Странно, как мне никогда не приходило в голову, что соседний дом может быть убежищем графа! А между тем поведение пациента Ренфилда давало достаточно указаний на это. О, если бы мы догадались раньше, то могли бы спасти бедную Люси! Харкер обещает к обеду продемонстрировать целую связную повесть. Он думает, что тем временем мне следует повидать Ренфилда, так как он до сих пор служил известным указанием на приход и уход графа. Пока я с трудом это вижу, но, когда разберусь в числах, вероятно, соглашусь с этим. Как хорошо, что миссис Харкер перепечатала мой звуковой дневник. Мы никогда не сумели бы разобраться в датах.

Когда я вошел, Ренфилд спокойно сидел в своей комнате, сложив руки и кротко улыбаясь. В эту минуту он казался совершенно нормальным. Я сел и принялся беседовать с ним на самые разнообразные темы, и он отвечал вполне рассудительно. Затем он сам заговорил о возвращении домой – вопрос, который он не поднимал еще, насколько я помню, за все время своего пребывания здесь. Он совершенно уверенно говорил о своем немедленном освобождении. Я уверен, что, не поговори я с Харкером и не сверь по числам время его припадков, я был бы готов отпустить его после недолгих наблюдений. Но теперь я крайне подозрительно отношусь к нему. Все эти припадки были каким-то непонятным образом связаны с близостью графа. Он – плотоядный и во время своих диких рысканий у дверей часовни пустынного дома всегда говорил о «хозяине». Все это, похоже, подтверждает нашу мысль… Однако я недолго оставался у него; он до некоторой степени даже чересчур нормален в настоящее время, так что нельзя слишком упорно испытывать его вопросами. Он может задуматься, и тогда… Я не доверяю его спокойному настроению и приказал служителям, чтобы те получше присматривали за ним и имели наготове на случай надобности смирительную рубашку.

29 СЕНТЯБРЯ, В ПОЕЗДЕ ПО ДОРОГЕ К ЛОНДОНУ. Когда я получил любезное извещение м-ра Биллингтона, что он даст мне всевозможные справки, я решил, что лучше всего поехать в Уитби и на месте получить необходимые сведения. Моей целью было теперь проследить жуткий груз графа до его местонахождения в Лондоне. Поздней мы можем заняться самим графом. М-р Биллингтон-младший, прелестный юноша, встретил меня на станции и привез в дом своего отца, где я и остался ночевать. Они по-йоркширски гостеприимны: обеспечивают гостя всем необходимым и дают полную свободу действий. Они знали, что я очень занят и визит мой краток. М-р Биллингтон приготовил в своей конторе все бумаги относительно отправки ящиков. Меня передернуло, когда на глаза мне попалось одно из тех писем, что я видел на письменном столе графа еще до того, как узнал о его дьявольских планах. Все было им тщательно продумано, и его распоряжения выполнялись аккуратно и точно. Казалось, он подготовился к преодолению любых препятствий, которые случай мог воздвигнуть на пути намерений. Он ничем не рисковал, и абсолютная точность, с которой выполнялись его приказы, была логическим следствием его предусмотрительности. Тут оказались: накладная на «пятьдесят ящиков простой земли, предназначенной для опытов», копия с письма Картеру – Патерсону и их ответ; я снял копию со всех документов. Вот все сведения, которые мне мог предоставить м-р Биллингтон, так что я спустился к порту и повидался с береговой охраной, таможенными чиновниками порта. У всех нашлось что сказать мне по поводу странного прибытия корабля, которое уже начинает мало-помалу изглаживаться из людской памяти, но никто не мог добавить что-либо к несложному описанию «пятидесяти ящиков простой земли». Затем я повидался с начальником станции, который дал мне возможность побеседовать с рабочими, принявшими ящики. Их квитанции совершенно сходились со списком, им нечего было добавить, кроме того, что ящики были «огромные и ужасно тяжелые» и что перемещение их вызвало дикую жажду. Один из них добавил: особенно неприятным было то, что рядом не оказалось «джентльмена вроде вас, сэр», который оценил бы их труды и вознаградил выпивкой. Другой добавил, что жажда, вызванная работой, была столь сильна, что и сейчас, по прошествии времени, еще дает о себе знать. Уходя, я, естественно, постарался удовлетворить их жалобы.

30 СЕНТЯБРЯ. Начальник станции был настолько добр, что дал мне рекомендацию к своему товарищу, начальнику станции в Кингс-Кросс, так что, приехав туда утром, я мог расспросить его о прибытии ящиков. Он сейчас же познакомил меня с нужными служащими, и я увидел, что их квитанция сходилась с исходной накладной.

Оттуда я прошел в центральную контору Картера – Патерсона, где меня встретили чрезвычайно любезно. Патерсон просмотрел дело в своей конторской книге, приказав снять копии, и сейчас же протелефонировал в свою контору в Кингс-Кросс за дополнительными сведениями. К счастью, люди, перевозившие вещи, оказались там, и чиновник сейчас же прислал их ко мне, послав с одним из них накладную и все бумаги, имеющие отношение к отправке ящиков в Карфакс. Здесь я опять увидел полную согласованность с квитанцией; посыльные смогли дополнить краткость написанных слов некоторыми подробностями. Эти последние, как я вскоре увидел, относились почти исключительно к большому количеству пыли во время работы и, соответственно, к вызванной в действующих лицах жажде. После того как при посредстве государственного денежного знака я предоставил им возможность облегчить оную, один из рабочих заметил:

– Это был, сударь, самый ветхий дом, какой я когда-либо видел. Черт возьми! Да его не трогали лет сто. Там было столько пыли, что вы могли бы спокойно спать на ней, не повредив ваших костей. Ну а старая часовня – от нее пробегал мороз по коже! Господи, да я бы ни минуты не остался там, после того как стемнеет.

Побывав там сам, я вполне поверил ему; но если бы он знал тогда то, что знаю я, думаю, он потребовал бы гораздо большую плату за свою работу.

Одной вещью я теперь доволен: тем, что все ящики, прибывшие в Уитби из Варны на «Деметре», были в целости перенесены в старую часовню Карфакса. Их должно быть там пятьдесят, если только некоторые из них с тех пор не сменили место.

Я постараюсь найти возчика, который увез ящики из Карфакса, когда Ренфилд напал на них. Держась за эту нить, мы можем многое узнать.

ПОЗДНЕЕ. Мина и я работали весь вечер и теперь привели все бумаги в полный порядок.

30 СЕНТЯБРЯ. Я так рада, что едва сдерживаю себя. Думаю, это реакция на преследовавший меня все время страх, что это ужасное дело, разбередившее старые раны, повредит Джонатану. Я провожала его в Уитби, изо всех сил стараясь выглядеть храброй, но меня мутило от дурных предчувствий. Мои усилия, однако, принесли пользу. Никогда еще не был он таким решительным, сильным, полным вулканической энергии, как сейчас. Как сказал дорогой профессор Ван Хелсинг, он тверд и только тверже становится в обстоятельствах, губительных для более слабых натур.

Джонатан вернулся полный жизни, надежды и решимости; к вечеру мы привели все в порядок. Собственно говоря, следует пожалеть всякого, кого так неустанно преследовали бы, как графа. Ведь, по сути, это существо не человек и даже не зверь. Достаточно прочесть отчет д-ра Сьюарда о смерти бедной Люси и обо всем, что последовало, чтобы иссушить источники жалости в сердце.

ПОЗДНЕЕ. Лорд Годалминг и м-р Моррис приехали раньше, чем мы их ожидали. Д-р Сьюард отсутствовал по делу и взял с собой Джонатана, так что мне пришлось их принять. Встреча была слишком мучительна, так как напоминала нам надежды бедной Люси несколько месяцев тому назад. Конечно, они слышали от Люси обо мне, и казалось, что д-р Ван Хелсинг тоже плясал под мою дудку, как выразился м-р Моррис. Бедные дети, ни один из них не знал, что мне известно все о предложениях, которые они делали Люси. Они не знали хорошенько, что говорить или делать, так как не были осведомлены, насколько я посвящена в то, что происходило; так что им пришлось придерживаться нейтральных тем. Как бы то ни было, я обдумала дело и пришла к заключению, что лучшее, что я могу сделать, – это ввести их всех в курс дела, обратив их внимание на хронологию событий. Я знала из дневника д-ра Сьюарда, что они присутствовали при смерти Люси – ее настоящей смерти – и что мне нечего бояться выдать преждевременно какую-либо тайну. Так что я сказала им как умела, что прочитала все бумаги и дневники и мы с мужем, перепечатав все на машинке, только что привели их в порядок. Я дала каждому из них по копии для чтения в библиотеке. Когда лорд Годалминг получил свою стопку листов и перечитал все – а стопка получилась весьма солидная, – то сказал: