Все ворота в город Хусейн-Кули-хан забаррикадировал, кроме одних, через которые он полагал уйти в горы в случае крайних обстоятельств.

Когда флотилия Веселаго подошла к Баку и высадившийся десант занял торговый порт, Хусейн-хан послал к Завалишину переговорщиков узнать о причинах прихода, хотя все и так было очевидно, что русские пришли не просто погостить.

Завалишин, не будучи дипломатом, ответил прямо:

– Я прислан по повелению моего государя императора Александра занять Баку, а посему требую немедленной и безусловной сдачи! На раздумья даю двое суток и ни минуты больше!

Теперь у владетеля Баку оставалась надежда, что шах пришлет войска и выгонит русских, но на это надо было время. К тому же и русские не смогут сидеть под стенами Баку нескончаемо. Короче, время работало на Хусейна-Кули-хана, поэтому он, проглотив обиду, двое суток послушно молчал, когда же время вышло, вновь прислал парламентера. И тот, потупив глаза, заявил, что бакинский хан просит продлить отсрочку… на два месяца.

От такой наглости Завалишин даже рот открыл. Затем, когда пришел в себя, заявил резко:

– Я требую сдачи крепости до захода солнца. Ежели этого не будет, начинаю бомбардировку!

Разумеется, что с наступлением ночи Баку не сдался. На этом все переговоры были исчерпаны, и на следующий день (это было 15 августа – день Успения Богородицы) наши открыли огонь по крепости. В ответ из крепости тоже полетели ядра.

При этом защитники крепости были точнее, так как артиллеристам Веселаго мешала знаменитая каспийская мертвая зыбь. И не шторм как таковой, но качает и кренит корабли так, что не возрадуешься! По этой причине ядра с судов флотилии летели в цель не слишком точно.

А затем разорвало в клочья две мортиры, поубивав обслугу. Веселаго с Челеевым кинулись разбираться, оказалось, что мортиры старые, помнившие еще Петра Великого и по этой причине наверняка все с внутренними кавернами, отчего и лопнули стволы при очередном залпе. Увы, и большинство других орудий было ненамного лучше. Но стрелять было надо, и теперь, зарядив пушки, канониры отбегали подальше, лишь один (в очередь!) оставался с пальником подле орудия, чтобы произвести рисковый залп. К тому же ядра 12‑фунтовых пушек не могли сделать сколько-нибудь значительных повреждений трехаршинным массивным стенам крепости.

Так долго продолжаться не могло. Понимая это, Завалишин решил обложить Баку и с суши.

22 августа подполковник Асеев начал высаживать десант. Но, несмотря на противодействие бакинцев и отсутствие лошадей, Асеев не только обложил Баку и занял ближайшие высоты, но еще отбил у противника две пушки и три знамени. Впрочем, Хусейн-Кули-хан был по-прежнему полон решимости драться до конца, тем более что он наконец-то получил известие, что на помощь Баку спешит его старый союзник Шейх-Али Дербентский.

Узнал об этом и Завалишин. Нам неизвестно почему, но узнав о возможном приближении дербентцев, Завалишин почему-то надломился и потерял волю к победе.

Генерал-майор собрал военный совет. На совете мнения разделились. И Асеев, и Веселаго ратовали за продолжение осады, другие же, наоборот, были за ее снятие и чем скорее, тем лучше. После некоторого колебания Завалишин принял сторону вторых.

3 сентября еще до подхода Шейха-Али он приказал грузить десант на суда и уходить.

– Следуем к острову Сара, что у Ленкорани, – объявил Завалишин, – хоть поможем дружественному нам шагазскому хану вывести в пределы российские четыре тысячи его семейств, изъявивших желание принять наше подданство.

– Курс на Ленкорань! – объявил своим капитанам Веселаго. – Митрий, разворачивай карту соответственную!

Вооружившись циркулями, офицеры быстро определили курс и время перехода.

– Скоро будем на месте! – доложили мрачному Завалишину.

Паруса русских судов еще не исчезли с морского горизонта, как под стены Баку прибыли дербентский и хамбутайский владетели, чтобы уже не воевать, а лишь торжественно вступить в город.

Вскоре флотилия уже подходила к острову Саре. Но и там бедного Завалишина ждала неудача. Более двух месяцев стоянки у ленкоранских берегов ни к чему не привели. Шагизцы так и не появились.

Как оказалось впоследствии, талышинский хан просто не разрешил им проход через свои земли, боясь мести со стороны персидского шаха.

От Ленкорани Завалишин отослал отчет о своих действиях Цицианову, а также захваченные под Баку знамена. «Пылкий» Цицианов, прочитав послание подчиненного и увидев его трофеи, пришел в бешенство.

Из письма Цицианова Завалишину: «С получением знамен, взятых вами у бакинского хана, я устыдился, и еще сто крат стыднее бы мне было отправить их к высочайшему двору, ибо одно из них сделано из бахчи – платка, в который торговцы завертывают; другое – из онучи, которой персияне обвертывают ноги вместо чулка; а третье – холстинное, лезгинского покроя, но самого низкого. Знамена я здесь брал, но ни одного такого не видел. Не могу вам не заметить также противоречия, замеченного в ваших рапортах, в которых вы говорите, что подполковник Асеев от вас нигде не отставал, а по реляциям вашим вижу, что он везде впереди вас был и все берега занимал. Во всяком случае, вам лучше бы было и не свозить десанта, тогда бы хан счел, что вы приезжали только его постращать, а войска назначены были против Решта и сие заключение было бы для вас гораздо полезнее, чем взятие двух пушек и трех знамен храбрейшим из храбрейших Асеевым».

Справедливы ли были обвинения Цицианова? По большей части, думается, что нет. Завалишин, разумеется, потерпел неудачу, которая сразу же негативно сказалась на перемене отношения к нам всех закавказских ханов. Но серьезных ошибок он нигде не совершил, просто так сложились обстоятельства. Да и сил для решения поставленных перед Завалишиным задач было явно недостаточно. Так, в Персидском походе Петра I в 1722–1723 годах участвовало до 37 тысяч войск, а в Персидском походе Зубова в 1796 году до 35 тысяч. Что мог сделать Завалишин со своей горстью солдат?

При этом он поступил благоразумно, не дав уничтожить свой отряд ни под Рештом, ни под Баку. Победным поход его не получился, но и поражения не произошло.

Цицианов был человеком вспыльчивым и резким, но в то же время и отходчивым. Спустя некоторое время он успокоился и уже в письме императору ходатайствовал о награждении генерал-майора Завалишина за боевые действия в кампании 1805 года орденом Святой Анны 1‑го класса с алмазами. Помимо этого, особо просил Александра I обратить внимание на храброго подполковника Асеева.

А затем Цицианов принял самое роковое в своей жизни решение. Он приказал Завалишину свезти войска с судов на Апшеронский полуостров и пешим порядком следовать снова к Баку. Кроме этого, Цицианов направил к непокорной крепости и почти две тысячи солдат из других отрядов. Отправился он туда и сам, чтобы лично завершить то, что так неудачно начал Завалишин. Прежде всего, надо было уменьшить недовольство итогами кампании в Петербурге. Подчинив Ширванское и Бакинское ханства, наместник надеялся получить от Тегерана мир, установив границу между империями по рекам Куре и Араксу.

Дело в том, что в 1796 году, во время похода графа Зубова в Закавказье, Цицианов был назначен комендантом захваченного Баку и тогда близко сошелся с Хусейном-Кули-ханом. Именно это, полагал он, должно было в этот раз помочь ему в решении судьбы Баку.

– Уж с Хусейном я всегда смогу договориться, – не раз говорил генерал своим офицерам.

Помимо этого, наместник хотел наглядно продемонстрировать нелюбимому им Завалишину, как следует воевать.

На время своего отсутствия старшим начальником в Закавказье Цицианов оставил генерал-майора Портнягина.

Для похода наместник сформировал двухтысячный отряд при десяти орудиях и с присущей ему решительностью двинулся через Ширванское ханство, Баку. Завалишину и Каспийской флотилии снова предписали идти к Баку. Бакинскому хану еще раз предложили перейти в подданство России. Проект договора предполагал ввести в Баку портовое управление, в крепости поставить гарнизон в тысячу солдат. Хану было предложено и годовое содержание в 10 тысяч рублей. Но тот гордо отказался.