла микроволновку и холодильник. Хотя раньше слов-то таких не знали. Рано утром, ещё ни свет ни заря, хозяйка топит печь и, пока печь «горит», ставит вёдра и чугунки с кормом для скота и греет воду. Как дрова прогорят до красных углей, угли сгребают в загниво. Потом в протопленную печь ставят выпекать хлеба, после выпечки хлебов, ставят пироги или что там ещё хозяйка придумает. Потом ставят чугунки: чугунок с кашей, чугунок с борщом или готовят какой-то другой суп – все ингредиенты закладываются сразу, ставят томиться молоко в кринках и т. д. В печи всегда есть горячая вода, еду из печи достают по мере надобности, она в печи не остывает и не портится. Истопив печь рано утром, у хозяйки в течение дня «голова не болит» о том, как и когда кормить семью: мужа, детей; чем угостить незваных гостей. Летом, когда печь топят редко, еду готовят во времянках на простеньких очагах. Еду, после её остывания, ставят в холодную печь, где она остывает ещё больше, так как летом температура внутри русской печи ниже, чем температура в избе, а в деревянной избе в любую жару значительно прохладней, чем на улице. Из-за своеобразного микроклимата в печи еда не портится. Правда, летом молоко чаще спускают в подпол или в яму-погреб, чем ставят в печь. В моей бытности в русских печах никто не мылся. Иными словами, печь как «баню» не использовали. На мой взгляд, это глупо: во-первых, нельзя заливать печные кирпичи водой, они этого «не любят»: огнеупорный кирпич – не белый строительный, от воды он подвержен разрушению; во-вторых, в устье печи может залезть разве что ребёнок; в-третьих, в печи не повернуться, не развернуться. Ну, а вот насчёт того, что «кто-то как-то там уж» лечился внутри печи – я слышала. Как может человек, протиснув часть своего туловища внутрь печи, мыться? В лежащем положении? Куда деться воде при мытье взрослого тела человека? А пепел, сажа? Разве не прилипнут к его мокрому телу? Кто-то ляпнул не подумав, а другие ухватились за этот анекдот. Лишь младенца, которого нужно было купать ежедневно, мать иногда купала, поставив таз с водой на шесток у самого устья русской печи, коли в избе прохладно.
