«Подожди, ты забыл жену и детей! Ну забери хотя бы кота!» – хотелось крикнуть вслед, но я промолчала, отмахиваясь краем шарфа. А что? Игорь и Алехандро были самыми прожорливыми, а значит и затратными членами семьи. Без них наших с Надей зарплат хватит, чтобы содержать девочек.

Сестра все захлебывалась рыданиями, а я не решалась выйти из кухни, зато стащила пуховик. Надо пересидеть пару минут, потом Надя успокоится и пойдет звонить маме. А пока можно сделать себе бутерброд.

– Фира-а-а! – на последнем звуке мои хлеб и ветчина полетели на пол, к радости Хандры, как звала кота Полина.

– Фира, ты шляешься по мужикам, поэтому нарочно довела Игоряшу! – продолжала вопить сестра, покрывшаяся от гнева красными пятнами. – Профурсетка!

– Настаиваю на суфражистке! Если уж мы решили использовать анахронизмы, – пискнула я и попыталась прикрыться руками. Тонкая водолазка отчетливо очертила ничем не удерживаемую грудь. Значит, вот от чего понесло Надю.

Но я взрослая девочка, имею право приходить в собственную квартиру в таком виде, в каком захочу. И совсем не виновата, что Игоряша – неуравновешенный маменькин сынок, который мою квартиру любит много сильнее, чем Наденьку. Сестра этого не замечала, поэтому накричала на меня, хлопнула дверью так, что задрожали стекла, а кот от испуга забился под кухонный гарнитур, и ушла громко рыдать в гостиную. У меня же руки мелко тряслись и очень хотелось горячего какао, но сил на приготовление не осталось.

Надо было сразу после возвращения с севера распрощаться с родней, не дать им пустить корни на моих квадратных мертах. А теперь поздно. Но если так и не решусь на серьезный разговор – однажды мои вещи окажутся не в коридоре, а на улице.

– Фира, – Полина села рядом и подвинула ко мне тарелку, – держи, это тебе.

На белоснежном фарфоре лежал здоровенный бутерброд, состоящий из неровного куска батона, втрое более толстого слоя шоколадно-ореховой пасты, разноцветного драже поверх, карамельки, ложки меда и ломтика сырокопченой колбасы. Все самое вкусное разом!

– Спасибо, солнышко! – я откусила немного и сразу потянулась к воде, чтобы запить невозможную сладость.

– Пожалуйста. Ты у меня самая-самая лучшая тетя. И собака тоже будет самая-самая лучшая. Спрячем ее от папы под кроватью, это будет наш с тобой секретик.

– Хорошо, – что мне, в самом деле, остается, кроме как прятать щенка под кроватью?

– А тебе правда плохо? – Полина подсела еще ближе и погладила меня по волосам. – Мама говорила бабушке, что у тебя голова больная.

***

– Точно! Больная на голову! Шибанутая! Идиотка! – Семеныч, владелец нашего таксопарка, кричал на меня нередко, но сегодня – с особенным запалом, не давая ни малейшего шанса оправдаться. – Воровать начала, коза? А ведь знал, знал, что нельзя девку на работу брать, но нет…

И как бы я вчера ни настаивала на суфражистке, но толково отстоять право женщины на работу в такси, как и свое собственное – не выслушивать безосновательные обвинения – не получалось. В углу кабинета Семеныча, развалившись на трехногом стуле, ликовал тот самый вчерашний пассажир. Сегодня «Казанова» пришел к моему начальнику и заявил, что я утащила у него швейцарские часы, золотые запонки и комплект женского белья, купленный жене в подарок к Новому году. Но добрый и отходчивый мужчина был согласен замять дело за триста тысяч наличными. А вот Семеныч, похоже, нет. Он орал и требовал выплатить все, а потом забирать документы и проваливать из его таксопарка, пока никто не обратился в полицию.

От жуткой несправедливости и обиды я расплакалась, выскочила из кабинета, пронеслась по коридору и спустилась в гараж. Спряталась там за микроавтобус, чтобы в тишине и покое привести себя в порядок и успокоиться.

– А Фирку-то уволят, – раздался голос одного из коллег. Меня он не видел, зато кости перемывал с удовольствием. – Слышал, у мужика какого-то золотишко и лифон увела.

– Да перегибает Семеныч, не стала бы Фирка воровать. Он давно ее уволить хотел, да повода не было.

– Наконец-то! Семеныч перестанет попрекать, мол, глядите какая у нас Фира: всегда трезвая, аккуратная, чистенькая и работает, что долбанный китаец.

– Это точно. Пора ей мужичка найти и свалить отсюда. Мне жена всю кровь выпила, подозревает в том, что обжимаюсь тут с Сорокиной! Не докажешь же, что Фирка, как селёдка мороженая.

Значит, одного жена запилила, второй просто завидует моему умению не пить перед работой, поэтому так радуются грядущему увольнению? За что? Почему так? Я старалась хорошо работать, никогда не отказывалась поменяться сменами или прикрыть отсутствие перед начальством.

– И уйду! – суфражистка, на которой я вчера так настаивала, столкнула меня с горы покрышек и заставила выскочить прямо на коллег. Мужчины опешили и отшатнулись от меня. Но пора и закрепить успех. – Найду мужика, работу и с гордо поднятым подбородком унесусь в светлое будущее, а вы останетесь здесь. В сумрачном настоящем, где любой прошедший день лучше грядущего, а нынешний хуже вчерашнего! Открою коробку Шредингера и точно узнаю, жив ли кот!

После поплотнее запахнула куртку, подбросила на руке ключи от машины и удалилась, под едва слышное: «Прибухнула, видать, с горя».

Так как ничего, кроме криков, от Семеныча я не слышала, то посчитала, что мне выдали выходной. Для сбора денег и оставшегося самоуважения.

Первое вроде было, из отложенного на покупку щенка, а недостающее можно и в кредит взять. Хотя нет! Не буду ничего отдавать. Из таксопарка уволюсь, раз уж всем здесь так мешаю, а с мнимой кражей пусть полиция разбирается.

Окрылённая собственными мыслями, я подошла к машине и замерла. Кто-то проколол все шины. И тут же зазвонил телефон, пугающе мигнув фотографией Нади.

– Фира-а-а, – вопила она, – я умираю! Не забудь забрать Полину из садика и отвезти на танцы. А ещё Алину нужно к одиннадцати в больницу, на прививку, лучше приехать пораньше, потому как в два у нее занятия в развивающем центре…

Я не самый большой специалист по умирающим, но, думаю, они не так сильно пекутся о развивающих занятиях для ребенка, который ещё и горшок не освоил. Но Наденьку не переспорить. Тем более, когда она умирает. Все эти прививки, кружки, шины, работа – голова кругом.

– Я не могу! – сама не знаю, как это вырвалось, но раз Наденька замолчала, нужно давить дальше. – Очень много дел.

И сбросила вызов, сама ошалев от собственной дерзости. Пока Надя не успела перезвонить, выключила телефон, вынула из него аккумулятор и спрятала все по отдельности в сумку. Та, как назло, распахнулась, вываливая содержимое на снег. И сверху – тот самый сертификат на услуги Доктора Всё, как знак, вот оно, дно, Сорока. И снизу не стучат, потому как некому.

Но я же сильная и независимая женщина из двадцать первого века и могу сама разобраться с проблемами, без всяких там Докторов!

– Сорокин-на-а! – завопил Семеныч.

И вместо того, чтобы гордо выйти вперёд, озвучить, что думаю о начальниках-мизогинах, мстительных пассажирах и проблемах переработки мусора, – да, не к месту, но высказать давно хочется! – заодно и о том, что кто-то тоже может написать заявление в полицию по поводу шин, я позорно пригнулась, прячась за машину, сгребла все выпавшее из сумки, а после перебежками добралась до калитки и покинула территорию таксопарка.

Вот она, сильная и независимая женщина! Записывайтесь к ней на курсы самостоятельности и решительных действий. Рекомендуете друзьям и соседям, пишите в соцсетях. Глафира Сорокина – ваш личный проводник в мир неудач, неправильных решений и бесхребетности.

Кажется, администратор в центре Доктора Всё была обо мне не лучшего мнения. Она молча протянула чашку чая и влажную салфетку в индивидуальной упаковке. Как намек: если не сможешь очистить свою жизнь и лицо – лучше заткни этой штукой сливное отверстие и утопись в раковине.

До такого я бы и сама додумалась, без дорогущих курсов у непонятных коучей, поэтому гордо расправила плечи, повесила свой пуховик, такой неуместно простой в дорогущем интерьере, что стало немного стыдно. Как могла прикрыла его шарфом и шапкой, а после неуверенно пошла вверх по лестнице, к кабинету Доктора.