– Терпнос гносис47, – сказала Ольга и даже нашла в себе силы улыбнуться лекарю.

Через неделю синяки и раны начали проходить. Но из покоев Ольга ещё не выходила. Князь не торопился выполнять совет греческого лекаря. А затем уехал из терема на ловы вместе с касожскими послами. Иноземные гости задерживались в Киеве, ожидая прибытия из Смоленска наследника: речь действительно шла о женитьбе Олега на касожской княжне.

Через Любаву и её гридня-жениха Ольга предупредила родственников в Высоком о том, что её поездки на время прерываются. Ольга велела объяснить родным своё отсутствие в Высоком заботами, связанными с приёмом касожских послов, – такой предлог она посчитала наиболее правдоподобным и наименее тревожным для близких. Ей не хотелось волновать Искусена и семейство Томилы, сообщать о какой-то своей болезни.

После того как Евтихий принёс азбуковник пресвитера Григория, Ольга принялась переписывать слова из переводника на харатьи – благо, что писчие принадлежности – листы из кожи и чернила с пером – у неё имелись. Эти ценные вещи были куплены Искусеном на торжище в Арконе и подарены ей братом на свадьбу. Несколько листов харатьи ей дал Яромир – в случае крайней нужды она могла написать отцу. С собой из Плескова Ольга привезла ещё и выделанную для письма бересту и железные писала. Ими да восковыми табличками она ранее пользовалась, обучаясь письму. Но азбуковник она решила переписать на харатьи, чтобы потом скрепить их в настоящую книгу, подобную «Псалтырю» наставников-моравов.

Пресвитер Григорий все слова и выражения в азбуковнике разбил по порядкам, озаглавив их обобщающими названиями – «Качества», «Деяния», «Расхожие речения», «Состояния духа и ума», «Вещи – облачение», «Пища и питьё» и прочие порядки, в конце каждого из которых оставалась одна пустая харатья, позволяющая дополнить главу. Слова располагались тремя столбцами: в первом – греческая надпись, во втором – звучание греческого слова, переданное болгарской грамотой, и в третьем столбце – славянский перевод. Некоторые болгарские слова, хотя и понятные Ольге, звучали несколько иначе в сравнении с привычной словенской новгородской, плесковской и даже киевской молвью. Ольга записывала их в знакомом ей звучании и несколько раз повторяла вслух, чтобы запомнить. Память у Ольги была отличная, её способность быстро всё запоминать всегда удивляла и восхищала моравских наставников. Писать выходило сложней, зато выводимые ей буквы выглядели красивей, чем у пресвитера Григория. И Ольга, иногда прерывая письмо, любовалась своей работой. Это трудоёмкое занятие, отнимавшее у неё почти всё время, кроме новых знаний, приносило ещё одну ощутимую пользу – отвлекало от тягостных мыслей.

Когда пальцы и глаза уставали, Ольга выходила на гульбище и подолгу созерцала сад и открывавшийся за ним вид на Подол и Днепр с Почайной. Лето закончилось, пришёл месяц вересень, едва заметно, но верно обозначивший приметы увядания. Первые жёлтые листья слетали с ветвей, солнце светило ласково, но будто устало, без весеннего задора и летнего исступления. И этот, только лишь наметившийся, но неизбежный упадок природных сил был созвучен опустошению, поселившемуся в её душе.

Воскрешая в памяти события, предварявшие её заточение, Ольга внутренне содрогалась. Она понимала, что если взглянуть на случившееся с ней отвлечённо, спокойно, то стоило признать поступок супруга делом обыденным. Наказывать жену за непослушание – право мужа. Но её ведь никто никогда раньше не бил. Отец и голос-то на неё редко повышал. «Плохого ты не видела» – приходили на память слова супруга. Теперь вот увидела… И было обидно и горько. Хотелось плакать и жалеть себя, но ведь так она уже поступала.

Возможное продолжение минувших событий пугало не меньше воспоминаний о них. То, что князь придёт к ней снова, являлось столь же ужасной вероятностью, как и то, что он более не пожелает её видеть, и её заточение останется неизменным и безлетным.

Впрочем, не стоило себя обманывать – эти вероятности не были равноценны… Преодолев очередную веху на пути превращения из беззаботной девы во взрослую жену, Ольга ясно осознала меру своей зависимости от могущественного супруга. Если Игорь оставит её без внимания, она станет никем. «Иная жизнь, она хуже смерти», – однажды заметил князь Киевский. Он знал, о чём говорил, и мог ей устроить подобное. То, что случилось с ней недавно, это всё мелочи, это можно было и потерпеть. Так ведь ей сказал десница, человек, проведший рядом с князем не один год… Возможно, когда-нибудь она станет значимой, сделавшись матерью наследника, возможно, если ей хватит сил и хитрости, однажды она обретёт значимость даже и сама по себе, но сейчас она всего лишь вещь своего супруга. Обидно и горько… Но удел стать никем гораздо горше доли быть вещью в том случае, если ты – вещь, значимая для своего могущественного обладателя. А доселе она была супругу нужна…

Какое-то глубинное женское чутьё подсказывало ей, что Игорь вряд ли оставит её без внимания, слишком нравилось князю обладание ей, предварённое подавлением и угнетением её воли и тела. Какие чувства она явит ему, когда он возжелает увидеть её? Покорность, дерзость, равнодушие? Всё одинаково плохо. «Ты ведь князю по сердцу пришлась, лаской и смирением могла бы из супруга верёвки вить», – вспоминались наставления многоопытного Асмуда. И об этом ей не только десница говорил, но и Яромир, и Дагмара. Всё это понятно, но кто научит, как справиться с собой и суметь стать ласковой со своим мучителем?

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.