Дорога заняла времени больше, чем мы планировали. Она была тяжела из-за глубокого снега в горах, а довольно много людей и несколько псов оказались слабоваты для того темпа, что мы задавали. Тем не менее, через три с небольшим недели мы добрались до училища. В нём сразу стало тесно от более чем двух тысяч людей и псов.

Волька, уже успевший сдать дела заведующего кафедрой отцу и Легу, оставался старшим преподавателем. Вообще, уровень преподавателей в училище был очень высок. Не было ни одного преподавателя ниже третьего уровня. Зато уровень большинства учащихся был крайне низок, пока. Все они только начинали учиться.

В первый же день нашего пребывания в училище я провёл "проход на Дружбу". Из-за холода делать его пришлось в Большом зале и двух прилегающих коридорах. Из почти двух сотен учащихся — людей и почти такого же количества псов, пришедших с нами, образовалось сто тридцать девять пар Друзей. А вот Волька опять остался один. Это меня уже начало беспокоить — более готового к Истиной Дружбе человека придумать трудно, а она его почему-то обходит. Из новых Друзей сорок три пары попросились в гвардию, и тридцать девять из них были мною приняты.

Ещё через два дня мы, в сопровождении нашей «Зелёной» гвардии поспешили в столицу. Первую неделю после возвращения отцы вводили нас в курс текущих дел, а уже на второй недели наша гвардия выла от ужаса, попав в зубы и руки Тумана с Кроном. Там же мучились и Ерик с Задвергом.

Вскоре после нашего отъезда к виргам в столицу прибыли Танга с младшими Кроновичами и моими детьми. Её появление произвело настоящий фурор. Графиня, её мать, была счастлива, отец тихо бесился, а остальные придворные старательно млели от изображаемого восторга. По словам Гильярда их восторженный визг был слышен, наверное, на Чётном континенте. Подхалимствующие бездари, считающие себя поэтами, накарябали целую кучу восторженных од и поэм. Они воспевали красоту и изящество королевы-матери, напрочь забывая об уме и доброте. Саму Тангу это поначалу смешило, потом стало раздражать.

Но больше её беспокоило то, что подобной же атаке подверглись сёстры и братик Лео. Крон тоже начинал сердиться по этому поводу. Долго не было повода всерьёз поговорить с придворными. Не будешь же одёргивать старую клушу, которая, увидев, как Бор фехтует учебным мечём со своим почти сверстником, бывшим королём-наместником, восторженно восклицает: "Ах! Какой ловкий и очаровательный ребёнок!". А после этого каждому встречному во дворце рассказывает, как она восхищена и очарована тем, что увидела. Добро бы сам Бор этого не слышал, так ведь нет! Она очень постарается, чтобы принц её непременно расслышал и запомнил, что такая-то герцогиня или графиня очень хорошо о нём отзывается.

Это происходило в наше отсутствие, но ещё до отъезда мне стало ясно, что дворцовые паразиты-придворные будут создавать проблемы. Нам-то комплименты пытались говорить только первые три-четыре дня нашего правления, затем перестали. Крона просто боялись, а на Гильярда давили почти десять дней, пока у него не лопнуло терпение.

Придворные долго не могли уяснить себе статус Лии. Кроме того, её происхождение не афишировалось, так что она оказалась на какое-то время избавлена от пристального внимания подхалимов. За это время она успела себя поставить так, что её опасались лишний раз заметить, а не то что сказать комплимент. Был, правда, один неприятный эпизод, когда несколько придворных ловеласов, неправильно представляя себе статус и моральный облик Лии и глубоко оскорблённые тем, как она приняла их амурные приставания, решили проучить "зарвавшуюся девчонку". Они, в количестве девяти человек, подловили Лию с Подругой, когда те прогуливались в парке и попытались её изнасиловать. Эти недоумки поняли, что совершают ошибку, только когда замерли парализованные, а на дорожке появились наши Величества в далеко не лучшем расположении духа. Девчата прекрасно справились бы и одни, но они слишком мягки, чтобы вынести в этой ситуации правильное решение.

На площади наказаний было поставлено девять «ворот», из двух столбов с перекладиной, на которых и расположились неудачливые «ухажёры». Они имели время подумать над своим моральным обликом, хотя то, за что они были подвешены, доставляло им некоторые неудобства и вызывало их душераздирающие вопли. Через некоторое время "ворот насильников" стало полтора десятка.

Больше попыток изнасилований в столице не было. За этим мы следили очень тщательно, так что скоро большинство «ворот» пришлось разобрать, оставив всего три, для напоминания.

Но психологическое давление продолжалось, и с ним было намного труднее справиться. В наше отсутствие придворные совсем распустились, а уж по приезде сестёр и братика Лео им не стало удержу.

Короли-Родители и Гильярд скрипели зубами, но сделать ничего не могли. Так продолжалось до нашего возвращения. На первом же совете Лео, уже узнавший про эту проблему, сам что-то произнёс про своих брата и сестёр. Вельможи, которые его не дослушали и абсолютно неправильно поняли, чуть не передрались. Они обсуждали, чьим детям или внукам числиться в участниках игр молодого принца, а чьим дочерям и внучкам быть фрейлинами принцесс. Придворные, многие из которых сумели ужиться и с королями-наместниками и с Бондезийскими, всё ещё не поняли нас и чего мы хотим, надо было их немножко одёрнуть.

Лео с грустной усмешкой слушал перебранку старых карьеристов, пытающихся помочь сделать карьеры своим потомкам. Когда те перешли от восхваления собственных отпрысков к поношению чужих, Лео нахмурился. Мы терпели это, пока один из разошедшихся дворян не заявил, что десятилетняя дочь другого дворянина проститутка и тому же научит принцесс. Это переполнило чашу терпения.

Лео резким голосом прервал спор и объявил об аресте графа Виндерийского и об отдаче его под суд.

— За что, Ваше Величество? — Растерялся тот.

— А это вы, граф, нам сейчас сами скажете. — Лео откинулся на спинку трона и начал объяснять свою мысль. — Вы только что заявили, в присутствии всего совета, что десятилетняя баронетта Вольданская проститутка. Причём сказали это очень уверено и авторитетно. Из этого может быть четыре вывода. Первый, это то, что вы сами вступали с ней в связь, тогда вас надо судить за растление малолетних. Второй вывод, что вы присутствовали, когда она с кем-то другим вступала в связь, тогда будет обвинение в групповом растлении. Третий вывод, что вы пользуетесь не проверенными слухами, а четвёртый, что вы всё это выдумали сами. В третьем и четвёртом вариантах вы подсудны за клевету. Так что теперь я хотел бы знать: за что мы вас будем завтра судить, граф?

Незадачливый болтун рухнул на колени и стал молить о прощении. Каялся, что не уследил за языком в запале спора, что он ничего плохого не имел в виду и что очень извиняется перед Его Величеством. На вопрос он так и не ответил, хотя проговорил не меньше пяти минут. Лео его терпеливо выслушал и, тяжело вздохнув, произнёс:

— Ну ладно, если вы так и не хотите сами отвечать на мой вопрос, значит, придётся нам самим определять по какому обвинению вас судить. Видимо за групповое растление малолетних, иначе бы вы не назвали её проституткой. — Лео повернулся к деду оскорблённой девочки и сказал: — Завтра, на судебном заседании, обязательно присутствие баронеты. Нам понадобиться выяснить у неё, не было ли совращение насильственным и кто ещё, помимо графа, участвовал в этом. — Лео повернулся к дежурным гвардейцам и приказал: — Арестованного в тюрьму, до завтрашнего суда. — После этого, не слушая испуганный лепет графа, повернулся к остальным членам совета:

— Ну что ж, продолжим беседу. Вы, господа, не можете понять простой истины. Я не буду решать, с кем моим сёстрам и брату общаться и с кем им играть и дружить. Они сами могут найти тех, с кем им будет интересно. Тем более что из-за всех вас я, видимо, скоро буду вынужден, для их же собственного блага, отослать их из столицы.