Л. Д. Троцкий выдвинул концепцию «милитаризации хозяйства», «милитаризации труда». Критерий «военно—политической необходимости» для него являлся определяющим, и только затем можно было думать о «хозяйственной целесообразности». В частности, говоря о принудительном изъятии крестьянского хлеба продотрядами, Троцкий решительно утверждал, что «иначе и быть не могло»[352]. По расчетам Троцкого, вся трудящаяся масса должна быть «прикрепляема, перебрасываема, назначаема, командируема», при этом рабочие должны были стать «носителями мобилизации» по отношению к крестьянам, в их задачу входило следующее: «милитаризировать», дисциплинировать крестьянские массы, привлекать их к труду на основании трудовой повинности. Практическая реализация идеи милитаризации могла осуществиться как в форме трудовых армий, так и всеобщей трудовой повинности крестьянства, трудовой мобилизации в различных формах – дровяной, подводной, снежной и других видов повинностей. Для Троцкого не было никаких сомнений в необходимости использования насильственных и принудительных мер: невыполнение разнарядки крестьянами в очистке железной дороги от снега, транспортировке хлеба, дров, выделении подвод и тому подобное расценивалось им однозначно: «это все равно, что измена». Необходимость принуждения обосновывалась Троцким простым аргументом: «человек – довольно ленивое животное». Справедливости ради, однако, следует отметить, что Троцкий допускал насилие как временную меру, обусловленную чрезвычайными условиями – крайним разорением страны (подобную методику объяснения чрезвычайных мер позднее умело использовал Сталин). Что касалось перспективы, то здесь Троцкий заявлял: Советская власть не принуждает и не собирается принуждать при помощи насилия крестьян—середняков переходить к коммунистическому способу хозяйствования[353].
Доводы, содержащиеся в обращениях Троцкого к крестьянам, сегодня воспринимаются как наивные: мог ли неграмотный, темный крестьянин понять, как убеждал Троцкий, что железная дорога – это теперь его собственность, а не чужая, поэтому содержать ее он должен в порядке? Мог ли он разобраться в том, что общенародная собственность есть его кровная собственность? Мог ли он поверить обещаниям государства, что отдаваемый им хлеб и другие продукты – «задаток под продукты промышленности», который ему вернут позднее – через год, два?[354] Осознавал ли сам Троцкий декларативность своих обращений и обещаний?
Термин «мелкая буржуазия» в отношении большинства российских крестьян не соответствовал реалиям мелкого крестьянского хозяйствования: основная деятельность крестьянских хозяйств (в отличие от западного «мелкого буржуа») не ориентировалась на рынок. Отношение большевиков к мелкобуржуазным собственникам определялось как отношение войны, в результате которой мелкий собственник должен быть уничтожен. Это положение составляло основу диктатуры пролетариата. В один год этого сделать невозможно, предупреждал Ленин, – но через «ряд лет» решение данной задачи обязательно. Казуистика проявилась в следующем ленинском тезисе: когда крестьянин выступает собственником, имеющим излишки хлеба, не необходимые ему для хозяйства (курсив автора), – крестьянин есть враг, с которым надо бороться со всей решимостью и беспощадностью[355]. Вероятно, Ленину была известна экономическая теория трудопотребительского баланса в крестьянском хозяйствовании А. В. Чаянова, разработанная еще до революции – в соответствии с данной теорией «не необходимых» в крестьянском хозяйстве излишков хлеба или другой продукции apriori просто не могло быть в природе. В декабре 1919 г. Ленин заявил: на отмену госмонополии на хлеб и свободу торговли государство не пойдет никогда: «скорее ляжем костьми, – заявил вождь партии, – чем сделаем в этом уступки»[356]. При этом крестьянин, имевший излишки хлеба, обязан был осознать, что выращенный его трудом хлеб, по классовой логике Ленина, во—первых, собран с общегосударственной земли (основание – государственная монополия на хлеб!), во—вторых, при помощи орудий, в создание которых вложен труд рабочего[357]. По сути данное требование означало следующее: власть разъяснила крестьянину железным тоном, что государство не только имеет право на часть продуктов граждан для своих потребностей, но и обладает силой для осуществления этого права.
В подобных условиях отпадала всякая потребность и заинтересованность для крестьянина производить дополнительную сельскохозяйственную товарную продукцию, то есть продукцию на продажу или обмен (а это и были пресловутые излишки). В результате крестьянин просто сокращал посевные площади, сворачивал производство, ограничив его потребностями собственного натурального хозяйства. Для сохранения прежнего уровня сельхозпроизводства (тем более увеличения) требовались не призывы, а создание экономических условий. Императивы трудового хозяйствования, понятные простому крестьянину, подменялись коммунистическими заклинаниями и обещаниями, неподвластными его прагматично устроенному разуму. Государство по-прежнему, с точки зрения крестьянского населения, как и при царе, воспринималось чужим и враждебным – собирающим налоги, мобилизующим рабочие руки в армию, но ничего не дающим крестьянину взамен.
Решение марксистской магистральной установки (самой главной социалистической реформы, по оценке Ленина, о необходимости аграрного переворота, или «коренного» социалистического преобразования), заключалось в переходе от мелких отдельных крестьянских хозяйств, индивидуального хозяйствования к общественному, коллективному хозяйству в земледелии, к коллективному землевладению и общественной обработке земли. Цель перехода была обозначена как построение социалистического хозяйства. Последнее виделось как крупное социалистическое земледелие. Осуществление глубоких социалистических преобразований, по Ленину, намечалось посредством коллективизации[358]. Троцкий предлагал создание зерновых и животноводческих фабрик и заводов. Большевиков вдохновляла известная оценка Маркса по поводу привычки русского крестьянина к артельным отношениям, которая облегчит ему переход от парцеллярного хозяйства к коллективному. Однако сам Маркс при этом оговаривал два условия подобной замены: экономическая потребность в таком преобразовании и материальные условия для его осуществления[359].
Последнее обстоятельство учтено не было. Так, после октября 1917 г. ряд бывших дворянских имений, в качестве образца коллективного хозяйствования преобразовывался в государственные советские хозяйства, где сельские жители работали, как наемные рабочие. Этот эксперимент, символизировавший большевистский идеал рациональной организации сельского хозяйства, закончился провалом, о чем предпочитали не вспоминать. Другой формой коллективных хозяйств являлись коммуны. В основе производственной деятельности коммун лежали коммунистические принципы: обобществление средств производства, общественный труд коммунаров, уравнительное распределение. Указанные принципы составили основу «Примерного устава трудовой земледельческой коммуны», разработанного Наркоматом земледелия и вступившего в действие в июле 1918 г. Коммунары пользовались поддержкой Советского государства: они наделялись лучшей землей, получали льготное кредитование. 2 июля 1918 г. СНК ассигновал 10 млн рублей на организацию коммун. Однако массового распространения в деревне в годы Гражданской войны коммуны не получили. Удельный вес крестьян—коллективистов был незначителен – их влияние в деревне практически не ощущалось. На 1 января 1919 г. было зарегистрировано 975 коммун, на 1 января 1920 г. – 1 458, на 1 декабря 1920 г. – 1 999[360]. Коммуны оказались нежизнеспособными: большинство из них распалось или держалось исключительно за счет поддержки государства. Большинство крестьян относилось к ним безразлично или враждебно, поскольку отождествляли их с политикой большевиков. В ходе крестьянских восстаний, как правило, коммуны подвергались разгромам, а их имущество растаскивалось крестьянами.
