Примерно через час, когда я, совершенно вымотавшись, сделал перерыв, вернулся начальник училища. Чтобы выяснить некоторые вопросы, я осторожно подсунул ему заклинание правды. Человеку он просто ничего не стал бы рассказывать, а вот "бессловесной твари" излил душу.
Выяснилась очень неприглядная картина. Этот капитан был начальником училища для всех, кроме него самого и ещё двоих офицеров. Эти два лейтенанта, один, формально, заместитель капитана по общим вопросам, а другой — по финансовой части, были, по сути, его тюремщики. Сам же капитан оказался завуалированным заключённым. Оказывается он несколько лет назад, ещё при прошлом наместнике, поссорился с младшим Бондезийским, и его очень ловко загнали в ловушку. Приказом наместника он был отправлен в это училище, а, тем временем, его семья была куда-то вывезена. К нему были приставлены эти два лейтенанта, которые предупредили, что семью ему в жизни не найти, а если попробует сопротивляться, то за это поплатится не сам он, а его жена, дети и родители. Бондезийские достигли этим двух целей, во-первых, отомстили тому, кто осмеливался им перечить. А, во-вторых, и в главных, получили возможность прикарманивать огромные деньги, выделяемые казной на училище, а если бы это открылось, свалили бы всё на капитана.
Издевательства лично над ним были, скорее всего, на совести исполнителей, так же как бессмысленные издевательства над безответными мальчишками. Из них старались воспитать подонков, преданных лично Бондезийским, точнее, боящихся тех более всех остальных. Над капитаном тюремщики издевались особо. При посторонних выражали полное почтение, а без свидетелей, рассказывали, что они делали, или ещё сделают с его семьёй, травили его собак, руками других учащихся едва не довели до самоубийства мальчишку, с которым капитан как-то случайно подружился. Только чудом начальнику училища удалось убрать его отсюда и, тем самым, спасти.
Я тут же связался с дворцом и навёл справки о его семье. Выяснилось, что она впроголодь живёт на окраине столицы и считает, что его давно нет в живых. Тут же отдав приказ заняться ею, я торопливо снял заклятие с капитана, который опять куда-то уходил, опасаясь, что он что-нибудь не то скажет кому не следует. Пока его не было, я опять занялся лечением замка. В перерывах, в качестве отдыха, навел справки об этих лейтенантах, а заодно и обо всех остальных офицерах и сержантах училища. Потом я надумал проделать то же самое с учащимися. Выяснилось, что и здесь присутствует ложь. По официальным отчётам, в училище обучается почти в три раза больше курсантов, чем их есть в наличии. Подавляющее большинство из них — это мальчишки из бедных дворян, чаще всего сироты. Жизнь их здесь очень скверная. При норме довольствия в одну золотую корону в месяц на одного учащегося, их кормят и обеспечивают чуть больше чем на один перстень в год. То есть почти в сто двадцать раз меньше, удивительно, что они ещё с голоду не померли, бедолаги. А Бондезийские себе хороший источник доходов придумали, ну да теперь всё.
В течение дня, я несколько раз выходил во двор, под вполне очевидным предлогом, а, в действительности, для того, чтобы оказаться поближе к особо «тяжёлым» заклинаниям, которые надо было перенести. Вечером же я имел возможность лицезреть обоих лейтенантов, когда они пришли поиздеваться над своим подопечным.
Их гаденькие шуточки сводились, в основном, к тому, что новая собачка капитана, такая бедняжка, скоро подохнет, а дальше шли рассуждения о том, как можно официально представить её смерть. Капитан тихо зверел, но сдерживал себя. Наконец, вволю натешив своё самолюбие, эти двое ушли, а капитан напился и лёг спать.
Почти всю ночь я работал и к утру уже мог пользоваться сознанием замка, хотя работы предстояло ещё очень много. А утром в ворота училища постучал Лео. Одетый почти как крестьянин, с ржавой железкой, изображающей меч, на боку и с безграмотно написанным прошением о принятии в училище молодого дворянина Лигера. Приняли его в училище без вопросов, выделили койку и приписали к какой-то учебной роте. Я тут же приказал пробуждённой части сознания замка присматривать за ним и при первых же тревожных сигналах, сообщать мне.
Почти неделю Лео присматривался, стараясь не вступать ни в какие конфликты. Безропотно вымыл туалет и почти всю казарму, чистил чужие сапоги, получал еду на кухне на всю роту и последним мог к ней прикоснуться. Он изучал обстановку и людей. Конфликт начался на день раньше, чем мы планировали. Старший курсант, внебрачный сын Бондезийского, находящийся в училище на весьма привилегированном положении, двадцатилетний подонок, случайно заметил у Лео мешочек с перстнем и захотел его получить. Отдавать перстень нам не хотелось. Сначала Лео пытался перевести разговор, но тот не поддавался, заставить его забыть о мешочке было затруднительно, так как за развитием конфликта наблюдало слишком много курсантов. Лео решил плюнуть на этот лишний день и начать конфронтацию теперь.
— Ну, так долго мне ждать? — Капризным тоном спросил Ондезийский.
— Я думаю, что всей жизни твоей не хватит. — Спокойно ответил Лео и, повернувшись к нему спиной, отошёл к своей койке, на которую и уселся. Днём это позволялось только курсантам, особо приближённым к Ондезийскому.
— Эй, ты, стоять! Я кому говорю? — Молодой подонок прямо побледнел от злости. — Ты что, бунтовать против меня надумал?
— А ты кто такой? Может быть, ты король, что против тебя надо бунтовать? — Лео оставался издевательски спокойным. — Мне думается, что ты просто зарвавшийся нахал, которого надо немножко проучить.
— Та-а-ак, мальчик решил получить хорошую трёпку. — Произнёс тот, стараясь, чтобы его слова прозвучали максимально зловеще. — Я, граф Ондезийский, приговариваю этого бунтовщика к двум неделям лазарета. Обеспечить!
Это означало, что его подручные, а у него было их восемь человек, должны были избить Лео так, чтобы он недели две провалялся в лазарете. Четверо из них тут же с довольными улыбками двинулись к Лео. Он спокойно поднялся к ним навстречу и несколькими точными движениями сменил их улыбки на гримасы боли. Сделав это, он отправился к бывшему графу Ондезийскому, приветливо спрашивая его:
— Так значит, ты хочешь пару недель проваляться в лазарете? Ты так любишь там бывать?
— Остановите его! — Испугано приказал тот.
Оставшиеся на ногах, четверо из его подручных двинулись на перерез Лео, но весьма неуверенно и робко. Семь блоков и четыре удара живо убедили их больше не вмешиваться. Лео подошёл к бывшему графу и, не торопясь, задал тому трёпку. Когда тот, после всего нескольких затрещин, начал ползать по полу, вымаливая прощение, Лео пинком отшвырнул его к стене и, вернувшись к своей койке, сел на неё.
Минуты через три в казарму вбежали двое сержантов и с ужасом уставились на побоище.
— Что здесь произошло? Что случилось? — Испугано возопил один из них. — Курсант Лигер, я вас спрашиваю!
Лео безмятежно посмотрел на него и, чуть улыбнувшись, ответил:
— Мне очень не нравится, когда меня пытаются избить, а так же, я не люблю тех, кто приказывает это сделать другим. Мы с этими… обсудили этические нормы поведения в коллективе и мои доводы произвели на них такое огромное, прямо сногсшибательное, впечатление, что некоторые из них всё ещё в себя придти не могут.
— Так ты что, избил своих товарищей и спокойно в этом признаёшься? — Изумился второй сержант. — А ты хоть представляешь, что с тобой теперь будет?
— Вполне представляю. Ничего особенного со мной не произойдёт. Закон обязателен для всех, а по закону "о самозащите", и по закону "об адекватном действии", я поступил правильно и законно.
— Ну, это ты так думаешь, а вот посмотрим, что скажет господин начальник училища, когда узнает о твоих действиях. Да ты хоть знаешь, кого ты избил?
— Девятерых подонков.
— Да ты просто слабоумный! Надеюсь, капитан тебя сумеет вразумить.
— Сомневаюсь, но сходи, доложи ему. — Спокойно ответил Лео.
Сержант, который разговаривал с Лео, быстро выскочил за дверь, а второй остался в казарме. Он осмотрел поверженных курсантов, некоторые из которых уже пришли в себя, но подниматься не спешили, опасаясь новых побоев. Приказав другим учащимся переложить их с пола на койки и вызвать врача, сержант опять подошёл к Лео. С минуту он внимательно рассматривал его, а потом спросил:
