Пришло время, и революционный народ России не только раскрыл двери тюрем для людей, но освободил и песни. Широкой волной выплеснулись они на улицы. И Владимир Ильич услышал их из уст тысяч людей, заполнивших площадь у Финляндского вокзала, когда в апреле 1917 года вышел из вагона…

Долго ждал Ленин революции. Она представлялась Ильичу в мечтах много раз. Ещё первого мая 1899 года в Шушенском в тесном кружке ссыльных распевались запретные песни, а ночью Владимир Ильич взволнованный, возбуждённый не мог уснуть, мечтая о мощных рабочих демонстрациях, в которых когда-нибудь примет участие. И когда Ленин дирижировал пением своих единомышленников в Карпатских горах, он чувствовал приближение этих великих событий — до них оставалось каких-нибудь три года…

Известие о февральской революции в России! Волнения, хлопоты, усилия и борьба за возможность попасть на родину. И вот разрешение выдано! Ленин и его соратники уже в вагоне. Теперь уже дни — не годы отделяют его от родины. Владимир Ильич готовится, напряжённо работает. Но иногда у дверей его купе раздаются звонкие голоса. Это молодые спутники. Они просто не в силах сдержать бурный восторг от предстоящей встречи с революционной Россией, и радость выплёскивается песней. Гурьбой шли «давать серенаду» Ильичу… Встав у его купе, запевали:

Если дверь открывалась и «атаман» выходил в коридор, на него обрушивался поток любимых песен и среди них непременно «Свадьба» Даргомыжского. Владимир Ильич не мог устоять перед песней, он слушал и пел со всеми, и молодёжь сияла от счастья, а поезд мчался вперёд к Петрограду.

В ту первую апрельскую ночь приезда в Питер в бывшем особняке Кшесинской — там теперь был Петроградский Комитет партии — Ильича окружили руководящие деятели партии, вчерашние подпольщики, с которыми он ещё недавно держал тайные связи из-за рубежа. Теперь они глядели друг другу в глаза, могли крепко пожать руки, вместе обсуждать и принимать важные, неотложные решения. И в этот долгожданный, волнующий, наконец-то сбывшийся час Ленин предложил партийным товарищам спеть «Варшавянку». «На бой кровавый, святой и правый»…— знакомые слова звучали как наказ. Предстояла кровавая, тяжёлая борьба за социалистическую революцию.

А вскоре после знаменательной ночи, в такой же холодный ноябрьский вечер, моряки, охранявшие Смольный, грелись у костра и тихонько напевали «Вечерний звон». Матрос с минного заградителя «Амур» Э. Я. Ныу гудящим басом старательно выводил: «Бом, бом»… К костру подошёл Ленин. Склонив голову, чутко слушал пение. Заметив Ильича, Ныу смутился — казалось, что поёт преплохо, и «бом, бом» у него совсем на колокол не похоже.

Когда кончилась песня, Владимир Ильич спросил: «Что же вы печальные песни поёте?» «Мы умеем петь и весёлые, товарищ Ленин»,— откликнулись матросы.

«Вот это уже лучше. Теперь надо петь бодрые песни»,— заметил, прощаясь, Владимир Ильич.

Долго ещё закалённые в борьбе песни звучали на уличных демонстрациях, на митингах, в цехах заводов, в фойе театров, на фронтах гражданской войны, на субботниках. И голос Ленина вплетался в голоса трудового народа.

1 мая 1920 года. Всероссийский субботник. Ленин работал как и все, но он был особенно весел и оживлён. В этом субботнике он видел «Великий почин»,— начало осуществления мечты о свободном труде. Кругом звенели песни. Перед началом митинга на набережной Москвы-реки собрались рабочие. Сюда пришёл Ленин. Рабочие окружили его, а рядом комсомолки-ткачихи завели песню. И неожиданно для всех вождь партии, председатель Совнаркома подхватил старую знакомую песню:

А когда рабочий Трофимов шутя заметил, что гармони не хватает, Владимир Ильич пообещал: «Вот кончим войну, Тула будет не винтовки, а гармони да самовары выпускать…»

При жизни Ленина советская музыка ещё только зарождалась, нащупывала свои пути.

Расцвет песни пришёл позднее. А жизнь в 20‑е годы кипела, бурно развивалось новое. И песни юности Ильича постепенно становились вдохновенными памятниками великой борьбы. Их призывы были выполнены, не было больше царей, угнетателей. Новая жизнь требовала новых песен. Они появлялись понемногу. По большей части они возникали в народных массах. Одни из них рождались в армии, другие — на фабрике.

И почти во всех случаях новыми были только слова. В словах говорилось о жизни и делах советских людей, в них славили новых героев, а музыку подбирали из других, знакомых, давних мелодий. Они должны были, конечно, не только подходить по характеру, но быть лёгкими, удобными для общего пения. Некоторые из них Владимир Ильич слыхал. Рано утром по Кремлёвскому двору проходили с песней красноармейцы. Владимир Ильич открывал окно и слушал их пение. Летом 1922 года комендант Кремля запретил курсантам петь песни в строю, чтобы не беспокоить тяжело больного Ленина. А Ильич сразу заметил необычную тишину. Ему не хватало этих мужественных песен. Узнав о приказе коменданта, он возмутился и потребовал снять запрещение. И снова под его окном раздавалось:

А другой раз в окно влетала песня:

Надежда Константиновна писала учащимся Грязовецкой школы, что они с Ильичом очень полюбили эту песню. Сочинили её в 1920 году настоящие поэт и музыкант[15], но в те времена этого не знали, она считалась «безымянной», народной. Вспоминают теперь и сами бывшие бойцы Красной Армии, как нравились Ленину их песни. Как-то четверо курсантов из Первой Московской Кавалерийской школы отдыхали в Тайницком саду Кремля. Издали показались Ленин, Калинин, Фрунзе и Демьян Бедный. Увидав молодых кавалеристов, Владимир Ильич подошёл, присел с ними на скамейку, перезнакомился со всеми и вдруг спросил: «Это вы вчера на лошадях песню пели?» «Да, мы, товарищ Председатель Совнаркома».

Помолчав немного, Ленин сказал: «Хорошую песню пели, чудесная песня…» А пели на полигоне «Из-за леса». Не случайно пели эту песню именно курсанты Кавалерийской школы. «Из-за леса, леса копий и мечей» — это старая казачья песня, удобная для пения верхом на коне, с запевом и лихим общим припевом «Эй, эй, жги говори». В ней пелось, как из-за леса едут казаки-лихачи, как они собирают силы, чтобы ударить по врагу.

В советское время её пели уже по-другому. Сохранилась прежняя мелодия, а в словах появился «Будённый удалой», который ведёт в дело казаков за собой…[16]

Вероятно Владимир Ильич уже такой слыхал эту песню. Ведь молодым красным бойцам хотелось в песню вложить и свою любовь к родной армии и готовность отдать жизнь за Родину.

После Великой Октябрьской революции Россия стала родиной коммунистов всего мира. Они съезжались в Москву и Петроград на Конгрессы Коммунистического Интернационала.

Огромный подъём царил на этих съездах. Вырвавшись из лап полиции капиталистических стран, люди ощущали блаженство свободы. Можно идти по улицам не крадучись, гордо подняв голову, можно прямо высказывать свои мысли и петь — свободно петь о революции. На втором Конгрессе Коминтерна в 1920 году особенно много пели — и в перерывах и перед началом, и в конце заседаний. Хотели спеть «Карманьолу», но позабыли слова одного куплета, самого важного. Помог Ленин! Он спел этот куплет: «Что нужно истинному республиканцу? Свинец, железо и хлеб! Свинец для врагов, железо — для работы, хлеб — чтоб разделить его с братьями…» И «Карманьола» звенела не только в Кремлёвских палатах, где заседали коммунисты, она понеслась по всей Москве.