— Знаешь, что…– Ниночка возмущённо тряхнула головой.

— Знаю. Слушай внимательно. А то, как с женой Маслова получится. Твой Калинин в последнюю минуту испугался. Пришлось все делать самому.

Нина Ивановна моментально замолчала. Чертов Вадим. Зачем он постоянно напоминает про Анну Степановну? Да, тогда все вышло из-под контроля. Супруга инженера приехала на дачу. Ту самую, которую Ниночке предоставили во временное пользование Мальцевы. И Ниночка даже смогла убедить Анну написать письмо, в котором она признавалась в том, что много лет назад находилась под зорким оком чекистов. И что Маслов, мол, сам ни при чем. Он не знал. В общем-то полный бред, конечно. Но Вадим тогда сказал, нужны лишь несколько определённых фраз, написанных почерком супруги инженера. А потом Калинин, которого Ниночка убедила помочь в нелегком деле убиения гражданки Масловой, испугался. Ему только надо было прогуляться с Анной до ближайшего водоема, который находился от дачи Мальцева на расстояние несколько сотен метров, под предлогом разговора.

Именно присутствие особиста убедило Маслову, что все действительно так и есть. Что ее мужа убили враги. Что он знал некоторые тайны, связанные с работой над особым, секретным заданием. Однако у Анны есть шанс обелить его имя. Калинин так и сказал. Пафосно, театрально. Обелить имя…Потому что Маслов хоть и мертв, о чем Анна безмерно горевала, но ведь сейчас станет известно, он — предатель. Отданая врагу секретная информация всплывет там, где ее быть не должно. Все узнают, Лев Иванович Маслов сотрудничал с американской разведкой. А убили они его, чтоб сильно много не рассказал.

В общем, когда Вадим излагал свой план впервые, Нина подумала, какая-то ересь. Но он оказался прав.

— Милая… — Сказал тогда Марков, сидя в кухне Ниночкиной квартиры, — Человек, побывавший в руках у комитетчиков, поверит в то, что другим может показаться абсурдом. Давай вспомним хотя бы твоего деда. Ты знаешь, что на допросах, в которых он принимал личное участие, люди признавались даже в том, чего по всем законам логики быть не могло. Вообще, никак. А они подписывали эти признания, не сомневаясь.

— А давай, мы не будем вспоминать этого человека. — Ниночка в тот момент поморщилась. — И очень тебя прошу, перестань называть его моим дедом. Он мне никто. Я с ним незнакома.

В любом случае, Вадим оказался полностью прав. Маслова поверила. Что Лев Иванович оказался жертвой вражеского заговора. Что он на самом деле планировал передать чертежи не в те руки. Анна хотела спасти его честное имя. Взять вину на себя. Мол, ее уже обвиняли в сговоре с врагами народа. И в этот раз — тоже она. Все она.

Странная, конечно, любовь. Ниночка такого не понимала. Маслов умер. Какая, к черту, разница, сочтут ли его предателем? Зачем наговаривать на себя, понимая, что, возможно, это будет иметь последствия, ради… Ради того, кто уже не скажет за столь огромную жертву:«Спасибо!».

Калинин для Масловой стал тем подтверждающим фактором, который заставил ее поверить, будто ко Льву Ивановичу имеют вопросы спецслужбы. Но когда особист вышел с Анной «поговорить», свою миссию до конца он выполнить не смог. Испугался.

Хотя до этого они все обговорили. Ниночка рассказала ему правду. Почти правду. Со слезами на глазах, упав Владимиру Александровичу на мужественную грудь, она покаялась, что имеет связь с человеком, работающим на американскую разведку. Что этот человек поможет им после убийства Масловой, которое должно выглядеть максимально похожим на сведение счетов с жизнью, сбежать за границу.

И надо ведь было Володе всего лишь толкнуть жену инженера с обрыва в реку. Есть там одно опасное местечко. Анна не умеет плавать. Это — факт известный. И конечно, реши Маслова на самом деле покончить жизнь самоубийством, она бы так и сделала.

— Ты опять задумалась… — Марков притормозил возле парикмахерской. Той самой, куда всегда ходила Ниночка.

— Вадим…А зачем мы убили Анну? — Филатова смотрела вперед, сквозь лобовое стекло, на дорогу.

— А затем, милая, что Анна могла знать о подозрениях Маслова, связанных с тобой. Мы ведь уже это обсуждали. Он сбежал и спрятался с этими чертовыми чертежами не просто так…Слушай, я не пойму…У нас что сегодня, день откровений? Или ты вдруг утратила чувство самосохранения? Откуда столько глупых, крайне необдуманных вопросов? Ступай наврдить красоту. Заеду за тобой через пару часов.

— Да… День сегодня странный… — Задумчиво ответила Вадиму девушка, а затем выбралась из машины.

Филатова шла к ступеням, ведущим в парикмахерскую, и даже не догадывалась о том, что этот странный, по ее же утверждению, день должен стать последним. Последним конкретно для нее, для Нины Ивановны.

— Ну, и что это за номера? Что за фокусы? Не надоело?

Я с порога набросился на Комарову, как только вошёл в кабинет. Собственно говоря, имелось огромное желание задать ей эти вопросы ещё с момента встречи делегации. Терпел, можно сказать, сцепив зубы за неимением возможности оторваться от своих прямых обязанностей. Зато теперь оторвусь по полной.

Александра Сергеевна, конечно же, была на месте. Ждала меня, соответственно нашей договорённости. Потому как, если следовать плану Маркова, далее нам нужно покинуть завод, и отправиться в определённое, им же обозначенное место. Правда, до времени, когда надо там быть, оставалось ещё как минимум два часа.

— Какие номера? — Комарова сделал совершенно невинный взгляд и даже проявила немного недовольства. Мол, что ж Вы, Максим Сергеевич, вечно про меня какую-то ерунду думаете? Вот таким стало ее лицо. И это — человек, который постоянно мутит всякую херню за моей спиной… Вот уж точно непробиваемая особа.

— Слушайте… — Меня снова начало накрывать раздражение, — Прекратите, ради бога. Прекратите! Сколько раз говорить, не считайте Вы других глупее себя. Я, конечно, понимаю, дедушка, пусть земля ему будет пухом, знатно научил вас путать следы и врать, как в последний раз. При этом, не моргнув ни разу, но…Достали Вы уже, Александра Сергеевна, меня своими закидонами. На хрена полезли обниматься с Кастро и при этом еще что-то нашептывали ему на ушко? Не хотите объясниться? Вроде бы, насколько мне помнится, мы договаривались только о вручении цветов. И сразу говорю… Не вздумайте сейчас петь про то, что Вы этому горячему кубинскому мужчине рассказывали о своих чувствах или симпатии. Не поверю.

Комарова, поджала губы и отвернулась к окну, демонстрируя, насколько больно ей переносить моё недоверие. Нет… Не та блондинка стала актрисой… Точно не та… Ее простой жест взбесил меня окончательно.

Подскочил к Комаровой, хотя это было не просто, Александра Сергеевна сидела за столом и я, задев угол, чуть не полетел носом вперед, схватил ее за руку, а потом потянул вверх, вынуждая подняться.

— Мне больно! — Она попыталась освободить конечность, но я слишком злился, чтоб позволить ей это сделать.

— Какого черта тебе надо? Вот объясни мне! Реально. Какого черта надо⁈ Что я должен сделать, чтоб ты поняла, мне можно доверять. Мы с тобой в одной лодке. И это ни хрена не шутки. Это, блин, вопрос жизни и смерти. Без преувеличения. Я ведь рассказал тебе правду о себе. Всю!

В этот момент где-то очень глубоко, как это и случается, сильно не вовремя, завозилась и подняла голову совесть, которая погрозила мне издалека пальчиком. Она, эта совесть, явно намекала, всю правду я Комаровой точно не рассказал. И не очень правильно предъявлять в данном случае за откровенность.

В общем…не знаю, в чем именно было дело. Может, в усталости. А я действительно устал. Очень устал. И морально, и физически. Может, в том, что сказанные вслух насчет серьёзности ситуации слова, обрели для меня четкую форму. Затрудняюсь ответить. Но я выпустил руку Комаровой, подошел к диванчику, сел на него и понял, да гори оно все огнем. Барахтаюсь, как дурак. Туда бегу, сюда бегу… Этого пытаюсь поймать, того пытаюсь застукать…И все равно получается какая-то херня.