— Ты что ж, думаешь, у меня девять жизней, как у кошки? — загоготал в ответ конвоир, и брезгливо оглянулся на Джона Форреста, который всё ещё топтался у ворот, перечитывая бумагу об освобождении.

Англичанину казалось возмутительным, что голодного, измождённого человека вот так выпихнули на улицу, не предоставив никакой компенсации за ущерб, причинённый его здоровью и репутации.

— Разрешите идти? — спросил санитар у конвоира, который, казалось, забыл о нём.

Форрест, наконец, сложил бумагу в нагрудный карман и недовольно объявил:

— Я тоже, пожалуй, пойду!

Джон направился к выходу, демонстративно не попрощавшись с начальником тюрьмы.

— Идите, идите. Вы свободны, — крикнул ему вслед начальник, не желавший, чтобы Форрест строчил жалобные пасквили в его адрес. По мнению начальника тюрьмы, все эти англичане мошенники. Чего шастать здесь, в России? Зачем скупать непроверенный товар? Махинаторы, одним словом, и всем им место за решёткой.

Ворота тюрьмы широко отворились, и Форрест вышел, таща за собой адвоката. Повозка с мертвецом выехала следом, и ворота тюрьмы тут же закрылись на множество засовов.

6.

Через час телега с трупом медленно подъезжала к кладбищу за городом. Здесь хоронили умерших арестантов и бродяг. Старые могилы давно поросли травой, и могильщики не торопились копать новые, предпочитая выполнять заказы по мере необходимости.

Территория кладбища тянулась вдоль мусорной свалки, куда налетали тысячи ворон. Иногда мусорщики поджигали её, и тогда кладбище заволакивало облаком густого едкого дыма, от которого у всякого начинался приступ кашля. Ветер разносил по могилам остатки несгоревших кусков материи и бумаг, и от того кладбище было усыпано разноцветным мусором, напоминая издали заброшенный огород. Местные вороны с радостью подбирали цветные обрывки, украшая ими свои гнёзда.

У въезда на кладбище располагалась сторожевая будка, где могильщики обычно распивали вино в часы, когда не было работы. Повозка подъехала аккурат в семь часов вечера, и солнце ещё не село за горизонт. По обычаю могильщиков хоронить трупы после заката солнца запрещалось, и они недовольно поморщились: сегодня придётся снова работать.

Санитар и могильщики стянули мешок с трупом с повозки и оставили его лежать рядом с будкой. Сквозь плотную мешковину Савин наблюдал, как санитар достал из кармана несколько купюр и передал их могильщику в качестве оплаты за работу. Дюжий парень средних лет что-то говорил санитару с укоризной, но тот достал бумагу с печатью и тыкал пальцем в неё.

— Да пойми ты, мил человек, мертвец этот — заразный и оставлять его в тюрьме до утра никак было нельзя.

Договорившись о доплате, санитар передал могильщику ещё купюру и, быстро запрыгнув на повозку, плёткой несколько раз стегнул лошадь.

Могильщики подошли к мешку и стали разглядывать его со всех сторон.

— Сейчас закопаем? — спросил здоровый могильщик у старшого.

— Да ладно тебе. Работа не волк, в лес не убежит, — ответил старшой и пнул труп, желая отодвинуть его подальше от будки.

Удар пришёлся по рёбрам. Савину показалось, что теперь одно его ребро точно сломано. Он протяжно застонал. Однако могильщики ничего не услышали из-за крика ворон, стаей взлетевших над их головами.

— Давай поедим, потом делом займёмся, — поморщился старшой, поглядев на горизонт.

Работать на голодный желудок не хотелось, и верзила обрадованно закивал — мысль о еде вызвала у него страстный аппетит. Могильщики зашли в будку, налили по кружке вина и достали нехитрый ужин, состоящий из хлеба, домашнего сыра, огурцов и копчёного окорока.

Савин решил не терять времени и приступил к делу. Все попытки разорвать мешок окончились провалом. Грубая ткань оказалась слишком крепкой, чтобы разодрать её голыми руками. Сейчас он пожалел о том, что не прихватил в лазарете какой-нибудь острый предмет, но всё произошло слишком быстро.

Затёкшее тело корнета ныло от боли. Ребро давало о себе знать, даже небольшие движения вызывали адскую боль. Дышать становилось всё труднее. В отчаянии Савин принялся грызть мешковину, словно зверь, у которого не оставалось выбора. Мало-помалу, выплёвывая оторванные нитки мешковины, ему удалось прогрызть дыру величиной с кулак. Наконец, он смог просунуть наружу руку и стянуть веревку, которой была завязана горловина мешка. Выбравшись на свободу и вдохнув смешанный с едким дымом могильный воздух, Савин, хромая на правую ногу, заковылял прочь в сторону лесной опушки.

Дорога к лесу шла через небольшой овраг с проточной водой, покрытый многочисленными камышами. Благодаря им, корнету удалось незаметно по воде дойти до леса и свернуть на тропинку, ведущую в сторону пригородов Петербурга. Вечерело, и по первым звёздам он смог определить направление, не переставая двигаться вперёд.

К ночи корнет добрался до деревенской улицы, вдоль которой тянулась вереница низеньких деревянных домиков, казалось, вросших в землю. В одном дворе на паре жердей хозяева сушили мужскую одежду, и Савин, не задумываясь, сорвал её, перебравшись через забор. Однако хозяйская сторожевая собака, почуяв неладное, громко залаяла, оповещая домашних о чужаке, и кинулась за ним вдогонку.

— Вот сучка, — стиснул зубы Савин и быстро вскарабкался на забор, не выпуская из рук одежды.

Савин почувствовал нос собаки на своём бедре и, собрав всю силу воли, сиганул через забор, больно свалившись на бок. Собака продолжала злобно скалиться и лаять. Показав ей язык, Савин поковылял подальше от избы, чтоб наконец-то переодеться в человеческую одежду.

Рубаха, кепи и штаны пришлись ему впору. Ботинки оказались немного великоваты, но он плотно стянул их шнурками и побрёл в сторону города. Савин во что бы то ни стало хотел попасть в дом Ле Фло и уговорить Сюзанну бежать с ним в Самару. Внутри ещё теплилась надежда, что Сюзанна его простит и сделает всё, что он скажет.

Добравшись до первого кучера с каретой, ожидавшего кого-то у господского дома, и подождав, когда тот возьмёт седока, Савин ловко запрыгнул сзади на подножку и доехал до центра, не заплатив ни копейки.

Окно комнаты Сюзанны на втором этаже было прикрыто. Внутри горел свет. Аккуратно перебравшись через высокую ограду дома Ле Фло, Савин раздобыл лестницу и приставил к стене. Добравшись до подоконника, он украдкой заглянул в покои любимой.

Сюзанна лежала на кровати уткнувшись носом в подушку. Девушка громко плакала. Её свадебное платье валялось на полу, а вокруг стоял страшный беспорядок. Савин легонько толкнул створки, и окно послушно распахнулось, впустив свежий воздух из сада, а вместе с ним и полуживого корнета.

Сюзанна, казалось, утратила слух и, ничего не замечая вокруг, продолжала заливаться слезами. Ещё бы, позор на весь Петербург — невеста преступника, брошенная у алтаря! Сначала Форрест, теперь Савин… Её жизнь разбита навеки, и никто ей уже не поможет.

Оказавшись внутри комнаты, Савин осторожно приблизился к девушке на расстояние вытянутой руки. Стараясь не испугать, он обратился к ней тихим голосом:

— Любимая…

Но Сюзанна не расслышала его сквозь собственные рыдания.

— Сюзанна! — Савин громче окликнул девушку, сделав усилие. Говорить громко ему было трудно из-за давящей боли в груди.

На мгновение Сюзанна замолчала, слегка приподняв голову. Девушке показалось, что она бредит и ей слышатся голоса. Савин шагнул к ней. Сюзанна закричала, будто увидела привидение. Корнет зажал её рот ладонью, не давая возможности поднять переполох.

На первом этаже дома в гостиной сидели Эммануэль, его супруга Шарлотта и недавно освободившийся из тюрьмы друг семьи Джон Форрест. Они пили чай и обсуждали произошедшее, пытаясь прийти в себя и наладить отношения дочери с Джоном. До них донёсся крик Сюзанны, оборвавшийся в тот же миг, и они с сочувствием посмотрели наверх.

— Бедная девочка, — вздохнул Эммануэль, подливая себе чаю.

— Слышите, как надрывается? — печально сдвинула брови Шарлотта и с укоризной взглянула на Джона. — Пойдите, утешьте её.