Шишкин с ядром своей армии сумел пробиться из окружения и вернуться в крестьянский Марзагульско—Волчихинский район Алтая, откуда начиналось восстание. К 3 августа 1920 г. у него осталось не более 600 человек, в том числе до 200 сибирских казаков. Повстанцев непрерывно преследовали части двух красных дивизий – 13—й кавалерийской и 26—й стрелковой. 9 августа отступающие повстанцы с боем заняли Змеиногорск. 9 августа 1920 г. штаб повстанцев обратился к гражданам Змеиногорского уезда с воззванием: «Невыносимый гнет коммунистической власти заставил нас взяться за оружие. Мы встали за то, чтобы освободить от насилия и крови, чтобы дать нашей несчастной России мир, порядок и выборную для народа власть… Когда будет сброшена коммуна, выборные от народа соберутся и сами определят, какой порядок, какая власть должна быть в России. Мы боремся только против коммуны, за народные права, завоеванные революцией. Мы хотим права и настоящей гражданской свободы слова, собраний и выборов. Русские люди, давайте же кончим разрушать Россию и начнем строить, давайте заживем настоящей гражданской свободной жизнью без плоти и крови. У нас, взявшихся за дело свержения коммуны, нет оружия, но с нами весь народ, а где народ, там и победа»[827].
В Змеиногорске приказом Шишкина по Крестьянско—казачьей повстанческой армии от 9 августа 1920 г. объявлялась мобилизация всего мужского населения Змеиногорского уезда от 20 до 45—летнего возраста. Первая категория – от 20 до 35 лет – определялась в строевые части, вторая категория – от 35 до 45 лет – в части местной самоохраны. Первой категории мобилизованных предписывалось, организовавшись на местах в воинские единицы – роты и эскадроны, явиться на своих конях и подводах со своим оружием в штаб армии. Вторая категория должна была оставаться на местах для несения гарнизонной службы, организовавшись в роты. В каждом селении требовалось избрать начальника гарнизона, командира охраны и военный комитет из трех лиц. На последний возлагалось решение вопросов мобилизации, реквизиций. Начальник гарнизона являлся председателем военного комитета[828]. Данный приказ повстанцы осуществить не смогли. Под натиском преследующих советских частей они покинули Змеиногорск, пробиваясь в направлении Горного Алтая. Выйдя на Бийскую линию Сибирского войска, повстанцы заняли станицу Верх—Алейскую. Отряд шишкинцев пополнился казаками: в середине августа 1920 г. силы повстанцев состояли из 4—х эскадронов кавалерии, 2—х сотен казаков и 4—х рот пехоты общей численностью до 700 человек при 2—х пулеметах[829]. Дальнейшее отступление проходило по казачьей линии на северо—восток, через казачьи поселки Ключевский, Белорецкий, Андреевский, Тигирецкий, Яровский. Станицу Верх—Алейскую и поселок Ключевский Шишкин сдавал с боем. Он обошел заслоны красных в поселке Тулатинском и станице Чарышской. Вынужденно оставив Бийскую линию, Шишкин ушел в Горный Алтай, затем через горы – в Монголию, Китай. Примечателен факт, подтверждающий народный характер казачье—крестьянского отряда Шишкина: в Китае повстанцы отказались присоединиться к лагерю интернированных белых Оренбургской армии, рассыпались по заимкам. Они сохранили выборный командный состав, не носили погон. Поход Крестьянской и казачьей армии Шишкина с непрерывными боями по территории Сибири, затем передвижение по Монголии и Китаю составило в общей сложности более 2 тыс. км за три месяца! Воспетому в Белом движении «Ледяному походу» по данному показателю далеко до народных сибирских повстанцев!
После подавления восстаний в Алтайской и Семипалатинской губерниях начались репрессии в отношении местного населения. В докладе члена Семипалатинского губревкома А. И. Большакова от 31 августа 1920 г. сообщалось: советскими воинскими частями производились реквизиции и конфискации имущества у населения. Однако представителя ревкома беспокоил не столько произвол в отношении местных жителей, сколько материальный ущерб, нанесенный советскому государству: «Конфискации производятся без всякого плана и, видимо, конфискуемое не сдается и не оберегается, а тратится безрассудно и расхищается, что далеко не в интересах республики. Ведь оставить население голым и имущественно разоренным и в то же время требовать от него выполнения тех или иных неотложных нарядов, естественно, невозможно, ибо население не имеет средств их выполнить, а все, что у населения взято вышеуказанным способом, для нужд республики, безусловно, сдано не будет[830].
Аналогичная озабоченность властей высказывалась в информационной сводке Семипалатинского губревкома от 31 октября 1920 г. Констатировалось, что мужское население в станицах и поселках Больше—Нарымское, Мало—Нарымское, Воронье, Черемшанка, Катон—Карагай, Уруль, Мало—Красноярское и Чистоярское «совсем отсутствует, за исключением нескольких стариков и вернувшихся подростков». Все же остальные мужчины во время июльско—августовских восстаний присоединились к повстанцам, при ликвидации восстаний часть из них была уничтожена, остальные ушли в горы или за границу в Китай. Часть староверов из других селений бежало, бросив свои хозяйства, в том числе маралов, которые были выпущены из специальных садов по киргизским волостям, в особенности по Чингистайской. Население этой волости наполовину сбежало за границу, угнав с собой скот[831]. 2 ноября 1920 г. Бухтарминский уездный ревком докладывал в Наркомат внутренних дел: «Настроение населения неудовлетворительное, так как со дня установления советской власти население не получало никаких продуктов и товаров, между тем первая разверстка почти закончена, а население нуждается во всех необходимых продуктах, как—то: чае, спичках, мыле, не говоря уже о сахаре и масле, – и к тому же уже не имеет ни обуви, ни одежды. В настоящее время приступлено ко второй разверстке, этим вызывается враждебное отношение к советской власти: за первую разверстку было обещано ему и мануфактуры, и кожи, и др. продуктов. Но на самом деле ничего со дня организации советской власти ничего не дано, за очень и очень немногим исключением селений, кои выполнили разверстку на 100%. Но удовлетворение населения материалом для одежды и обуви более чем необходимо, ибо теперь наступили зимние холода, а население большей частью голое и босое»[832].
В июле 1920 г., одновременно с восстаниями в Алтайской и Семипалатинской губерниях, разгоралось Вьюнско—Колыванское восстание в Томской губернии. Колыванское восстание, начавшееся в начале июля, в короткий срок охватило до 10 волостей Ново—Николаевского уезда (Алексеевскую, Дубровинскую, Дупленскую и др.) и несколько соседних волостей Томского уезда. 6 июля 1920 г. повстанцами был захвачен г. Колывань Ново—Николаевского уезда, в котором был создан временный Колыванский окружной исполком, постоянный президиум из 7 представителей волостей и 6 от города. Колыванский Совет объявил населению цель восстания: борьба против коммунизма, но не против Советской власти. Проводилась мобилизация в повстанческую армию в возрасте 18—45 лет. Повстанческий штаб, образованный в селе Вьюны Чаусской волости, 8 июля объявил мобилизацию крестьян по волости и соседним волостям: Кандауровской, Тоя—Монастырской, Баксинской и Шегарской. Обращение Чаусского штаба повстанцев повторило установку Колыванского Совета: борьба с коммунистами, власть остается Советская. Возглавили восстание выходцы из крестьянской среды, такие как Иван Ситников – середняк села Вьюны, командир отряда повстанцев, Игнат Александров – житель села Ново—Тырышкино, руководитель повстанцев Новотырышкинской волости, фельдфебель старой армии[833].
Восстание было быстро и жестоко подавлено. Уже 10 июля советские войска взяли Колывань. Приказ Павлуновского от 9 июля 1920 г. по поводу штурма уездного города отличался особой жестокостью: «если 10 июля до 12 часов дня Колывань не будет взята, начальник отряда, руководящий операциями против Колывани, будет расстрелян…»[834]. Приказ руководства Ново—Николаевского уезда от 10 июля обязал начальников карательных отрядов в качестве репрессивных мер проводить разверстки «боевым темпом» в течение 48 часов, накладывать на села и деревни хлебные контрибуции в размере от 5 тыс. до 100 тыс. пудов, закрывать мельницы и прекращать помол зерна для крестьян[835]. Через неделю, 18 июля 1920 г. Ново—Николаевский исполком совместно с уездной ЧК издали беспрецедентный циркуляр №226: «изъять из всего уезда кулацкий и контрреволюционный элемент в концентрационный лагерь на 6 месяцев, если только против них нет конкретных обвинений… Под определением „кулак“ считать всех бывших торговцев, хлебных скупщиков спекулянтов; крестьян, нанимавших ранее и нанимающих теперь работников для извлечения из них прибыли; не работающих самих, занимающихся в деревне ростовщичеством, сдачей под работу хлеба, скота и др. продуктов; крестьян, имеющих не менее 10 рабочих лошадей и обрабатывающих более 20 десятин земли. Контрреволюционными элементами считать всех беженцев гражданской войны, если за время проживания в данном селе не зарекомендовали себя как преданные советской власти граждане; всех, живущих без определенных занятий или работающих не по своим специальностям; враждебно настроенных, не принимающих охотно участие в советском строительстве; интеллигенцию, середняков, настроенных враждебно к советской власти, если эта враждебность в чем—либо проявилась… Срок на полное проведение в жизнь постановления – 15 августа 1920 года»[836].
