– Нет, – сказала Хелен, не доевшая еще и того, что доктор дал ей в дорогу.

– Тогда ложись спать, уже поздно.

Он выключил радио, встал и повел ее по лестнице. Они поднялись еще на два этажа и оказались в неказистом обшарпанном коридоре с низким потолком, по обе стороны которого располагалось примерно по десятку закрытых дверей.

– Твои коллеги, – пояснил Ян.

Пройдя в самый конец коридора, он открыл дверь на левой стороне и посторонился, пропуская Хелен.

– Вот. Это теперь твой дом. Держи ключ.

Он пошел было прочь, но приостановился:

– Зовут-то тебя как?

– Дорманн, – ответила Хелен. – Хелен Дорманн. Пожалуйста, скажите, есть у вас тут такая девушка – Милена Бах?

– Милена спит в комнате рядом с твоей, только больше ее так не называй.

– А как ее теперь надо называть?

– Как угодно, только не так… Спокойной ночи, – сказал толстяк и, не вдаваясь в объяснения, тяжко ступая, удалился.

В крохотной комнатушке только и было, что узкая кровать, стол, стул, умывальник и две полки. Гардероб заменяла веревка, отгораживающая один угол. Но Хелен впервые в жизни держала в руке ключ от своего жилья, и это было такое счастье, что дух захватывало. От чугунного радиатора шло ровное, мягкое тепло. Хелен встала на стул и выглянула в окошко, выходившее в небо. Она увидела реку, широкую и спокойную, спящий город с мерцающими кое-где огоньками.

«Это начало, – подумала она, – все только еще начинается. Все будет хорошо».

Она легла, полуоглушенная усталостью и избытком впечатлений, и, медленно погружаясь в забытье, вызывала в памяти всех, кто был ей дорог: родителей, которые ласково улыбались ей из тьмы; Паулу, которая теперь уже, наверное, знает о ее побеге и, возможно, думает о ней в эту самую минуту; Милоша, который ведет сейчас где-то свою самую трудную битву, и Милену, которая спит совсем рядом, за стенкой, непривычно стриженая…

Последним, что она услышала, был залп и удаляющийся рев отъехавшего мотоцикла. «Ох ты… это же Голопалый уехал… а я забыла ему помахать… Прости меня, Голопалый…»

ХЕЛЕН боялась, что после такого утомительного дня проспит до полудня, но едва забрезжил рассвет, ее разбудили звуки из коридора: кто-то тихонько, стараясь не шуметь, открыл и закрыл соседнюю дверь, повернул ключ в замке. Она не сразу сообразила, где находится, потом вспомнилось все вчерашнее: Голопалый, столица, господин Ян, комната, где теперь ее «дом», и Милена тут, за стенкой… Милена! Это же наверняка она, это ее удаляющиеся шаги слышны в коридоре! В страхе, что сейчас упустит ее, Хелен вскочила с кровати, накинула что-то и выбежала за дверь. Там, в самом конце длинного коридора, высокая девушка с короткими белокурыми волосами, в белом кухонном фартуке с завязками на спине уже ступила на верхнюю ступеньку лестницы.

– Подождите, пожалуйста! – окликнула ее Хелен.

Девушка обернулась. Несколько секунд обе смотрели, не веря своим глазам, потом кинулись друг к другу, смеясь и плача от счастья. Обеим не терпелось потрогать, обнять, рассмотреть друг друга. Они не сразу смогли заговорить

– Милена! Что ты сделала со своими волосами?

– Это меня Барт остриг.

– Барт? Да это же прямо убийство! Он с ума сошел!

– Нет, он не сошел с ума. Я тебе все объясню. А ты-то как тут оказалась? Поверить не могу!

– Я сбежала из интерната с Милошем. Мы отправились за вами в горы.

– В горы? Докуда?

– До приюта.

– До самого приюта! Но зачем?

Вопросы так и рвались наружу, тесня друг друга. Слишком много всего сразу хотелось сказать и спросить.

– Милош хотел защитить вас от человекопсов… С ума сойти, как тебя меняет прическа! Одни глаза прежние…

– Милош? От тоже здесь?

– Нет, он был ранен в бедро… Не знаю даже, жив ли он еще. Я пошла за помощью, а тем временем его схватили. Люди Фаланги… Полиция.

Милена поднесла палец к губам:

– Тс-с-с! Не говори так громко. Расскажешь мне потом – и не здесь. А Катарина?

– О ней не тревожься, она уже не в Небе. Мы с Милошем отвели ее к ее утешительнице, ну, ты знаешь, к Мели. А Барт где?

– Здесь. Он живет на втором этаже. Где мужчины.

Она сказала «мужчины», а не «мальчики», как говорили в интернате.

Открылась еще одна дверь, и в коридор вышла маленькая пухленькая женщина в таком же фартуке, как у Милены.

– Доброе утро, Кэтлин! – бросила она мимоходом.

– Доброе утро! – ответила Милена. – Знакомься, это моя подруга Хелен. Первый день здесь.

– И отлично, добро пожаловать! – сказала женщина и скрылась в лестничном пролете.

– Как она тебя назвала? – удивилась Хелен.

– Она назвала меня Кэтлин, и ты теперь тоже так называй.

– Ни в жизнь не приучусь. Откуда ты взяла это имя?

– Так зовут одну певицу. Поэтому я его и выбрала. Понимаешь, мне надо скрываться. Отсюда и стрижка, и имя, и все прочее… Ты где работаешь, в кухне?

– Нет, в зале. Уборка и обслуживание.

– Тьфу ты. А я в кухне. Господин Ян затем меня туда и поставил, чтоб поменьше на люди показывалась. Тебе фартук выдали?

– Нет.

– Тогда пошли по-быстрому, я провожу тебя в бельевую, там возьмешь. Это здесь первым делом полагается, как в интернате накидки. А потом позавтракаем там, внизу, в столовой.

Не прошло и десяти минут, как Хелен в голубом фартуке уборщицы уже спускалась по лестнице вслед за подругой. Та с уверенностью старожила завернула в коридор второго этажа и постучала в одну из дверей:

– Барт! Открывай, у меня для тебя сюрприз!

Юноша высунул в дверь взъерошенную голову и уставился на Хелен с веселым изумлением:

– Ба! Нашего полку прибыло!

– Не совсем, – сказала Милена, справившись с замешательством. – Милош сбежал вместе с ней, но его схватили.

Радость Бартоломео мигом угасла. Его лицо свело судорогой.

– Схватили… псы?

– Нет, полиция Фаланги.

Юноша на секунду зажмурился, потом сказал, понизив голос:

– Не стоит обсуждать это здесь. Встретимся все трое сегодня ночью у кладбища, когда ресторан закроется. Ты знаешь, где это, Хелен?

– Кладбище? Да. Это единственное, что я здесь знаю.

– Значит, до вечера, – отрезал Бартоломео и закрыл дверь.

Ресторан «У Яна» был, в сущности, рабочей столовой, обслуживающей расположенную по соседству фабрику. Он был гораздо больше, чем думала Хелен этой ночью. Двустворчатые двери вели не в кухню, а в другой зал, еще более обширный, чем первый. Там уже суетились три официанта, расставляя по местам десятки стульев, которые тоже стояли с вечера на столах ножками кверху.

– Знаешь, сколько человек тут может столоваться зараз? – спросила Милена. – Больше шестисот! Вот в обед увидишь: сущее столпотворение!

– Значит, здесь много народу работает? – спросила Хелен.

– Втрое больше, чем надо! – улыбнулась Милена. – Господин Ян принимает всех, кто «готовил пойло для Наполеона», а таких, можешь мне поверить, немало… Ладно, теперь до вечера – молчок. И вообще, держи язык за зубами. Первое здешнее правило.

Они спустились в подвальный этаж на служебном лифте: он встряхивал пассажиров, словно какое-то разъяренное чудище, через стеклянную дверь можно было видеть громоздкие железяки его механизма.

– Кухня! – объявила Милена, когда они вышли из лифта.

Девушки прошли сквозь ряды огромных чугунных плит и висящих по стенам медных кастрюль.

– Вот тут я и работаю. Мою, сортирую, чищу картошку. Барт принимает товар. Выгружает, загружает, перетаскивает, ну и бьет много чего по ходу дела. Такой неуклюжий! А вот наша столовая. Тут мы подкрепляемся, пока клиентов нет. Заходи.

Она втолкнула Хелен в гулкое помещение, где приятно пахло кофе и гренками с маслом. Там уже завтракали человек двадцать. В основном молодежь, но были и люди постарше. Слышался смех, сыпались шутки. Сотрапезники без лишних церемоний передавали туда-сюда корзинки с хлебом, банки варенья и дымящиеся кофейники.