В начале 1960-х годов Карл Хайнц Пеппер, состоятельный берлинский застройщик, решил очистить пустырь и возвести на этом месте современное здание с офисными помещениями и торговым центром. Он рассчитывал на поддержку мэрии, которая была заинтересована в появлении домов в американском стиле, чтобы продемонстрировать мощь города и западные ценности в разгар холодной войны. Результат строительства, торжественное открытие которого состоялось 2 апреля 1965 года при участии Вилли Брандта, в то время бургомистра Западного Берлина, представлял собой внушительную коробку высотой сто три метра из стекла и алюминия, увенчанную сверху логотипом Mercedes, словно в знак того, что Западным Берлином не правят серп и молот.

Здание Europa-Center («Европа-Центр») было объявлено памятником истории национального значения. Думаю, в качестве свидетельства архитектуры того времени, потому что с эстетической точки зрения оно выглядит неубедительно. Однако сооружение хорошо вписывается с новый облик бульвара Ку’дамм, хотя и старый был не лучше. Когда-то я познакомился с берлинцем, интересовавшимся историей города, который обронил избитую фразу: «Ку’дамм уже не тот, что был до войны». Я ему поверил; однако затем понял, что он просто стал жертвой воспоминаний, пропитанных чувством ложной ностальгии – Ку’дамм никогда не был ни Бродвеем, ни Елисейскими Полями, ни Невским проспектом. Ему всегда не хватало собственного лица и характерных черт. Конечно, у него было свое очарование, сохранившееся и в наши дни, и весьма значительное. Однако это было очарование эклектики, вещей, собранных наобум, гармонию в которых полагается найти воображению зрителя.

Летом Ку’дамм полон цвета, хаоса, жизненной энергии. Платаны покрыты густой листвой, на дорогах наблюдается интенсивное движение (и нужно скорее соблюдать осторожность за рулем велосипеда, чем управляя автомобилем). Тротуары кишат людьми, и наступит день, когда один из жильцов вывесит на балконе плакат, который уже популярен в других городах, удрученных собственным успехом: Tourists are not welcome («Туристам здесь не рады»).

Зимой здесь не хватает света и тепла. Берлинская зима столь же сурова, сколь и слава этого города. Темнеет рано, и сильно задувает ледяной ветер, приходящий из Польши. Однако поход на Ку’дамм – хороший способ для борьбы с холодом и недостатком света. Здесь можно окунуться в толпу людей, потолкаться среди народных масс, оказаться ослепленным светом неоновых вывесок, которые так раздражали антиамерикански настроенного Геббельса. Затем зайти в один из многочисленных театров, опуститься в мягкое кресло – основная часть которых обита тканью цвета фуксии – и без устали аплодировать. Например, можно пойти в Театр на Курфюрстендамм, где состоялась премьера спектакля Bei uns um die Gedächtniskirche rum («В нашем районе, около Мемориальной церкви») и который до сих пор считается самым популярным театром Берлина. Каждый январь в нем играют сатирический спектакль-обзор предыдущего года Kabarettistischer Jahresüberblick («Ежегодный обзор кабаре»), с песнями и различными историями. Тем для обзора всегда предостаточно.

Конечно, каждый может устроиться на удобном диване в собственном доме или в гостинице и погрузиться в хорошую книгу, повествующую о Берлине тех золотых, но смутных лет. Безусловно, лучше всего для этой цели подойдет роман «Берлин, Александерплац. Повесть о Франце Биберкопфе» Альфреда Дёблина, вышедший в 1929 году и ставший первым в истории немецкой литературы городским романом. То же, что Андрей Белый проделал с Санкт-Петербургом, Джеймс Джойс – с Дублином и Джон Дос Пассос – с Нью-Йорком, через несколько лет совершил и Дёблин с Берлином: он превратил город в главного героя произведения. В его случае это был город-чудовище, из-за которого терпит крах несчастный грузчик Франц Биберкопф. Сложно найти лучший способ, чтобы оказаться в преступном мире Берлина 1920-х годов.

Однако есть еще один хороший роман – Käsebier erobert den Kurfürstendamm («Кезебир покоряет Курфюрстендамм») Габриэле Тергит. Он был опубликован в первые месяцы 1931 года и стал однозначным бестселлером. Роман не достигает литературных высот произведения «Берлин, Александерплац», однако его плюс заключается в том, что сюжет разворачивается в тех же местах, что и события нашей хроники. Кроме того, часть действия книги происходит в «Романском кафе»:

Изображение кафе, которое нам предлагает Тергит, пародийно и полно преувеличений – как и весь роман, однако многое в нем правда. Слова Тергит подтверждают, что «Романское кафе» действительно притягивало в поисках работы множество людей – в основном из Восточной Европы – будь то журналисты, деятели кино или продавцы ковров. Также она демонстрирует, что, несмотря на нескончаемый поток посетителей, кафе уже начало сталкиваться с некоторыми сложностями, если не сказать – упадком. Это могло произойти как из-за кризиса, так и по естественным причинам: в 1931 году звезда кафе в качестве иконы культурной жизни Берлина стала закатываться.

В него перестали заходить некоторые из старых звездных завсегдатаев. Брехт, например, все больше времени проводил в расположенном поблизости малоприметном кафе Schwannecke. Эльза Ласкер-Шюлер также появлялась редко, хотя связано это было с тем, что после смерти мужа от туберкулеза она избегала общества. Еще одна душа заведения, Эгон Эрвин Киш, ездил во все более продолжительные поездки – в Китай, Советский Союз и Соединенные Штаты, а потому большую часть года проводил вдали от Берлина. Йозеф Рот нашел более подходящее место для работы над романом «Марш Радецкого» – Mampes guter Stube, расположенное по адресу: Ку’дамм, 14. Отто Дикс согласился на место профессора в Академии искусств в Дрездене. Билли Уайлдер и Роберт Сьодмак все еще оставались в Берлине, однако Фред Циннеман и Эдгар Г. Ульмер уже устремились в Голливуд. Стол художников оказался обескровлен по причинам, связанным с возрастом и здоровьем: Максу Либерману уже исполнилось восемьдесят, а Макс Слефогт был серьезно болен (он скончался год спустя). Несмотря на это, кафе продолжало быть местом встречи людей искусства и интеллектуалов, а также «обителью духа» для новых лиц, появляющихся на культурной сцене, таких как Габриэле Тергит.

На фотографии, которая была напечатана в газете в связи с рекламой ее романа, Тергит одета по моде и – как же без этого – изображена с прической бубикопф. На ее губах играет одновременно очаровательная и проказливая улыбка, а за стеклами больших круглых очков в роговой оправе, ставших популярными благодаря Гарольду Ллойду, угадывается взгляд самой прилежной ученицы в классе.

Такой она и была. Сначала в Школе Алисы Саломон – прогрессивном учебном заведении, ратовавшем за равное образование для обоих полов, а затем и в университете, где Тергит изучала историю, социологию и философию и получила докторскую степень, защитив диссертацию по работам ученого и либерального политика Карла Фогта. Для этого ей пришлось бороться с общественными предрассудками и сопротивлением отца, богатого берлинского промышленника с еврейскими корнями, который возражал и против обучения дочери в Школе Алисы Саломон. Мать, однако, поддержала желание дочери. В университетские годы Тергит опубликовала свою первую статью, посвященную проблемам женщин в военное время. Статья была подписана псевдонимом; настоящее имя Тергит – Элизе Хиршман. Габриэле – ее любимое имя, а Тергит – это анаграмма слова Gitter, «решетка» по-немецки (попытка избавиться от тюремных решеток?). За первой статьей последовали другие – статьи, репортажи и очерки, в большинстве которых шла речь о жизни берлинцев; тексты изобиловали выражениями, которые Тергит слышала на улицах, в кафе, в кабаре. Она была коренной берлинкой, хорошо знала своих соотечественников и прекрасно владела диалектом.