Ускоренная перемотка жизни несколько раз тормозилась, включался замедленный повтор ситуаций, в которых этически я выглядел не очень красиво, но поскольку я не подонок какой, то и претензии были пустяковые, так… из разряда «покривил душой». Особняком хочется отметить адские претензии к моему праздно-бессмысленному образу жизни. Хотя, казалось бы, за что? Может за зарытый талант?

Но какими чувствами сопровождались эти адские напоминания… Было такое чувство, как будто мои задремавшие было стыд и совесть воткнули в розетку и теперь они «жгут позором за подленькое и мелочное прошлое». Не сочтите такой образ за иронию, стыд действительно был какой-то неведомой и ужасающей силы. А кроме того, в эмоциональной гамме присутствовала страшная досада из-за того, что теперь ничего нельзя исправить. И отчаяние от того, что никогда и ничего в этом моем положении не поменяется. Описание страданий получилось какое-то нестрашное, но поверьте, они в 100 раз ужасней, чем вы можете себе вообразить. А прежде чем вернуть меня к жизни, каким-то неведомым образом мне было внушено нехитрое для христианской традиции знание о том, что надо повиниться и примириться, чтобы больше сюда не попадать.

Никто из присутствующих в тот вечер на моей кухне ничего бы и не заметил, потому что не было ничего удивительного в том, что человек на несколько секунд задумался. Но я вдруг упал на колени и давай просить у всех прощения, да еще с таким выражением лица, будто только что вынырнул из Марианской впадины.

То моё потрясение имело какое-то стойкое и длительное действие. Я ещё долго ходил по жизни как пришибленный (а может я и до сих пор такой, просто привык к этому состоянию). Никаких клятв, обетов и зароков после того случая я не давал, но жизнь как-то сама по себе стала меняться, а примерно через год я уже сиднем сидел, занимаясь системным анализом евангельских заповедей. Каким образом я к этому занятию пришел, понять невозможно.

Давать котику тапком по попе за то, что он минуту назад написал вам в ботинок, совершенно бессмысленно, потому что он уже и думать забыл про это свое злодеяние, и ваш неожиданный гнев ничего кроме недоумения у бедной животинки не вызовет. Но если Мурзика натыкать в этот самый ботинок его наглой, рыжей мордочкой, то тогда какие-никакие причинно-следственные связи в его сознании и закрепятся.

Так же и грешника жарить на сковородке бессмысленно, потому что он в такой ситуации и не вспомнит о своих подлостях. Но вот если его натыкать наглой, толстой харей в каждый конкретный ботинок, в который он нассал в своей жизни, то нравственное преображение с ним несомненно произойдет. Конечно, не так скоро, потому что есть такие люди, которые только тем и занимаются по жизни, что ссут окружающим в обувь, и как правило из самых «благородных» побуждений, хотя, бывает, что и из чистой подлости.

А отправляются моральные уроды в ад не для того, чтобы Господь получил некую сатисфакцию, как полагают мстительные католики, и даже не в наказание, а исключительно для того, чтобы обеспечить социальную гармонию в мире человеков добрых. А иных путей для построения совершенного человеческого мира просто не существует.

И если богословие до сих пор не поняло смысла отделения «козлищ», то только потому, что в воображении теологов – фарисеев психологическая атмосфера Царствия небесного рисуется такой же авторитарно-лицемерной, как и атмосфера Церкви. А нормальный человек недоумевает, о каком таком райском существовании в компании религиозных фанатиков может идти речь… ну разве что о Царствии ханжества и лукавства. И напрасны упования шутников, говорящих о предпочтительности ада потому, что там не будет церковников. Овечьи шкуры святош Бога не обманут и не разжалобят.

Проблема вечности ада заключается лишь в том, возможно или нет изменение нравов тех лицемеров и негодяев, которые в нем изолированы. Возможно или нет изменение характера их воли к евангельским нормам доброты, великодушия и совестливости.

Есть каноничное мнение о том, что в аду человек не способен меняться, что он как попадает туда подонком, так таким и остается во веки веков, сколько ни жги его адским огнем. Но при этом считается, что этого морального урода можно из ада вымолить…

Вот, допустим, умирает правящий архиерей, и вся епархия облегченно вздыхает по этому случаю. Давайте не будем лицемерить, руководители бывают и такие, смерть которых ничего кроме вздоха облегчения не вызывает. Но приличия есть приличия, да и богослужебную традицию никто не отменял, и вот вся Церковь дружно молится о новопреставленном.

Какое суждение о покойном Господь примет к сведению: неслышимый вздох облегчения, пронесшийся среди клириков, или их долгие и громогласные молитвы о блаженном упокоении? А может, не надо представлять Бога тупым истуканом, которого можно обмануть, и воля которого бессильна перед могуществом человеческих ритуалов? Может ли злобный и самодовольный деспот, растлитель и стяжатель войти в Царствие небесное в своем поганом естестве, даже если вся Церковь будет о нем вечно молиться?

Согласно теории всеобщего спасения (апокатастасиса) все моральные уроды будут разом освобождены из ада по амнистии. Это глобальное нашествие отборной сволочи, копившейся в преисподней тысячелетиями, мне столь несимпатично, что я от такой картины тут же становлюсь сторонником вечности ада. И хотя меня пытаются утешить тем, что они, дескать, будут «очищены от греха адским пламенем», но и такая благочестивая демагогия что-то не приносит успокоения и не вызывает доверия. Вы мне психологические механизмы нравственного возрождения и методологию обращения подлости в благородство опишите, тогда я, может, и поверю в эти ваши поэтические благоглупости.

Есть такое богословское мнение о посмертном воздаянии: «кто чем грешит, тот тем и наказуется». Мой личный мистический опыт пребывания в аду подтверждает этот тезис буквально. То есть человек страдает не от какого-то там образно-родственного зла, а мучительно стыдно переживает свои собственные дела, слова и помышления во всей их подлости, пошлости и бесчеловечности. Ад столь же индивидуален, как и жизнь каждого отдельно взятого человека. Человек сам определяет «репертуар» своего ада. И вот если человек будет тысячу лет страдать не от сковородки, а от лицезрения того, какой он на самом деле злобный, беспринципный, мелочный, мстительный, самодовольный, лицемерный, жадный, подлый, жестокий и лживый, то нравственные перемены в человеке верно должны произойти. И такая педагогическая методология никакой не фокус из фантастического фильма, потому что живем мы не в мертво-материальной, а в живой, информационной вселенной, ну, разумеется, при условии, если Бог действительно существует.

А еще есть богословское мнение, что Господь может стереть из бытия человеческую личность. Так зачем тогда пытать человека вечно, расходуя на это газ и дрова, если его можно просто подвергнуть небытию? И если Господь не стирает из бытия подонков, то, видимо, у Него есть какая-то уверенность в их нравственном преображении, пусть и не очень скором.

«В начале было Слово» (Ин.1:1). «Слово» – это, пожалуй, слишком материальное понятие для описания того времени, когда вообще ничего не существовало. Нематериальные же значения греческого «логос», это – мысль, смысл. Но представить информацию в абсолютной пустоте без привязки хоть к чему-нибудь материальному сложно. Информация всегда отождествляется с её знаками, сигналами и носителями, с ее генерацией, восприятием и передачей. Отделить информацию от предметов, процессов и явлений очень сложно потому, что она абсолютно нематериальна, но при этом присуща всему сущему.

Информация существует только как процесс восприятия, мышления. Книга, фильм, фонограмма, вид из окна не являются информацией, пока кто-либо не начнёт их воспринимать. Не можем же мы цифровой код на электронном носителе считать балетом Чайковского. Книга информационно мертва так же, как и надпись на древнем неизвестном языке пока её содержание никто не воспринимает.