Меня разбудил толстый сержант милиции, постучав о стекло полосатым жезлом. Буркнув что-то, очевидно, связанное с его фамилией, запросил документы.

Сонный, достал я барсетку.

– Документики в порядке, гражданин водитель. Только вот машина новая, а номерков транзитных нет. Нарушаем правила?! – Холодный, хищный взгляд заскользил по мне и по салону автомобиля.

Я знал об этом упущении, потому что сержант был уже четвёртым сотрудником ГИБДД, которому за время пути мне приходилось врать.

– Да ладно, командир, – опять ответил как можно спокойнее. – Заглянул к сестрёнке в Каширу, так её сорванцы попросились поиграть в машине, ну и по незнанию разнесли транзитки в клочья. Вот подвели племяши так подвели!

Зачуяв поживу, сержант бодро вздёрнул рыжими усами:

– Пройдёмте на пост. Придётся заплатить штраф.

Во-первых, неимоверно хотелось спать, а во-вторых, ну не желал я, чтобы был составлен какой-то там официальный протоколишко, чтобы кто бы то ни было, когда бы то ни было смог зафиксировать, что Паша Зайцев ездил в такой-то день по такой-то федеральной трассе. Поэтому очень дружелюбно улыбнулся и спросил:

– Сколько?

– Триста рублей…

– Ладно, держи пятьсот, командир, только дай поспать. Хорошо?

Толстый слегка замялся, но шуршащая в моих руках купюра словно загипнотизировала его. Уже через две секунды она очутилась в кармане сержанта, причём я даже не совсем сообразил, как у такого громилы получился столь изящный фокус-покус.

– Отдыхайте на здоровье, – взял он под козырёк и убрался восвояси.

Я проспал около трёх часов. Проснулся от пронизывающего холода. На улице разыгрывалась настоящая метель. Порывистый ветер сильно раскачивал деревья ближайшей лесопосадки. Салон новенькой машины, созданной гигантом отечественного автопрома, был похож на решето. Хорошо ещё, что не успел я примёрзнуть к креслу. Нужно было двигаться вперёд.

И тут неожиданно в памяти возникли мамины горячие пирожки с картошкой. Тоненькие, я любил их есть с кислым молоком! Мама, мама, прости, что обрёк тебя на двадцать лет неизвестности. Но исправлюсь, обязательно исправлюсь. Мы снова будем вместе, как тогда – в детстве: ты и я.

Расстроившись от нахлынувших мощной волной чувств, запустил я мотор автомобиля. Всё-таки надо двигаться вперёд.

Около полудня показалась на шоссе заветная развязка. Свернув вправо, я сделал полукруг, проехал под мостом и через километр остановил машину.

Выйдя на улицу, закурил. Сейчас ещё можно вернуться. Красивая жизнь – она как наркотик. Расстаться с ней всегда тяжело. И тут на воспалённый ум почему-то пришли великие Пушкин и Лермонтов, Есенин и Маяковский. Наверное, тяжело умирать, как они, на пике славы, в расцвете лет?

Боже, они ведь не имели и десятой доли того, что имел Фигурских! И вообще, что общего между ними – гениями и каким-то нафуфыренным миллионером с сомнительным прошлым? Нет, я, наверное, всерьёз заболел! Как следствие – подобные мысли; и как следствие – попытка сравнить самое высокое с самым низким. Кто они?! И кто он?! Скорее всего, уже завтра состоится пышная панихида – и всё… Чёрная ночь забвения навсегда покроет нескромное бытие Антона Валентиновича Фигурских. Лишь гранитная плита на могиле да нелестное упоминание подвыпивших соперников по бизнесу иногда напомнят человечеству о том, что жил когда-то такой-то и такой.

Я не курил, а, можно сказать, ел горький сигаретный дым.

Да пошёл он – этот сноб, набитый деньгами тюфяк! Пусть хоронят, не жалко!

Вдали, по шоссе, колоннами в пять-шесть машин шли гружёные КамАЗы. Несмотря на середину ноября, везли свежие овощи туда – на север, в сердце нашей Родины – Москву. Там сказка, там дорого! И не беда, если какой-то москвич дядя Ваня, к примеру, купит на рынке головку мороженого чеснока или килограммов пять сладкого картофеля, ничего: главное в этом жестоком мире – прибыль! Прибыль любой ценой!..

То ли от бродивших в голове мыслей, то ли от третьей подряд выкуренной натощак сигареты почувствовал я, что меня вот-вот стошнит. Бросив под ноги окурок, вдохнув полной грудью свежего воздуха, сел в «семёрку» и запустил мотор. Всё! «Alles», как говорил незабвенный старшина нашей роты в армии. С Фигурских покончено окончательно и бесповоротно! А Паша Зайцев – он другой, совсем другой. Решительный, но не наглец. Он даже к сигаретам больше не притронется. Встречай, Анна Васильевна, заблудившегося сыночка!

Я решительно нажал педаль газа и резко отпустил сцепление. Машина с пробуксовкой тронулась и понесла мои бренные кости далеко-далеко от оживлённых дорог и шумных городов, в давно забытое, но такое желанное государство под названием русская деревня. Alles!

Отмахав ровно сто пятьдесят три километра от федеральной трассы, далеко за полдень, еле прочёл я на искорёженном дорожном знаке название очередного населённого пункта: Краюха. Это и была конечная моя цель; это и была моя далёкая и ласковая малая родина.

Я испытывал непередаваемое ощущение. Словно к центру Вселенной подъезжал, словно вот-вот, через какое-то мгновение должно открыться мне нечто невыносимо приятное, невыносимо доброе должно наполнить мою выжженную и опустошённую душу.

Сама по себе Краюха – деревушка размеров довольно приличных. В огромной лощине, у речки Чёрной, раскинули просторные владения сотни четыре крестьянских дворов. Здесь и собирали они пыль времени. Тут, в хатах старых и новых, рождались и умирали, учились любить и растили детей дорогие моему сердцу односельчане. Отсюда по первому зову уходили защищать Родину и сюда же возвращались те, кому повезло уцелеть на полях сражений. Уже лет двести вписывалась тоненькой строкой судьба Краюхи в пухлую книгу истории государства Российского.

Сразу за дворами со всех сторон окружала деревню степь; степь бескрайняя, степь-кормилица. Испещрённая редкими неглубокими оврагами да балками, с тонкими нитями лесополос, она была похожа на огромную, распахнутую перед небесами ладонь. Какая же могучая сила жила на этих великих просторах! Выжигали ли степь жаркие пустынные ветры, сковывали ли лютые морозы, но всякий раз по весне покрывалась она приветливым зелёным ковром, всякий раз набухало и проклёвывалось тоненьким росточком в её серой жирной пашне посеянное заботливой рукой зёрнышко пшеницы. Стражниками доглядывали высокие курганы, как превращается эта маленькая кроха в тугой, полновесный колос. И вот уже, словно толстые, жирные утки, плавали по необъятным морям нив комбайны, наполняя ненасытные чрева бункеров тоннами духмяного хлеба. Степь бескрайняя, степь-кормилица: будь жива – будем живы подле тебя и мы!

Разглядывая сильно изменившуюся округу, я притормозил. С асфальта первый поворот налево – мой. Потом, чтобы попасть к родному дому, нужно преодолеть метров триста грунтовки. Напрасно высматривал я что-то похожее на след автомобиля. В том месте, куда нужно было проехать, виднелась лишь серая, слегка припорошенная первым снегом грязь. Морозец был ещё совсем слаб, для того чтобы сковать взмешанную колёсами тракторов жижу.

Делать нечего. Я съехал в бездорожье и остановил машину на полянке, у ближайшего яблоневого сада, решив добираться домой пока что пешком. Напрямую здесь было метров сто пятьдесят, не больше.

Поставив «семёрку» на сигнализацию, не спеша пошагал между деревьев по знакомой с детства тропинке. Сколько же раз касались её мои босые ноги! И как давно это было!

Минут через пять ходьбы сквозь густые, сплетённые ветви терновников стали различаться до боли знакомые контуры родительского дома. В груди стучало всё сильнее и сильнее. И вот я у родного порога. Ни блеска, как всегда, начищенных заботливой маминой рукой окон! Ни приятного запаха свежеиспечённых пирогов! Вообще ни-че-го!! Лишь крест-накрест заколоченные ставни, полуразвалившееся крыльцо да забитая двумя ржавыми гвоздями входная дверь. Мама дорогая, что же случилось здесь?! Как же это?!

Ещё не веря глазам своим, но постепенно осознавая, что произошло на самом деле, стоял я безмолвно, опершись о косяк опустелого, неприветливого дома. Снег повалил крупнее и гуще, набело укрывая продрогшую землю. Не было такой силы, которая смогла бы сейчас же прекратить этот первый снегопад, зажечь свет в родных окнах и посадить в горницу любимую, дорогую мою маму. И почему же жила во мне всё это время бестолковая, наивная мысль о том, что будет она меня ждать всегда, вечно? Откуда я это взял?!