С этими словами он от души пнул фок-мачту и пошагал в каюту за картами — высчитывать безопасный курс между кольцами рифов. Лично ему эта затея не нравилась — ну совсем не нравилась…
* * *
1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".
Природный мир, континент Карабад, Лес Рассветных эльфов, личные покои Леди Нары.
— Чье место теперь — в заброшенном доме, чья комната ныне пустует? Сколь многое мне пережить суждено до тех пор, пока не удастся понять хоть что-нибудь? Черт! — От удара каблуком паркет под ногой Нары тоскливо застонал. Ему, конечно, было не впервой «наслаждаться» плодами излишней импульсивности эльфийской девы, однако и самый прочный паркет дает трещину там, где по нему бьют с силой колосса.
Нара пыталась создать образ. Вернее, старалась временно заменить собственную личность, кажущуюся ей излишне мягкой и добродушной, на страдальчески-гневный образ герцогини в изгнании. Пока получалось не слишком удачно, о чем свидетельствовали мелкие трещинки, разбросанные по всему паркетному полу личной комнаты эльфийки. Впрочем, роль вышла свежая, едва придуманная, потому и так плохо поддающаяся воплощению в реальность. Наверное, навеяло очередным сном, в котором она истерла себе все ноги и готова была уснуть от усталости даже посреди поляны со змеями.
Вообще-то, кроме Астрона и Эллионы больше никто из эльфов не одобрял таких «игр» юной леди. Прочим перворожденным казалось, что это слишком опасная разновидность заигрывания с собственной личностью, особенно для такой, с их точки зрения, неуравновешенной в темпах развития эльфийки, как Нара. Она же, едва заслышав первые обороты этой тактичной формулировки, тут же проделывала "комплекс профилактических мер": прищуривала мгновенно загорающиеся недобрым зеленым огнем глаза, слегка нахмуривала брови и несколько раз сжимала и разжимала кулаки. Как правило, после таких манипуляций половина стеклянных вещей в помещении разлеталась на куски с громким звоном, а неосторожные эльфы спешили ретироваться, вполголоса возмущаясь самонадеянности и отсутствию всякой сдержанности и почтения у Нары. Ее же подобные сцены, как правило, забавляли, если только Леди не пребывала в отвратительном настроении. В этом случае, осколков приходилось убирать гораздо больше.
Сейчас Нара пыталась понять, что за безумие царит в лесу и человеческом лордессе последнюю неделю. Начать с того, что никто не мог отыскать ее маму — будто сквозь землю провалилась! Это встревожило бы Нару, если бы только она не воспринимала вечное отсутствие родителей как должное. Она вообще свыклась уже к полному одиночеству: притормаживающие, с ее точки зрения, в развитии эльфы Нару не интересовали, с людьми близких знакомств водить тоже не хотелось, а подобных ей среди рассветников почти не встречалось. Оставалось искать какие-то абсолютно безумные способы избавиться от скуки. Одним из них являлся такой вот театр одного актера. Нара становилась перед зеркалом и последовательно примеряла маски вельможных дам и рыночных нищих, отважных воительниц и искательниц приключений, жестоких пираток и мудрых волшебниц. Перевоплотиться для нее практически ничего не стоило: достаточно было представить в уме роль, проработать ее хорошенько, в мельчайших деталях, а потом просто позволить вымышленной личности жить за себя, отступая в мысленную тень и наблюдая за «новорожденной» со стороны.
Поначалу обучал ее такой вот душевной эластике сам Астрон. Нара помнила еще, как в редкие часы, что герцог проводил рядом с ней, он подробно объяснял, каким именно образом душа любого мыслящего существа создает вокруг себя "кокон внешних выражений", зависящий (иногда даже излишне) от воздействий, влияний, желаний и иных условностей конкретно взятого мира. Однако личности у нее постоянно выходили «бракованные»: встречались совершенно ненужные черты, излишняя медлительность, осторожность, или наоборот чрезмерная бравада, властолюбие… От всех этих черт можно избавиться, если твердо осознать сам принцип их проявления: найти внешнее воздействие, в ответ на которое возникла черта, и обойти его влияние по-иному или вовсе проигнорировать. Но на доработку уже воплощенной роли характера и терпения леди не хватало — оставляла как есть, справедливо полагая, что и так сойдет. В конце концов, живут же себе иные эльфы и люди спокойно с недостатками — и даже пальцем о палец не ударят, чтобы их исправить.
Наре и в прежние дни не приходилось особенно напрягаться: создание ролей казалось ей действием, знакомым до боли, практически родным, видимо, эта способность жила в ее крови. Иногда леди даже всерьез полагала, что в прошлой жизни немало дней провела на сцене театра. Астрон вот, например, совершенно прозрачно намекал на то, что знает многие подробности ее предыдущего существования, но рассказывать больше упорно не желал, туманно отметив, что, вспомнив прошлое самостоятельно, Нара получит большую силу и власть над собственной личностью.
Теперь к нечетким ассоциациям прибавилось еще и это непонятное имя. «Афранташ»… Кто это, какие воспоминания с ним связаны? Какой расе принадлежит он, старше или младше Нары, в этом ли мире живет или в каком-то ином? Каждый раз, задаваясь этими вопросами, юная Леди чувствовала мгновенную волну где-то внутри головы — по всей видимости, память пыталась дать ей подсказку, но уловить столь тонкое колыхание оказалось для нее слишком сложным делом. Слишком тяжело давалась ей концентрация — она требовала всех мыслимых усилий, ведь куда проще выдержать двухчасовую тренировку на мечах, чем прогнать из головы лишние мысли. Пришлось бы сильно напрягаться, а от долгого средоточения усилий на любом деле у эльфийки начинала жутко болеть голова.
Поэтому Нара, выдохшись после бесплодных попыток вспомнить что-либо, касающееся Афранташа, принялась за свое не самое обожаемое, но все же одно из любимых занятий — смену личностей-ролей. Еще секунду назад она изображала беспристрастную и высокомерную правительницу, при этом до смерти перепугав своим злобным выражением лица зашедшую разбудить ее Алиту. Впрочем, Леди все же сочла за нужное догнать сделавшую ноги подругу и хотя бы улыбнутся ей, чтобы загладить неожиданный эффект. Алита лишь обреченно покачала головой:
— Я от тебя, Нара, когда-нибудь дождусь… чего-нибудь, вроде сердечного приступа. Ну, зачем ты так правдоподобно это изображаешь? Фу, ужас какой! Самой-то что ли такие изуверства над собой удовольствие приносят?
Эрити Алита оставалась, пожалуй, единственной из рассветных эльфов, способной в скорости познания и взросления сравниться с Нарой. Правда, ей «стукнуло» три сотни лет, но лишь к этому сроку она примерно сравнялась с дочерью герцога по внутреннему возрасту. Нара подозревала, что причиной различий в скорости развития обычных эльфов и редких отличающихся от них перворожденных являлось происхождение и путь души между мирами. Об этом папа рассказывал ей немало, и Нара вполне могла оценить примерную длину пути каждого встреченного ею на пути существа, хотя бы зачатком души обладающего. Вот, скажем, о самой себе она судила так: "жизней, наверное, — до черта, а вот дельные и важные из них только первая и прошлая". Причем, если прошлая жизнь пыталась вот так в словах и образах вернуться к ней, но никак не пробивалась через незримую стенку, то с первой дела обстояли сложнее. Она только чувствовала, что там сокрыто нечто крайне важное, но что именно — сказать не могла. И еще одно странное ощущение: ей казалось, что ее предыдущая жизнь была первой, одновременно таковой не являясь. Как такое возможно, Нара и сама представить не могла — расшифровкой парадоксов, как правило, успешнее всего занималась мама.
Путь Алиты, по всей видимости, тоже пронзил немало вечностей. Выражаясь образно, конечно. Правда, в ней дочь герцога не находила особых парадоксов, загадок и каких-то сверхъестественно ярких черт, но это совсем не мешало ей считать взбалмошную эльфийку лучшей подругой. Да еще от Эрити в минуты настоящего гнева веяло каким-то странным холодком, силой, несомненно приятной для Нары, почти родной на вкус. Будто бы в незапамятные времена, в одной из жизней, судьба отметила Алиту незримым знаком, переходящим вместе с душой сквозь границы мира. Знак этот Нара охарактеризовала бы в двух словах так: "острее лезвия", как если бы эльфийка оставалась в готовности дать отпор или атаковать даже во время сна. Подозрительность и настороженность иногда просыпались в ней, неся вслед за собой и спокойную силу, мало свойственную взбалмошной эльфийке.