Много лет прошло с тех пор, мои сослуживцы говорят, им снится дорога от ДОСов к части, кому-то что другое, а у меня не выходит из головы этот солдатик.
Много ещё интересного и смешного было в армии, но об этом в следующий раз.
Хотя одно расскажу. Как-то ко мне в гости приехал отец. Пока я был на службе, он сидел в общаге. И вот мой сослуживец Дима приходит из наряда на обед и застаёт папу грустным. Решил его повеселить, говорит: «Пострелять не хотите?» Папа радостно согласился.
Помните Холмса, который от грусти палил в стену из револьвера и получалась буква V? А у нас над кроватью Виктора висел календарь с Алфёровой, той самой женой Абдулова. Вот приходит Виктор на обед, а он щепетилен донельзя, и у его Алфёровой вместо глаз дырки от пуль! Папа радостно высадил из Макарова всю обойму в Алфёрову, дай бог ей здоровья!
Досталось Диме на орехи потом, конечно!
Папу, слава богу, не трогали.
Владимир снова обернулся, ангела не было.
Только на снегу было написано: «Не грусти, я с тобой всегда».
Падал снег
Владимир скорее догадался, что уже утро. Так называемые внутренние часы работали «как часы», в комнате по-прежнему было темно, и даже небо за окном было тяжёлого синего цвета. Синие, налитые тучи сплошь закрывали небесный простор. «Наверное, будет снег», – подумал Владимир. Конечно, чего ещё ждать в январе? Отлично, белый-белый снег накроет тротуары, обновит дороги. Всё станет серебристо-белым, воздух наполнится холодным ароматом, пешеходы заспешат по своим делам. Всё приобретёт некую плавность, неторопливость. Будет плавно перемещаться, оседая на припаркованных авто, снег. Какой-то романтичный юноша напишет на заднем стекле слова из песни Адамо: «Tombe la niege».
И зазвучит музыка о девушке, которая не пришла. Закружат снежинки, тихо ложась на асфальт. Как красива Земля, как её любят люди, особенно в такие минуты.
Это прекрасное чувство так согревает, так радует, так вдохновляет. Держитесь за него, купайтесь в нём, радуйтесь и делитесь им.
Темнота понемногу стала растворяться, остатки прятались по углам комнаты. Подопечный Владимира зашевелился и нехотя открыл глаза. Поморщился – серое небо затянуто тучами, валит снег. Окна по-зимнему плотно закрыты, мелодию Адамо не слышно, тихо кружатся снежинки. Наверное, был бы Владимир дирижёром, услышал бы: «Tombe la niege…» Но нет, он не дирижёр. Никто ничего не играет! Только холодный ветер стучит в окно, как бы напоминая: пора на работу. «Не морщился бы ты, брат», – подумал ангел. – Улыбаться надо. Тогда и Сальваторе услышал бы, и небо, глядишь, светлее бы стало! День бы был радостнее и светлее, сколько тебе говорить!»
«Да знаю я», – отмахнулся Владимир от наставника. «Холодно мне, вот и радость запропастилась куда-то, скрылась под подушку.»
«Нет, радость всегда в тебе! Ты только щёлку ей оставь, непременно тебя обнимет и уже не отпустит!» Владимир согласно кивнул. Ангел: «Мне нетрудно, я напомню». Самому же легче будет, чем потом тебя выковыривать и глубокого штопора! Стоит только зазеваться – и приехали. Как-будто крылья срезали, валишься в пике и всё тут! Ну ничего, работа – первое лекарство. «ЗАВАЛЮ», – подумал ангел. Кстати, писать – тоже работа. Получается вроде, но нет, здрасьте, пожалуйста, сомнения, видите ли одолевают!
Ангел топнул ногой: «Гони их прочь! Было бы тебе поменьше лет, ей-богу, треснул бы по мягкому месту, чтоб из головы повылетали, как пчёлы из улья, сомнения!»
«Пожалуйста, – ангел заглянул в глаза Владимиру. – Правда, гони их прочь! Я уж грешным делом подумал, не демоны ли стараются? Но нет, слава богу, нет, как только берёшь „перо“ в руки, так мощным потоком энергии сносит всех, даже мне, ангелу, трудно удержаться! А вот гордиться не надо, просто пиши и работай, работай и пиши. А я помогу, пинка дам при случае, полезно, знаете ли, иногда. Мы, ангелы, многое можем! Не доставайте только, не раскисайте! Работай и не ной, остальное наша забота. Работа у нас такая – помогать, плечо подставлять!
Есть у нас ещё забота – чернокрылых, гордых отгонять. Пожалуй, это самое сложное – «своих» гнать! Но тонка грань между светом и тьмой. Помнишь, папа, взяв тебя за руку, повёл в чулан, где прятались твои страхи? Вы подошли к двери, приоткрыли, там было темно и жутко. „Страшно?“ – спросил отец. Ты, немного попятившись, сказал: „Да“. „А так?“ – он щёлкнул выключателем, вспыхнула лампочка, и страхи превратились в швабры и щётки! Так что все твои страхи и сомнения – это швабры и щётки! Просто «дай огня», и всё в нем сгорит. Спички здесь не нужны, просто набери воздуха и шагай! Эти гордые ребята, размахивающие чёрными крыльями, шагу при свете не сделают! Там, где всё просто и понятно, там, где нет места сомнениям, там не летают чернокрылые!
Им там нечего делать, дышим полной грудью, машем белым крылом!»
Ангел отдёрнул шторы, свет залил комнату.
Швабры и мётлы со щётками улетели, как воронье за окном.
Крупный чернокрылый ворон недовольно взлетел. «Из бывших наших,» – подумал ангел.
«Знает же, что нечего тут ему ловить! Лети прочь и не возвращайся». Подумав, добавил: «Возвращайся белым. Купайся в божественной любви и побелеешь точно! Зря вы решили, что вам всё можно. Плавно реять, опираясь НА ЛЮБОВЬ, – вот что не только можно, но и нужно!»
Молитва
Алексей собрал удочки и вышел из дому. Лодка была привязана в километре вверх по течению. «Завтра будем есть уху», – подумал Алексей, и тёплое, сладостное чувство разлилось по животу. Предвкушая радостные улыбки жены и сыновей, Лёша заспешил к лодке. Смеркалось. Лёша шёл по берегу, мысленно забрасывая удочки в ямы, где водился лещ. «Самых крупных закопчу», – решил он.
Красивый темно-коричневый красавец лежал на столе, и у Алексея потекли слюни. Да уж, воображение работало что надо.
Добравшись до заводи, где вместе с соседскими была привязана их плоскодонка, он сложил удочки в лодку и сам забрался внутрь. Берег заводи зарос травой, красиво свисающей к воде. Ветерок чуть шевелил редкие цветы, искусно вплетавшиеся в берег, и Лёша вспомнил первое свидание с женой, тогда ещё совсем молодой. Она склонилась над водой, а ветер перебирал ей волосы.
Между тем темнело. Лёша, с силой оттолкнувшись шестом от берега, медленно поплыл по течению. Лодку развернуло, и он залюбовался на противоположный берег, сплошь поросший камышом. Надо будет попробовать у камышей щучек половить, но пока блеснами не обзавёлся, об этом можно только мечтать. Лодка вышла на середину Вьюна и медленно вальсировала в водоворотах. Лёха отталкивался шестом от дна, и лодка скользила вниз по течению. Он привстал и сделал несколько сильных толчков шестом. Лёха засмотрелся на воду и подумал, что уже осень. Пройдёт совсем немного времени, и Вьюн покроется льдом. Он оттолкнулся ещё и ещё, представил себя где-то далеко в море.
Вдруг какая-то неведомая сила больно толкнула Лёху в спину. Не удержавшись, он, взмахнув руками вместе с шестом, полетел в воду. Проходя очередной водоворот, лодка кружилась в паре метров позади. Отбросив шест, Лёха сделал пару взмахов в сторону лодки, но неожиданно холодная вода сковала его, и расстояние до лодки ничуть не сократилось. Беспомощно барахтаясь в воде, Лёха попытался кричать, но из груди вырвался лишь слабый стон. Набрав побольше воздуха, взмахнув рукой, он предпринял ещё одну попытку. И снова вместо крика лишь слабый звук. Слабо соображая, что он делает, ругая себя за невнимательность, из-за которой висячий мост столкнул его в воду, и за то, что по самонадеянности отбросил шест, до которого, как и до лодки, теперь было никак не дотянуться, Лёха стал молиться. Никаких молитв он не знал отродясь, но теперь когда-то услышанная в детстве от бабки «Отче наш» полилась из него как песня. Только он произнес «избави нас от лукавого», лодка неожиданно поравнялась с Лёхой, и он, вцепившись в борт, попытался сделать выход силой и забраться в лодку. Какое там! Ослабевшие ноги безвольно барахтались в воде. В голове пронеслось: «Так и найдут Леху замёрзшим, ну хоть искать не надо!»
