Впрочем, в конце жизни поводов и для других разочарований у него было много.
Можно сказать, ключевыми в судьбе Александра Николаевича (да и в судьбе всей нашей страны) были три последних года перестройки — 1989-й, 1990-й и 1991-й.
На пленуме ЦК 10 января 1989 года, где выбирали сто человек из высшего партийного руководства на Первый съезд народных депутатов, Яковлев по итогам тайного голосования занял предпоследнее 99-е место.
Утешило его только одно: последнее, сотое место досталось Е. К. Лигачеву.
Таким путем пленум отреагировал на «два края» в партии. К другим членам Политбюро отнеслись терпимее. О них сейчас мало кто помнит. Это было первое в послевоенной истории КПСС голосование, пославшее в общество сигнал о «двух партиях в партии». Практических выводов из этого сделано не было[278].
Здесь надо пояснить, что сам Яковлев давно настаивал в своих закрытых письмах, адресованных генеральному секретарю, на том, что пора кончать с монополией одной партии, что в КПСС существуют по меньшей мере два течения: одно состоит из ортодоксальных коммунистов, которые согласны лишь на «косметический ремонт», но в главном всегда будут стоять на позициях Ленина — Сталина, а в другом преобладают скорее люди с социал-демократическими убеждениями. Развод, по твердому убеждению Александра Николаевича, мог предотвратить тот худший сценарий, по которому пошла перестройка.
Соперничество двух или нескольких партий, считал Яковлев, позволило бы демократическим путем решать многие наболевшие проблемы, формировать эффективное правительство, иметь реальный парламент, значительно улучшить имидж государства на международной арене.
Однако «практических выводов сделано не было», зато такие выводы сделали для себя внимательно наблюдавшие за ситуацией руководители КГБ СССР. Ага, раз вы не хотите монополии КПСС, а хотите многопартийную систему, то будет вам другая партия, альтернативная коммунистам. И чекисты организовали ее — словно черт из табакерки, на политической сцене появилась ЛДПСС (будущая ЛДПР) во главе с В. В. Жириновским. Конечно, это была чистая фикция, призванная стравить пар, раздробить и ослабить оппозицию.
Лидер этой «партии», кстати, почти сразу заявил о своих президентских амбициях. И, по мнению Н. А. Косолапова, у него были хорошие шансы в том случае, если бы Горбачев согласился тогда на прямые президентские выборы.
Михаил Сергеевич не пошел на прямые выборы, потому что мы вскрыли эту комитетскую операцию, ведь за созданием ЛДПСС стоял один из высших руководителей КГБ Филипп Бобков.
— Вы хотите сказать, что эта инициатива КГБ не была предварительно согласована с ЦК?
— Не была. Насколько я понимаю, так. Не забывайте, это все-таки уже 89-й год. Окончательно мы поняли, откуда ноги растут, когда проходил учредительный съезд ЛДПСС. Под него был снят Кремлевский Дворец съездов, иначе говоря, режимный объект, который контролировался 9-м управлением КГБ. Далее — там собрались со всей страны шесть тысяч делегатов, которых надо было привезти, поселить в отелях, кормить неделю. Огромные деньги! Откуда они? Не из бюджета. Не из партийной кассы[279].
Первый съезд народных депутатов проходил в Москве с 25 мая по 9 июня 1989 года. Яковлев сразу невольно оказался между двух огней: одни депутаты предлагали его кандидатуру в комиссию по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года, другие хотели, чтобы Александр Николаевич возглавил комиссию по расследованию трагических событий в Тбилиси, случившихся весной. И там и там существовали всякие подводные камни, мины, на которых можно было подорваться. Сам он склонялся к тому, чтобы поработать с документами по т. н. пакту Молотова — Риббентропа.
На съезде по поводу той давней истории разгорелись жаркие дебаты: «Было ясно, что у значительной части депутатов нет ни малейшего желания обсуждать этот трудный политический и нравственный вопрос. Основной упор оппоненты делали на то, что оригинал секретных протоколов отсутствует. Пришлось выступить и Горбачеву. Он заявил, что они с Шеварднадзе пытались найти подлинники секретных протоколов, но их нигде не оказалось»[280].
Став членом комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора, Александр Николаевич с головой окунулся в исследования архивных документов предвоенного периода. И снова он оказался меж двух огней: депутаты от прибалтийских республик требовали радикальных формулировок, обличавших советскую власть за ее сговор с Гитлером, однако основная часть участников съезда была не готова к принятию жесткой резолюции.
Письмо И. Приднепрова А. Н. Яковлеву о его выступлении перед молодежной прессой. Декабрь 1989. [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 2. Д. 541]
В предпоследний день работы Второго съезда народных депутатов 23 декабря 1989 года Яковлев вышел на трибуну с докладом от имени комиссии. А накануне он имел разговор с первым заместителем министра иностранных дел Анатолием Ковалевым, который поведал ему, что в МИД нашли акт передачи текста секретного протокола из одного управления министерства в другое. Иными словами, это было косвенное доказательство того, что протокол существовал. Александр Николаевич, обрадовавшись, хотел вставить этот факт в текст своего доклада, но затем решил оставить такую явно «козырную карту» про запас.
Конечно, он сильно волновался в тот день. Тут надо вспомнить обстановку на этих съездах, когда огромный зал бурно реагировал на любую фальшь, недосказанность, двоемыслие. Яковлев после долгих раздумий решил, что разумнее всего построить свой доклад на строгой научно-исторической основе.
Вначале он говорил о том, что сам тот договор между Советским Союзом и гитлеровской Германией был правомерным и отвечал текущим интересам СССР, позволив Москве выиграть время, подготовиться к большой войне. Это явно понравилось одной части зала. Затем перешел к моральной стороне дела и уже тут подчеркнул всю нравственную и правовую несостоятельность «секретных протоколов». Все сорок пять минут, что продолжалось его выступление, депутаты сидели молча, а провожали Яковлева с трибуны благодарными аплодисментами.
Но самое интересное было еще впереди. С подачи председательствовавшего на съезде А. И. Лукьянова решили прений по докладу не открывать, а сразу перейти к обсуждению проекта постановления. И вот тут-то началось! Часть выступавших сочла проект постановления оскорбительным для СССР. Противники постановления обращали внимание на то, что подлинников секретных протоколов никто не видел, а потому, возможно, их и не было. Раз так, то зачем ворошить прошлое?
Аудитория разделилась: большая часть депутатов поддерживала и доклад, и проект постановления, оппоненты выступали решительно против.
В ходе голосования «за» выступили 1052 депутата, «против» — 678, «воздержались» — 150. Для принятия постановления не хватило семидесяти голосов. Однако точку решили не ставить, отложили окончательное решение на завтра.
Александр Николаевич полагал, что его отчет, несмотря на понятное волнение, прошел вполне удачно. Но были и другие мнения на сей счет. Например, предсовмина РСФСР В. И. Воротников обратил внимание на то, что Яковлев на трибуне выглядел непривычно, он явно нервничал, иногда — злился.
Мало что осталось от его обычной сдержанности, самоуверенности, академической солидности. Здесь многие увидели истинного А. Н. Яковлева. Человека, глубоко неудовлетворенного, недовольного, не воспринимающего исторические процессы так, как они реально развивались после Октября. Личность, настойчиво подчеркивающую изъяны нашей действительности, которые давно уже вскрыты и осуждены.
Он буквально наслаждался возможностью выразить это свое внутреннее, давно скрываемое состояние, используя пресловутый секретный протокол для глобальных обобщений о порочности самого строя, самой системы.
И это говорил идеолог, выросший на марксизме-ленинизме, сделавший на этом научную и партийную карьеру. Сейчас он не переживал, не мучился, не страдал от тех драматических страниц нашей предвоенной истории, а упивался разоблачениями, обличая и обвиняя не только конкретных виновников «состоявшейся в 1939 году сделки», но направляя разящие стрелы в советское общество вообще, в его сегодняшний день. В тех нынешних «консерваторов», которых он ненавидел и отождествлял со всеми бедами прошлого.
И то, что в итоге на этом заседании доклад был отвергнут, во многом объясняется тем, что аудитория была возмущена манерой его поведения, безапелляционным, менторским тоном. Как и ожидалось, активно поддержали выводы комиссии депутаты от прибалтийских республик и Молдовы. Многие выступавшие сомневались — на каком основании комиссия пришла к такому выводу. Короче, высказывались очень разные мнения[281].
