А все прочие партии пытались всеми способами увильнуть от решения земельного вопроса. Что кадеты-буржуи, что «крестьянская» партия эсеров, что все остальные. Легко понять, почему простой рядовой солдат им не верил, а их многочисленную прессу использовал на растопку и самокрутки, даже не читая.

Хохма здесь заключалась в том, что если бы крестьянин-середняк знал наперёд, что его ждёт при советской власти коллективизация, голод и террор, то шарахался бы от большевиков, как чёрт от ладана.

Значит, надо предложить солдатам, сиречь крестьянам, которые и составляли абсолютное большинство населения, чёткую и понятную программу действий, возможно, в чём-то социалистическую, и пусть даже ряд крупных землевладельцев перестанет поддерживать. Это будет меньшим из зол. Хотя, возможно, получится убедить и их тоже.

Но это всё потом. Первым делом придётся разобраться с проблемами на фронте. Положение и впрямь катастрофическое. Восьмую армию нужно срочно отводить назад, чтобы не попасть в окружение, бросать без боя практически единственные завоевания летнего наступления. Обе соседние армии покатились назад под влиянием комитетов, решивших, что обороняться не надо. Сколько в этих комитетах было шпионов и вредителей — можно только догадываться.

Так что в итоге Корнилов отдал приказ начать отход с правого фланга, удерживая, впрочем, стык с Румынским фронтом. Телеграммы и донесения летели друг за другом, и чем дальше отступали русские войска, тем сильнее чувствовалась паника, царящая в штабах армий и Ставке. Во время беспорядочного отступления из Станислава вооружённая толпа, которую уже нельзя было назвать армией, устроила кровавый погром. По дорогам, забитым обозами и отступающими войсками, невозможно было проехать. Дым от пожаров виднелся даже здесь, в Коломые. Горели интендантства, склады с продовольствием и боеприпасами, их поджигали отступающие тыловики, несмотря на дефицит и постоянный снарядный голод.

Даже при том, что на одного австрияка приходилось пять русских солдат, деморализованная армия не могла сражаться, а ударных батальонов не хватало, чтобы держать позиции за всю армию. Спасти положение здесь могло только чудо, но чуда не происходило. Скорее наоборот. В одном из многочисленных донесений Корнилов обнаружил доклад о том, как 24 батальона бежали при наступлении всего трёх германских пехотных рот. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

В современной ему войне генерал ничего подобного не видел, наоборот, храбрость русского оружия ежедневно подтверждалась в сражениях с нацистами, западными наёмниками, добровольцами и их инструкторами из НАТО. Перекинуть бы сюда хотя бы один полк, хотя бы один батальон… Но нет, придётся обойтись имеющимися силами.

А командование пока занималось перекидыванием генералов с места на место, хотя никакого эффекта это не приносило, всё равно что тасовать краплёную колоду. Эрдели перевели из 11-й армии в Особую, Балуева из Особой — в 11-ю. Шило на мыло, не больше.

Ночью пришла телеграмма о назначении генерала Корнилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом.

Глава 4

Коломыя — Каменец-Подольский

Утром следующего дня бледный от недосыпа генерал принялся разбирать накопившееся за ночь. Ставка требовала принять все меры к прекращению отступления, и Корнилов только усмехнулся в усы, читая телеграмму Верховного Главнокомандующего Брусилова. Тут помогли бы только заградотряды НКВД в синих фуражках, и то не факт.

Надо было отправляться в Каменец-Подольский, принимать командование фронтом, а оттуда уже в Бердичев, и, похоже, Завойко и Голицын отправились рановато. С Савинковым он лучше переговорит лично, с глазу на глаз, раз уж такая возможность скоро представится. Да, эсер, да, террорист. Но Савинков хотя бы не агитирует за интернационализм и превращение империалистической войны в гражданскую, а твёрдо стоит на позиции оборонцев.

С запада по-прежнему долетал запах дыма и доносились глухие разрывы снарядов. В Коломые оставаться никакого смысла уже не было, поэтому генерал отправил в Ставку, в Петроград, комиссарам фронтов и журналистам телеграмму, зная, что вскоре её содержание будет опубликовано во всех газетах, и начал готовиться к отбытию в штаб фронта.

«Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства — бежит! На полях, которые нельзя даже называть полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования. Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс. Эта стихия проявляется в насилиях, грабежах и убийствах. Смертная казнь спасет многие невинные жизни ценой этих немногих изменников, предателей и трусов. Я, генерал Корнилов, заявляю, что отечество гибнет, а потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах для сохранения и спасения армии и для ее реорганизации на началах строгой дисциплины, дабы не жертвовать жизнью героев, имеющих право видеть лучшие дни!»

Смертная казнь на фронте и на самом деле оказалась бы меньшим из зол, но Корнилов прекрасно понимал, что одной только смертной казнью дела не поправить. Нужна планомерная работа по восстановлению дисциплины, и в первую очередь — устранение пораженческой агитации и агитация уже наша.

Ему вспомнились вдруг войны ЦИПСО и ожесточённые баталии в мессенджерах и твиттере, особенно в начале специальной военной операции. Воистину, ничто не ново под луною.

Корнилов прошёл по штабу, вяло отвечая на приветствия офицеров и генералов, которые сновали туда-сюда, пытаясь закончить дела до того, как штаб начнёт эвакуироваться из города. Дежурная машинистка, совсем юная барышня в потрёпанной солдатской форме, громко стучала по клавиатуре, но, завидев появление генерала, попыталась вскочить.

— Отставить, — махнул рукой он. — Печатайте приказ, я вам продиктую.

Девушка заменила листок в машинке на новый, отложив недоделанный в сторону.

— Приказываю… Напечатали, да? — он заглянул машинистке через плечо. — Расстреливать без суда тех, которые будут грабить, насиловать и убивать как мирных жителей, так и своих боевых соратников, и всех, кто посмеет не исполнять боевых приказов в те минуты, когда решается вопрос существования Отечества, свободы и революции. Я не остановлюсь ни перед чем во имя спасения Родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов.

Машинистка бросила на него встревоженный взгляд, но продолжила печатать, пальцы быстро порхали по тугим клавишам.

— Настоящий приказ прочесть во всех ротах и батареях. Генерал Корнилов, — закончил он.

Приказ откровенно нарушал нынешнее законодательство, казни в целом были отменены ещё в марте. Но увещеваниями и мольбами дисциплину не восстановишь. Кроме пряника должен быть и кнут. Революция обезглавила армию, разрушив принцип единоначалия, важнейший из всех, и именно его нужно было восстановить в первую очередь, а для этого нужно было обезглавить солдатские комитеты, превратив их в фикцию или распустив полностью. Корнилова бы устроил и первый вариант, что-то вроде позднесоветских профсоюзов, которые уже не боролись за права рабочих, а только доставали путёвки в санатории и собирали взносы.

Корнилов поставил подпись под напечатанным приказом. Когда приказ доведут до личного состава, возможно, у солдат поубавится желания вести себя в захваченных городах, как варварская орда. Донесения из Калуша и Станислава приходили воистину леденящие кровь.

Он вновь посмотрел на машинистку в солдатской форме, и ему вспомнились вдруг эксперименты Временного Правительства по созданию женских добровольческих батальонов. Полный бред, по его мнению. Для пропаганды, может быть, и неплохо, но в бою такие подразделения показывали себя просто отвратительно. Женщины не созданы для войны. Не место им на полях смерти, где царят ужас, кровь, грязь и лишения. Надо разузнать, есть ли подобные формирования на фронте и вывести их в тыл как можно скорее.