По обычаю в том же 172 г. до н. э. римское посольство потребовало у царя удовлетворения, его обвинили в смутах в Фессалии и Этолии, потребовали восстановить власть изгнанного им фракийского вождя Абруполиса (Diod. XXIX.36), упрекали в нарушении мира (Liv. XLII.25). По Ливию (ibid.), царь пришёл в ярость, кричал о высокомерии римлян, заявил, что считает прежний договор недействительным и хочет заключить с Римом равный союз, а когда послы объявили ему о разрыве отношений, что было равносильно объявлению войны, велел им покинуть Македонию. Весь рассказ выглядит невероятным, явно исходит от анналистов и совсем не вписывается в дальнейшее изложение самого Ливия. Ни у Аппиана, ни у Полибия нет ничего, хотя бы отдалённо напоминающего этот эпизод.
Второе посольство царя, спешно отправленное им в Рим, передало его удивление появлением римских войск на Балканах[512] и обещало дать любое удовлетворение, если войска уведут (Liv. XLII.35). Персей напоминал сенату, что является «другом римского народа», и просил, если к нему есть упрёки, решить их во взаимной беседе (Арр. Мас. XI.4). Но послов с грубым ответом выслали из Италии (Liv. XLII.36). Все римские посольства, объезжающие Элладу и призывающие греков к войне с царём, получили от него письма с вопросом, зачем легионы появились в Греции (Liv. XLII.37.5–6), но ответа он не дождался. Ему следовало перехватить инициативу и повести наступательную войну, но он медлил, явно боясь её и «желая компромисса»[513], который был невозможен. Мнение о том, что Персей был готов на любые уступки, потому что оказался в изоляции[514], неубедительно: он шёл на них ещё до того, как стало известно, что его почти никто не поддержит.
Римский посол Марций подал царю «ложную надежду на мир» (Liv. XLII.47.1) и заключил перемирие. Антигонид до конца верил в возможность мирного исхода, но Рим лишь выигрывал время[515]. И хотя некоторые сенаторы, приверженные отмирающей римской честности, осуждали авторов обмана, это не мешало тем похваляться своей «находчивостью» (Liv. XLII.47). В нарушение перемирия римляне заняли часть Фессалии (ibid.) и Халкиду (Polyb. XXVII.2.11). Римский посол Лентул, используя беотийские отряды, осадил беотийский же город Галиарт, верный Персею. Царь же, «ослеплённый пустой надеждой на мир» (Liv. XLII.43.3), отказал в гарнизонах союзным городам Беотии (Polyb. XXVII.5), и им пришлось присоединиться к Риму. Жители трёх городов, оставшихся верными Персею, были проданы в рабство (Liv. XLIII.4).
Царь отправил послов на Родос, заранее прося посредничества, если римляне, вопреки договору, нападут на него (Polyb. XXVII.4.4–5). Это свидетельствует о том, что войны он явно не хотел и боялся её: ещё до начала военных действий Персей искал посредников, способных погасить конфликт и умиротворить римлян. Позже он искал посредничества Антиоха, Вифинии, Пергама, Египта (Polyb. XXIII.1).
Посольство в Рим, ради которого Персей пошёл на перемирие, легко отвело от него все обвинения. Царь изгнал Абруполиса за набеги на Македонию, он сам сообщил об этом сенату, и тогда сенаторы сочли его действия справедливыми, как не порицали они его и за союз с Этолией (Арр. Мас. XI.6–7). «Царь ни в чём не виноват и готов ответить на любое обвинение» (Арр. Мас. XI.8). Сенату нечего было возразить на эти справедливые слова, и он… велел послам немедленно покинуть город – «у римлян давно решено было воевать» (Polyb. XXVII.6,3; Liv. XLII.48; Арр. Mac. XI.9).
С началом боевых действий Персей решил затянуть войну. После первого же выигранного им сражения, отказавшись от возможности добить деморализованного врага, велел отступать (Liv. XLII.59). А.С. Шофман полагает, что царь не стал развивать наступление, поскольку не доверял своим наёмникам и «боялся их измены»[516]. Скорее пассивность Персея объясняется тем, что он до конца верил в возможность примирения и боялся собственных военных успехов, которые, как он полагал, могли вызвать большую жесткость римлян по отношению к нему.
Царь вновь и вновь просит мира, обещая дать ту же контрибуцию, что и отец, очистить те же территории. Римляне, твёрдо решив довести войну до логического конца, требовали только одного – капитуляции. Персей делал всё, чтобы получить мир, но жертвовать своей самостоятельностью не хотел[517]. От отчаяния он несколько раз даже пытался подкупить консула (Polyb. XXVII.8.13). Персею удалось затянуть войну, придать ей позиционный характер, он даже сумел вовлечь в неё Гентия, но римляне быстро разгромили иллирийцев.
Однако справиться с самим Персеем долго не могли. Как утверждает Веллей Патеркул, военные успехи царя даже повлияли на Родос и Пергама: родоссцы «заколебались в своей верности» Риму, а Эвмен занял в этой войне «промежуточную позицию» (I.IX.2). Автор явно преувеличивает влияние незначительных побед Персея, но, несомненно, они стали позором для Рима. В 168 г. до н. э. для окончания войны, подрывающей престиж державы, был послан один из лучших полководцев Республики – Эмилий Павел. Жёсткими мерами восстановив дисциплину в разложившейся армии, он двинулся на Персея. Перед решающим сражением царь отказался воспользоваться помощью 20 тысяч наёмных бастарнов, не сойдясь с ними в цене. Скупость Персея, проявленная в столь критический момент, имела роковые последствия для Македонии. В битве при Пидне македоняне потерпели сокрушительное поражение. Царь, упав духом и утратив самообладание, бежал с поля боя в самом начале сражения (Polyb. XXIX.17). Конец войны означал конец македонского государства.
Сенат добился поставленной цели. Была устранена последняя реальная сила, которая могла стать центром притяжения всех антиримских элементов на Востоке, более ничто не могло помешать установлению римской гегемонии в рамках всего Средиземноморья. Важность свершившегося прекрасно понимали и современники. Неслучайно Полибий считал падение Македонии тем рубежом, после которого мир попал под власть Рима (Polyb. I. 1.5, 10; III. 4. 2–3).
Вернёмся к проблеме вины сторон. Первая версия: вина за развязывание войны лежит на Персее. Версия совершенно необоснованная и опровергается данными источников. Запущенная анналистами, она должна была подкрепить главный тезис официальной римской пропаганды: Рим не ведёт иных войн, кроме справедливых. Версия вторая: в войне виноваты римляне, но Персей своими непродуманными действиями позволил им найти повод к ней. Отметим, что при желании, а у римлян оно присутствовало, найти повод к войне можно всегда. Ни один конкретный поступок царя не давал законных оснований к войне против него. Но его действия – в совокупности – делали Македонию сильнее. Если смотреть на события глазами римлян, то именно в этом и заключалась его главная вина перед ними. Македония в любом случае была обречена, единственное, в чём здесь можно упрекнуть царя, – он всего лишь несколько ускорил развязку, активно укрепляя своё царство. Но мы не должны судить с римских позиций, поэтому не можем поставить в вину царю то, что он был хорошим правителем. Версия третья: ответственность за войну лежит на римлянах. Думается, что она и является единственно возможной. Следует добавить, что при разумной внутренней политике Персей в решительный момент полностью провалился во внешней. Он не понял главного принципа: в критических ситуациях внешняя политика не терпит полумер и бездействия. Сама неспособность царя понять это, страх, парализовавший его, лучше всего доказывают: он никогда не предполагал вести наступательную войну против Рима, морально был не готов к ней.
После разгрома Македонии сенат произвёл на Балканах переустройство, отвечающее интересам Рима. Ахейская война поставила точку в покорении Греции. Вплоть до Митридатовых войн Балканы не играли никакой роли в римской политике.
