– Убежал со страху? – спросил Алешка.

– Скорее – улетел, – ехидно уточнил дед. – Ну, гуляйте, гуляйте. А то дождь скоро.

Мы поднялись на «взгорочек» и набрали маме земляники. А «скупаться» не пошли. Потому что как-то быстро стемнело кругом. Два бывших облачка – мы и не заметили – соединились и разрослись в одну темно-синюю тучу. Она закрыла полнеба. И так плотно, что солнце сквозь нее не просвечивало, только окрашивало ее края в какой-то тревожный бордовый цвет.

Кругом торопливо заквакали лягушки. Заскрипела где-то в траве ночная птица. Стало как-то неуютно.

– Наколдовал дед, – сказал Алешка. – И коза у него странная – Васька! Пошли домой, Дим.

Мы спустились со «взгорочка» и направились к нашей стоянке. По дорожке, в сторону деревни, шустро семенил дед Степа. Коза Васька подталкивала его рогами в зад.

Совсем стемнело.

– Дим! – Алешка вдруг схватил меня за руку. – Смотри!

В дырке крайней башни вдруг мелькнул слабый огонек. И было в этом что-то жуткое.

Развалины монастыря на фоне черной тучи, которая иногда озарялась беззвучными молниями, выглядели зловеще. Впору было поверить деду, что там и в самом деле гнездятся лешаки с ведьмаками. А кто еще в такую погоду туда полезет?

В общем, мы здорово прибавили шагу. И мне почему-то почудилась сзади какая-то неведомая опасность. Будто кто-то таинственный и недобрый спешит за нами, чтобы зачем-то догнать…

С каким облегчением мы увидели свет в нашей палатке!

– Набегались? – спросил папа. Он устраивал в машине спальные места для себя и дяди Федора, часть которого все еще торчала из-под капота. – Что новенького?

– В монастыре, – сообщил Алешка, – нечистая сила завелась.

– Какая прелесть! – сказала мама, высунув голову из палатки. – Как романтично! «Преданья старины глубокой».

– Ага, – сказал Алешка, отдавая маме землянику, – преданья… Там шляется кто-то. С огоньками.

– Пацаны небось лазиют, – высказался дядя Федор из-под капота. – Вроде вас.

Кто бы там ни лазил, подумалось мне, а уж я туда не полезу. Как грянет – одна дырка останется.

…Не знал я тогда, что в этом монастыре мы с Алешкой проведем далеко не самые лучшие и безопасные дни в своей жизни…

Ночью мне понадобилось выбраться из палатки. Алешка составил мне компанию. А когда мы уже собрались вернуться под одеяла, вдруг не совсем вдалеке послышался какой-то странный шум. Будто где-то что-то кто-то бормотал во сне. Такой большой и сердитый, вроде грубого людоеда-великана.

– Слышишь? – шепнул Алешка.

– Видишь? – шепнул я.

Развалины монастыря вдруг на короткое мгновенье озарились каким-то странным сильным белым светом, который тут же погас. И тут же заглохло сердитое бормотание великана.

Будто он повернулся на другой бок.

Мы шмыгнули в палатку и нырнули под одеяла…

А утром дядя Федор вздохнул над двигателем, сдвинул набекрень свою ушастую шапку и грустно сказал:

– Придется нам здеся погостевать малость…

После завтрака дядя Федор уехал на попутной машине в город, покупать какие-то запчасти для двигателя. А мы стали обустраиваться на житье. Мама, конечно, немного поворчала, но смирилась и сказала, что здесь нисколько не хуже, чем на озере, которого она никогда не видела, и рядом деревня, где можно купить молока и свежих яиц. Эта идея ей очень понравилась, и она стала собираться на промысел.

А мы с Алешкой все время с опаской поглядывали в сторону монастыря, на его разрушенные башни и полуразрушенные стены. Все-таки такое заколдованное соседство с лешаками и ведьмаками нас не очень радовало. Хотя полазить в развалинах и поискать в них чего-нибудь древненького, вроде ржавого меча или кривой сабли, было бы неплохо. Тем более что днем, при ярком солнце, монастырь вовсе не казался мрачным и угрожающим. Его скорее было жалко из-за заброшенных развалин, в которых когда-то кипела жизнь, а теперь водится всякая нечисть.

Лешка, видимо, подумал о том же, потому что спросил маму, которая сидела у палатки и старательно, глядя в зеркальце, разрисовывала себе лицо, будто не в деревню за молоком собиралась, а на фирменную дискотеку:

– Мам, а что такое монастырь?

Мама придирчиво рассмотрела свой автопортрет и, занятая творчеством, ответила:

– Ну… там люди живут и богу молятся.

– Если бы только это! – хмыкнув, высказался папа.

– А раз ты такой умный, – обиделась мама, – вот ты им и расскажи.

– Расскажу, – пообещал папа. – Только сначала тебе. Одну давнюю, но поучительную историю… Жил-был один маленький мальчик. Такой маленький, что еще не умел говорить…

– А звали его Сереженькой, – подначила мама, имея в виду, что папа рассказывает о себе.

– Неважно, как его звали. А важно то, что в один прекрасный весенний день мама поднесла его на ручках к окну и сказала: «Смотри, Сереженька, весна!» Сереженька глазками луп-луп и даже засмеялся, когда чихнул от яркого солнечного света…

– Какие милые подробности, – съехидничала мама и стала доводить до совершенства свои длинные ресницы.

– И вот прошло довольно много времени, – продолжил папа, – и Сережа, уже прекрасно болтавший на русском языке, забегает в комнату, полную гостей, видит на столе селедку, тычет в нее пальцем и восторженно вопит: «Весна! Весна!»

– Глупость какая! – почти рассердилась мама. А мы уже хихикали, понемногу догадываясь, где здесь собака зарыта.

– И вовсе не глупость, – объяснил папа. – Когда мама подносила Сережу к окну и ворковала: «Весна, весна», за окошком висела селедка в пакете.

– Так! – Мама сначала рассмеялась, а потом грозно блеснула красиво накрашенными очами. – К чему это ты все рассказал?

– К тому, что, когда что-то объясняешь детям, нужно это делать так, чтобы потом не пришлось их переучивать. Чтобы они весну селедкой не называли.

– Ах, вот как! – Мама сердито подхватила бидончик для молока и сетку для яиц и пошла по тропинке в деревню.

– Осторожнее! – крикнул ей вслед Алешка. – Там коза Васька живет! Бодучая.

А папа присел у затухшего костра, закурил и стал рассказывать нам про монастыри. Обстоятельно и подробно. Чтобы потом нас не переучивать. Чтобы мы весну селедкой не обзывали.

Но рассказывал он очень скучно, одними фактами. Он только при маме красноречивый, а перед нами-то что стараться? И поэтому мы слушали очень невнимательно, а для вида с умными лицами кивали головами.

– …Монастырь – это, ребята, государство в государстве, со своим уставом, со своими промыслами и заботами…

У меня уже голова устала кивать. А Лешка, похоже, дремал с открытыми умными глазами.

– …Огромную роль выполняли монастыри в качестве оборонительных сооружений. Их и строили в виде крепостей, с башнями и крепкими неприступными стенами…

Алешка вдруг так кивнул, что чуть не врезался лбом в столик. Он вскинул голову и сказал с ясными глазами:

– Как интересно! А вон мама идет!

Но мама не шла. Она бежала. А за ней скакала коза Васька, волоча на веревке деда Степу.

– Тпру! Стой, оглашенная! – орал дед, семеня за козой. – Тормози!

Мы бросились маме на помощь. Я подхватил бидончик, Алешка – сетку с яичками, а папа маму. И мы благополучно удрали от агрессора Васьки.

Коза с сожалением посмотрела нам вслед и повернулась к деду. Ну и началась другая погоня.

Мы вернулись к себе, отдышались.

– Ну и коза, – сказал папа. – Настоящий козел! Крутой!

Мама поправила растрепавшиеся волосы и объяснила:

– Мне дед рассказал. Когда эта коза была козленком, все думали, что это козлик, и назвали его Васькой. А потом оказалось, что это козочка. И она уже привыкла к своему мужскому имени.

– И характер себе козлиный оставила, – сказал папа. И спросил, мне показалось, не столько с опасением, сколько с надеждой: – Она тебя не боднула?

– Не надейся! – сказала мама. – Я увернулась. Давайте молоко пить.