– Лжец!

– Да клянусь! – Он, широко улыбаясь, поднял руки, шагнул вперед, схватил ее, поцеловал куда попал и с недоумением – как она может не верить? – проговорил ей в лицо, снова превращаясь в до жути серьезного Мартина: – Вики, я всю жизнь сохну по тебе как сумасшедший. Я устал от других женщин. Мне нужна только ты.

– А-а-а, – откликнулась она ядовито, прерывающимся голосом, – не прошло и ста лет. И как мне тебе доверять, Мартин? Откуда мне знать, что ты не поиграешь и не пойдешь дальше?

– А никак, Вик, – сказал он тихо, продолжая ее обнимать – волшебница сердито, напряженно, но все же позволяла ему это. – Что бы я ни сказал, ты будешь сомневаться. Вопрос только в том, готова ты осознанно пойти на риск или нет.

– Не готова, Март. Не хочу больше рисковать.

– Ты же смелая, Вики. Ты ничего не боишься.

– Неправда. – Виктория вытерла ладонями мокрые щеки. – Я притворяюсь смелой.

– Я знаю, – усмехнулся он, согревая дыханием ее волосы. – Ну не плачь, родная. Я сволочь, я знаю. Но ты любишь меня.

– Какая любовь, Март? – с печальной иронией спросила она. – Нам слишком много лет, чтобы романтизировать физиологию. Это совпадение, игра гормонов, инстинкт… что угодно.

– Вики, – наставительно поправил барон, – в нашем возрасте уже можно давать волю инстинктам. Даже нужно. И не мешать играм гормонов, раз они за столько лет не устали. А там и до романтизации физиологии недалеко.

– Все шутишь? – спросила она обиженно.

– И не думал, клянусь, – сказал Мартин самым честным тоном и поцеловал ее в мокрую щеку. Виктория закрыла глаза: стоять так близко и не желать его убить было удивительно. Как и вдыхать его запах – вдоволь, без утайки.

– Я не хочу менять свою жизнь. Я слишком стара для этого. Мне вполне комфортно без мужчин.

– Стара? – переспросил он смешливо и сжал ее ягодицы под легким платьем – упругие, крепкие. И тут же получил по наглым рукам. – Но у тебя были мужчины, Вик, – ревниво добавил он. – Я же все знаю, обо всех. Я за тобой следил, как маньяк, все эти годы и каждый раз сдерживался, чтобы не убить очередного твоего любовника. И Сашу хотел размазать… долго, Вик, очень долго. И Макса. До зубовного скрежета. Только потом я понял, что ты слишком усердно любишь всех, кроме меня.

– Ты же понимаешь, о чем я, – прервала она поток его откровений. – Не уверена, что смогу выносить тебя рядом, Мартин.

– Понимаю, – согласился он спокойно. – Я тоже привык к одиночеству, Вики. И нам будет трудно. Беда в том, что без тебя мне вообще невыносимо. И если ты кого-то и сможешь вытерпеть рядом, то только меня.

Виктория замолчала, переживая его правоту. Внутри все ужасно болело, как после оглушающей истерики, но боль была не тягостной, словно осколки, изрезав и сердце, и все, что еще можно было, все же вышли наружу.

– Что за безобразную сцену ты устроил, – сказала она наконец с укоризненным вздохом и коснулась его губ пальцами, погладила. – Стоишь тут голый.

– В трусах, – поправил он со смешком. – Самому неловко, но я уже не знал, как тебя расшевелить, Кусака. Мы бы так и ходили вокруг да около до конца жизни. Ты такая упертая. И я уже поверил, что проиграл.

– Не называй меня так.

– Кусака?

– Да. Меня раздражает.

– Не буду.

Они бурчали, прижавшись друг к другу лбами, будто всю жизнь прожили вместе.

– Что мне теперь делать?

– Пообедать со мной? – предложил он с готовностью. – Я буду милым. Самым милым парнем из всех известных тебе парней.

– Я не могу с размаху взять и пустить тебя в свою жизнь, Мартин.

– Я сумею тебя убедить, – заявил Март самоуверенно. – Просто дай мне шанс и не бегай от меня. Я, – добавил он с видом мученика, – даже готов прожить на поцелуях в щечку столько, сколько тебе будет нужно.

Виктория скептически хмыкнула: душевное равновесие возвращалось, и вместе с ним – способность трезво мыслить. Насколько это вообще возможно после такого всплеска эмоций.

– Я подумаю, Мартин.

– Думай, – согласился он. – Но не очень долго, – тон его понизился, и барон скользнул ладонями по ее спине. – А я помогу тебе думать в правильном направлении.

– Не дави на меня, – строго предупредила Виктория. – Мне все еще страшно.

– Приглашение на свидание в горах приравнивается к давлению? – деловито уточнил он.

Она помолчала, вглядываясь в его лицо, – и решилась.

– Нет, не приравнивается.

– Отлично! – обрадовался барон. – А пожелание собраться и переехать ко мне прямо сегодня?

Она покачала головой, не сдержав улыбки.

– Ох, Мартин, Мартин…

– Не буду торопить, – покладисто кивнул фон Съедентент. – Переедешь завтра. Ты все прыгаешь по дворцам, а я дам тебе дом, Вики. Большой и теплый дом.

– Ты невозможен. Оденься, наконец.

– Мешаю думать? Сейчас возгоржусь.

– Ну дай мне прийти в себя, – попросила она тихо и снова уткнулась носом ему в голое плечо. – Пожалуйста. У меня голова кругом.

– Я просто счастлив, Вики, – сказал он серьезно ей в висок. – Я чертовски, безобразно счастлив. Ты ведь мне всю душу вымотала. Так что уж прости, если буду вести себя как идиот. Сама понимаешь, оставлять тебя с твоими страхами никак нельзя. Я бы прямо сейчас, пока ты ошеломлена и дезориентирована, утащил тебя в храм и сразу после – делать детей, чтобы самое страшное уже случилось и ты расслабилась. Но, видишь ли, я хочу, чтобы твое решение было осознанным. Так что думай сколько нужно, но рядом со мной. А сейчас, – он все же отпустил ее, взял рубашку, – что там у нас по плану? Обед в горах, лыжи, ужин, вино и я, красивый.

Несколькими часами позднее Виктория, подняв лыжную маску на шапочку и сощурившись от яркого солнца и мороза, наблюдала, как несется вниз по склону самоуверенный, нетерпеливый, нахальный блакориец. Натянула маску обратно на глаза, оттолкнулась – и полетела следом.

Вместе с ней от этого искрящегося снега и от легкости, поселившейся внутри, – как будто разрешилась давняя и дурацкая ссора с лучшим другом, – летело и крепло ощущение необычайной радости. Такое часто случается в молодости, когда выходишь из темноты в солнечный день и задыхаешься от счастья, от полноты мира. Мир Вики вдруг стал полным – словно она все эти годы смотрела на него сквозь темное стекло и думать забыла, какой он на самом деле.

Были потом и ужин в теплом лыжном домике в горах, и долгие посиделки перед камином с вином и шоколадом. Мартин очень много говорил, словно боясь тишины между ними: о своей академии и блакорийском дворе, о научной работе по универсализации щитов, которую сейчас пишет, – сыпал научными терминами, загораясь, тут же показывал примеры. А Вики заново привыкала к знакомому и незнакомому Марту.

И как только все эти годы она могла обманываться его легкостью и желанием смеяться над всем и вся? Сейчас он тоже то и дело принимался дурачиться – но это был все тот же Мартин, который утром жестко сказал ей: «Достаточно». Тот же, что дрался с ее поклонниками в университете и мрачно сверкал глазами, наблюдая за ней на дружеских встречах. Конечно, шестьдесят лет никуда не делись: он заматерел, стал тяжелее, порочнее – но все так же размахивал руками, встряхивал черными волосами, улыбался широко, и она смотрела на это и чувствовала, как сладко и требовательно сжимается все внутри. И прислушивалась к себе: в эти моменты Мартин замолкал и пронзительно, проницательно смотрел на нее – и поднимающий голову страх тут же прятался.

Боги, как трудно даже думать о том, чтобы выйти из привычной колеи, поменять жизнь, впустить в нее другого человека – и бояться пожалеть, и заранее страшиться того, что придется ломать, прилаживаться друг к другу, привыкать. Как не хочется выходить из зоны комфорта. Но нет ее уже, этой зоны, лежит в руинах, и нужно как-то жить в новом мире.

Мартин не пытался соблазнять Вики, но как-то само собой получилось, что она задремала рядом с ним на диване у камина. И проспала так всю ночь, чувствуя сквозь сон тяжелую ладонь на спине и восхитительный, умиротворяющий запах мужчины, которого она так давно любила и продолжала любить.