… Это был не совсем обычный поп. Он и вовсе не походил на священника, был тщедушен, улыбчив, близорук. Застиранная сутана, на ногах крестьянские башмаки из дерева да самые простые нитяные носки. Крест, что висел у него на груди, был медным, как и цепь.

Солдат даже не мог вспомнить, когда он видел на груди у святых отцов что-нибудь дешевле серебра.

– Добрый день, добрый день, сын мой, – заулыбался поп, подходя к Волкову почти вплотную и заглядывая в лицо.

– И вам доброго дня, святой отец. – Волков осенил себя святым знамением.

Поп, щурясь, разглядывал его лицо, улыбался:

– Рад, что вы зашли. Ждал вас.

– А вы меня знаете? – удивился солдат.

– Да кто ж вас не знает? Вы тот рыцарь, что победил дезертиров. Видел вас на похоронах коннетабля, а еще раз, когда вы проезжали в замок со своим человеком.

«Слепой, а все видит», – подумал солдат.

Как будто услышав мысли солдата, поп продолжал:

– Вижу-то я не очень хорошо, но вас я не спутаю ни с кем из местных.

– Меня зовут Яро Фолькоф.

– Яро – это, наверное, Ярослав?

– Да, но никто до вас выговорить это правильно не мог.

– Вы из Чилезии?

– Нет, я почти местный. Мой отец был с Востока.

– А меня зовут отец Виталий. Как вам мой приход?

Волков огляделся:

– Очень чисто. На улице грязь, а у вас чистота, даже неудобно в перепачканных сапогах сюда заходить.

– Это дом Божий, и он открыт всякому: и в грязных сапогах, и босому, и больному в струпьях.

– Воистину.

– Вы пришли ко мне по делу? Может, причаститься, покаяться?

– Покаяться? – Солдат пожал плечами. – Да мне особо не в чем каяться, разве что в блуде, да и то мы этот вопрос давно с Господом обговорили.

– Вы с Господом? Обговорили? – Священник улыбался. – И что решили?

– Ну, пока я не женат, могу пользовать всех незамужних баб, только не брать их силой. – Солдат поднял палец к верху, как бы указывая. – Он согласен.

– Ха-ха, – хохотнул отец Виталий. – И Господь сказал вам, что он согласен?

– Он промолчал, но я понял, что девицы не будут записываться мне за грех.

Поп щурился, улыбался, кивал:

– Только больше никому об этом не говорите. Конечно, наш Господь милостив, и у вас появится куча последователей, которые начнут злоупотреблять милостью Божьей и не будут считать прелюбодеяние за грех. Ну а других грехов за собой не знаете?

– Как-то не припомню.

– Но вот от вашей руки пали четыре человека.

– О чем это вы? – не сразу сообразил солдат.

– Как же, о дезертирах.

– Ах, вот о чем. Отец мой, я солдат. Убивать – моя профессия. Двадцать лет мне за это деньги платили. И все попы меня каждый раз на это благословляли. Это мое доброе дело. Так мне говорили мои капелланы, или они были не правы?

– Даже не знаю, что ответить, – сказал поп. – Все-таки думаю, что не правы. Любое убийство для души тяжкое бремя, даже если оно оправданно.

– Это только первое убийство – бремя, а потом душа привыкает.

– В этом-то и весь ужас, я думаю, а вы так не считаете?

– Простите меня, святой отец, но я пришел говорить не о моей душе.

– А о чем же вы хотите поговорить?

– О других душах. О сгинувших.

– О чем? – не понял отец Виталий.

– Барон назначил меня коннетаблем. Я теперь ваш человек.

– Да что вы! Господи, ты меня услышал! Вы даже не представляете, как я рад. Я молил об этом Господа каждый день. У нас, конечно, был коннетабль. Вы же его знали?

– Очень недолго.

– Это был чистый юноша, пламенная душа, а нам нужен хладный муж с железной рукой. Наш барон – добрый воин и справедливый человек. Он очень снисходителен к своим людям, но как хозяин он плох. Чересчур доверчив и не хочет вникать в мелочи, а подлые люди пользуются этим.

– Вот как. Подлые? И кто это, можете сказать?

– Да все, кто его окружает.

– Его обворовывают?

– Его грабят, и грабят его холопов, моих бедных прихожан, а им и так нелегко, чума их скосила на треть, а до этого прореживали голод и неурожай. Вы знаете, что у нас третий год неурожай?

– Не знаю, – сухо ответил солдат, его это особо не интересовало. – Если его грабят, значит, надо проводить аудит.

– Мудро, очень мудро. Могу ли я вам помочь?

– Можете, мне нужно будет письмо от вас к аббату, в котором вы поддерживаете мое решение.

– Credo in Deum. – Поп сложил молитвенно руки. – И он услышал меня. Сейчас же напишу письмо. Наш аббат светлый человек. Он нас услышит, он нам поможет.

– Вот это мне от вас и нужно. Но это не все.

– А еще чем могу помочь?

– Мне нужно знать, сколько людей пропало с зимы. Вам же приносят заупокойные записки?

– Да, сын мой, к сожалению, приносят. Только это не заупокойные записки. Сгинувших людей нельзя отпевать как покойных. Хотя и за здравие за них не молятся. За сгинувших есть отдельная молитва. Но, конечно, все они у меня учтены, я записываю их в книгу поминовений.

– Может, взглянем? – спросил солдат.

– Конечно, пойдемте. Ave Maria gratia plena, как я рад, что Господь послал нам вас, сын мой.

В книгах отцах Виталия был такой же порядок, как и в церкви. Они быстро нашли имена всех пропавших людей. Оказалось, что из девяти пропавших четверо были детьми, трое женщины, остальные были мужчины.

– Я знал этих мужей, – говорил поп. – Они были крепкие люди. Большое горе, большое горе.

– А исчезновение детей меньшее горе? – спросил солдат.

– Не меньшее, но исчезновение ребенка – это горе для семьи, а исчезновение мужа – это смерть для семьи.

Солдат молча согласился, кивнул.

– А откуда все они? – спросил он, разглядывая список. – Из каких мест?

– А со всех мест, – отвечал священник. – Вот эта девочка из деревни, что у водной мельницы. А вот эти из Малой Рютте, все трое. А вот этот крестьянин, так он вообще жил рядом с церковью. А вот эта девица, она сестра коннетабля, который погиб. Она жила…

– У монастыря, – произнес солдат.

– Да, да, у монастыря.

– Что ж, спасибо за помощь.

– Спасибо вам, что взялись за это.

– Еще один вопрос.

– Конечно.

– Кто, по-вашему, обворовывает барона?

– Да все. И управляющий Соллон, и старосты, даже подлецы купчишки – те обворовывают его мужиков.

– Соллон? Редкое имя для здешних мест.

– Зовут его Эммануэль. Но, сын мой, это мои догадки.

– Ну, посмотрю на него, как одевается, на каком коне ездит. Думаю, что будет ясно.

– Обязательно станет ясно, как только увидите.

– А барон этого ничего не видит?

– Абсолютно слеп, и это только полбеды. Он еще и абсолютно глух и слушать ничего не хочет. Ему многие говорили, пустое.

– Ясно, Соллон, старосты, купцы, а сержант?

– Ничего о нем не могу сказать. Груб, спесив, мужики его боятся. Но, наверное, так и должно быть. Обворовывает ли он барона – не знаю. Дом у него небогатый, но у жены его есть золотое кольцо. И дети его не чета крестьянским.

– Ясно. Значит, Соллон, старосты и купцы.

– Чуть не забыл. Есть еще один подозрительный человек. Зовут его Авенир.

– Что за имя такое? Кто? Чем занимается?

– Наш трактирщик. Авенир бен Азар. Его трактир прямо напротив церкви.

– А, ясно. Винокур?

– Конечно. И винокур, и девок держит.

– Ну, как обычно.

– В трактире у него всякий сброд ошивается. Менестрели сладкоголосые, певцы баллад.

– И много у него народу собирается?

– Всегда битком.

– И местные мужики ходят?

– Да откуда у них деньги? Приезжие, купчишки, подрядчики, менялы. Монастырь перестраивается, много люда тут ходит теперь.

– Ясно.

– Но самое страшное в другом.

– В чем?

– Он дает деньги в рост, – почти шепотом произнес священник. – И, думаю, барон об этом не знает.

– Быть такого не может, чтобы не знал, – не поверил Волков.

– Ну, я так думаю.

– Спасибо, что уделили мне время.

– Вам спасибо. Храни вас Бог.

Отец осенил солдата святым знамением, солдат поцеловал ему руку.