Гомон и шум в трактире сразу стихли. Люди смотрели на них и тянули шеи, чтобы разглядеть, что происходит.

– Ах вот ты как?! – заорал детина. – А ну-ка стражу сюда позовите кто-нибудь…

И в ту же секунду между ним и солдатом появился человек.

– Простите его, благородный господин, – примирительно заговорил он. – Он у нас с детства умом слабый, дурень он у нас.

Он повернулся к детине и зашипел:

– Пошел отсюда! – И уже солдату ласково добавил: – А за грубость его вам угощение за счет хозяина будет.

Его карие, чуть навыкате, проницательные глаза даже не пытались заглянуть под капюшон. Одет он был скромно: несвежая рубаха, жилетка, шапочка на голове. Говорил негромко.

– И что? Ты даже не захочешь, чтобы я снял капюшон?

– Я трактирщик, всю жизнь трактирщик. Я знаю, если благородный человек не хочет снимать капюшон – значит, всем будет лучше, если он его не снимет. Да, всем будет лучше.

– А откуда ты знаешь, что я благородный?

– Да по вам же видно. Только такой дурень, как он, – человек кивнул в сторону здоровяка, – этого не видит. Плащ тонкорунной шерсти, у нас такая не водится. Сукно с островов привезено. Краска, что сухая, что мокрая, следов не оставляет. Добро крашенное сукно. Серебряная застежка искусной работы, наверное фризийской.

– Любой купчишка может купить такой плащ.

– Верно, да вот только никакой купчишка никогда не купит меч с золотой ручкой. Зарежут купчишку за такой меч.

– С золотой ручкой? – Волков усмехнулся. – Ручки у тебя на кувшинах.

– Да, на моих кувшинах ручки. В общем, сейчас я найду для вас место и угощу от всего сердца.

– Ну, давай, – нехотя согласился Волков. Он даже пожалел, что драки не вышло.

Ловкий человек тут же подошел к одному из посетителей и произнес:

– Уступи-ка место благородному гостю.

– А чего я-то? – возмутился посетитель.

– Уступи место, дурья башка, – чуть не с кулаками накинулся на посетителя здоровяк, который только что конфликтовал с Волковым. – Быстро давай.

Он почти вытолкнул посетителя с его места.

– Кружку пива тебе за беспокойство от хозяина, – пообещал трактирщик бедолаге.

– Слышь, дурья башка, – подталкивал посетителя детина, – еще и пива задарма получишь.

Солдат сел на освободившееся место, поставил меч между ног, но капюшон снимать не стал. Люди, сидевшие на лавке, сдвинулись поплотнее, понимая, что за стол к ним села какая-то важная персона. Трактирщик протер грязной тряпкой перед ним стол.

– А как тебя звать? – спросил солдат у трактирщика.

– Авенир, господин.

– Авенир? – переспросил солдат.

– Да, господин, Авенир бен Азар. Распоряжусь принести вам вина.

– Тут все пьют пиво, пусть принесут пиво.

– Да, господин. – Авенир бен Азар поклонился.

– Да, а почему ты не посадил меня за тот свободный стол?

– Тот стол занят, господин, важными людьми.

– И где же они?

– Они появятся, когда приедет ла Реньи.

– А кто это?

– Это вагант издалека, с Запада. Говорят, у нас сегодня будет петь ла Реньи. У него голос ангела. Все господа, – он приблизился ближе к Волкову и прошептал, – и особенно дамы обожают его слушать.

– Ну что ж, послушаю этого ангела. Неси пиво.

– Он скоро будет.

Трактирщик и здоровяк убрались, а толстуха принесла солдату не очень чистую кружку с пивом. Солдат отхлебнул: пиво было дрянным. Даже хуже, чем в трактире, где он дрался с ламбрийцами.

– Друг, – он обратился к соседу, – а сколько стоит это пиво?

– Семь пфеннигов, господин, – сообщил сосед.

– Вот эта дрянь стоит семь пфеннигов? – удивился солдат.

– Да, господин, когда поет ла Реньи, жид берет две цены.

– Да уж, не милосердствует.

– Готов поклясться на Святом Писании, что у этого жида в подполе припрятан горшок с золотом, а может, и не один.

Волков промолчал, но подумал, что этот человек, возможно, прав.

– А что за хлеб у тебя, друг? – спросил у него солдат.

– Я мастер-каменщик, моя бригада будет ставить новую стену в монастыре, а у вас что за хлеб, господин? – Солдат молча показал эфес меча. – Ага, ясно, – кивнул каменщик.

– Будешь пиво? Я все равно эту дрянь пить не буду.

– Благодарствую, не откажусь, – огромная рука каменщика загребла кружку, – а вон и ла Реньи идет.

По трактиру пронесся гомон: народ загалдел, захлопал в ладоши. Одна из девок завизжала, многие люди стучали кружками о стол. Волков увидел молодого высокого красавца: почти черные вьющиеся волосы, серые большие, подкрашенные, как у ярмарочного арлекина, глаза, румяна, как у баб. Он стоял в пяти шагах от солдата и улыбался. Его зубы были белоснежные, ровные и здоровые. Волков просто почувствовал, как им овладевает буквально физическая неприязнь к этому человеку.

– Значит, особенно дамы обожают слушать тебя, – сказал он тихо, вспоминая слова трактирщика.

А тот все кланялся и улыбался своими удивительными зубами, а болваны ему все хлопали, улюлюкали, стучали кружками, и местные девки повизгивали и кричали: «Спой нам, ла Реньи, спой!»

– Сейчас, о звезды моего сердца! – звонким и чистым голосом отвечал менестрель. – Сейчас я буду вам петь.

– Тише, добрые люди, тише, не разнесите мне трактир! Сейчас господин шпильман ла Реньи будет вам петь. – Он оглядел весь трактир. – Он начнет, как только прибудут важные гости.

– Господин трактирщик, я хочу, чтобы меня считали миннезингером, а не шпильманом, – улыбаясь, поправил его ла Реньи.

Он говорил с заметным акцентом. И Волков знал его, с этим акцентом говорили люди из далекой страны, называющейся Троанс.

– Я имею честь состоять в цехе миннезингеров славного города Раухсбурга.

– А где это? – крикнула одна из девок.

– Это далеко, – улыбаясь, продолжил певец.

Хамоватый здоровяк, с которым у солдата был только что был конфликт, принес инструмент и протянул его певцу:

– Вот ваша лютня, господин певец.

– Вообще-то это виуэлла, – сказал ла Реньи, – но спасибо, друг.

И в это мгновение из двери, ведущей, видимо, на кухню, вышли два человека в плащах и капюшонах. Волков сразу понял, кто это. Эти двое прошли и сели за свободный стол. Их будто все и ждали. Толстые бабы тут же стали ставить на стол стаканы, графин с вином, блюда с резаными фруктами и сырами. Ла Реньи заскочил на невысокий помост, скинул плащ, поклонился всем посетителям трактира, а потом отдельно тем людям, что только что пришли. Им он кланялся намного ниже, чем остальным, после уселся на табурет, провел рукой по струнам.

– С чего же мне начать, добрые люди? С песен или баллад?

Все стали выкрикивать пожелания, но он их не слушал и смотрел только на пару в плащах и капюшонах, что сидели ближе всего к нему. Его интересовало только то, что говорили они. Услышав, он улыбнулся еще раз, поклонился и объявил:

– Баллада о прекрасной любви славного рыцаря Рудольфуса.

Народ пошумел еще чуть-чуть и затих в ожидании, а ла Реньи запел чистым, красивым голосом, во время исполнения его акцент почти не был заметен.

Все, абсолютно все не нравилось солдату в этом человеке. Он всегда с презрением относился к менестрелям, арлекинам, жонглерам, балаганщикам и всему подобному сброду, а этому, белозубому, он и вовсе готов был выбить его белые зубы. А еще ему было жарко в капюшоне, и баллада ему казалась заунывной, а рыцарь Рудольфус – глупым, зато все остальные слушали артиста почти не дыша, хотя баллада была долгой. Немолодая трактирная девка, сидевшая с каким-то человеком в обнимку за соседним столом, роняла крупные слезы, жалея несчастного рыцаря Рудольфуса, погибшего в неравном бою за честь своей дамы.

Когда певец закончил, все вскочили с мест, даже сидевший с Волковым каменщик поднялся и начал хлопать своими огромными ладонями. Все кричали и славили певца, и один из тех двоих в плаще и капюшоне, который был пониже, тоже вскочил и хлопал.

Тут же толстые тетки понесли пиво, прекрасно продающееся под баллады. Солдат взял себе одну грязную кружку, хотел расплатиться, но толстуха не взяла с него денег: