Неожиданно глаза Хватова открылись, и Савин нервно засмеялся.

— Пришли, так забирайте, черти. На том свете увидимся, — устало процедил Хватов и отвернулся к стене.

— Хват, это ж я, Савин! Давай, Павка, вставай! — радостно заговорил корнет, ещё до конца не веря, что друг очнулся.

Он стал усаживать его на койке, но Хватов сползал, не в силах удержать спину ровно. Тело Хватова стало слабым, как тряпка. От сострадания Савин прикусил губу. До чего довели, изверги!

— Вот суки. Ничего, мы им покажем. Такую взбучку устроим, — воскликнул корнет, погрозив двери кулаком. — Я Путилина самого на двадцать лет засажу! Павка? — испуганно зашептал он, заметив, что друг опять теряет сознание.

Савин принялся трепать его что есть мочи, словно борясь со смертью, которая уже стояла за спиной.

— Сейчас спать нельзя, — почти рыдая, говорил Савин. — Нам план нужен, да поскорее. У нас времени совсем мало осталось.

Ему не верилось, что друг, с которым прошли лучшие годы его жизни, навсегда покидает его, оставляя совсем одного на свете.

Хватов вновь очнулся и вдруг посмотрел на Савина ясным осознанным взглядом:

— Колька… — он улыбнулся, будто увидел ангела.

— Ну, наконец-то. Что? Говори, дорогой, — обрадовался корнет и прослезился от счастья.

Хватов с трудом перевёл дыхание и приобнял Савина за шею. В этот момент два друга почувствовали нечто невероятно сильное и важное, что связывало их годами. Сами того не понимая, они всегда чувствовали себя братьями.

— Я же только ради забавы пошёл… — еле успел произнести Хватов на ухо Савину и внезапно замолк.

Его лицо резко застыло и больше не проявляло признаков жизни. Он потерял сознание, но грудь ещё слабо колыхалась от дыхания.

Николай снова начал тормошить друга за плечи, пытаясь вырвать Хватова из лап смерти. Но тело Павла странно обмякло. Жизнь покинула его. Савин пощупал пульс. Он отсутствовал…

Корнет зажал рот рукой, чтобы не разрыдаться. Хватова больше не было. Перед ним лежало бездыханное тело, в помутневших глазах друга застыл свет от белых стен.

С минуту Савин молча сидел на койке, бесшумно трясясь. Перед его глазами пронеслось детство и юность, годы в лицее. Хватов всегда был рядом — немного неуклюжий, но такой же азартный и смелый, как сам Савин. Теперь всё было кончено, и жуткая действительность навалилась на плечи снежным комом. От щемящей тоски по другу Савин обнял его тело и лёг рядом, беззвучно рыдая в пустоту. Его мир рухнул, и теперь всё было безразлично — свобода, деньги, успех… Савин впал в забытьё и уснул.

Его разбудило шарканье шагов. В коридоре отрывисто звучали голоса. Савин вмиг очнулся и резко поднялся с койки. Он снова посмотрел на Хватова, но теперь уже другим взглядом. Это был отчаянный взгляд, в котором смешалось чувство мести и отваги. В секунды корнет перескочил на свою койку и притворился спящим.

Погремев ключами, в отделение неторопливо вошли другие санитары, впустив запах свежего табака.

— Который из них-то? — почесал свою плешивую голову один из вошедших и уставился на спящего Савина.

— Кажись, этот, — зевнул второй.

Он подошёл к спящему и кулаком грубо толкнул его. Савин сделал вид, что проснулся, и застонал в ответ.

— Фамилия! — то ли приказал, то ли спросил санитар с длинными усами.

— Савин, — тихо простонал больной, краем глаза внимательно наблюдая за происходящим.

В этот момент приступ кашля сотряс его, и Николай скорчился, напугав санитаров. Его брезгливо откинули к стене, не желая подхватить заразу.

— Не этот. Тот, значит, — лысый показал на лежащего у стены мёртвого Хватова. Второй санитар направился к нему.

— Ишь, умник нашёлся. Давай, вставай! На эшафот скоро, — в голосе санитара слышались ненависть и презрение.

Но тело Хватова не реагировало на толчки, и санитар испуганно отшатнулся. Понимая, что заключённый умер, он устало вытер лоб и посмотрел на напарника.

— Помер, — заключил тот, пожав плечами.

— Беги, доложи начальству. А я за мешком пока, — приказал санитар с усами, и они оба вышли.

Как только дверь за ними закрылась, Савин поднялся и подошёл к двери. Но тут снова послышались шаги в коридоре, и Савин метнулся назад к своей койке.

Один из санитаров вернулся с главным доктором, который сразу направился к телу Хватова. Седовласый врач нагнулся над умершим, посмотрел его зрачки, пощупал пульс и, убедившись в смерти пациента, со вздохом произнёс:

— Всё, можете готовить.

Затем доктор направился к неподвижно лежащему Савину, который сквозь слегка приоткрытые веки наблюдал за происходящим. Врач пощупал его пульс и бодро, слегка посмеиваясь, заключил:

— Живой! Может, тобой будут народ на казни развлекать?

Савин оставался лежать недвижно, пока врач не покинул палату. Тем временем санитар стал нехотя заталкивать тело умершего Хватова в мешок из грубой ткани. Его лицо было напряженным, губы брезгливо кривились — не каждый день приходилось забирать труп из лазарета.

Санитар осмотрел комнату и недовольно пробурчал:

— Чёрт, верёвку забыл.

С этими словами он направился к двери. Ум Савина сработал молниеносно. Оставшись один, корнет живо встал. Затем, приложив немалые усилия, вытащил тело Хватова из мешка и переложил его на свою койку лицом к стене. Ещё раз на прощание посмотрел на друга и накрыл его одеялом. Сам же быстро влез в мешок и притворился мёртвым. Вскоре снова вошли санитары. Один из них сразу же крепко связал мешок с трупом.

— Чего вылупился? Тащи, — приказал усач.

— Как же я его один потащу? — возразил напарник. — Одному вовсе несподручно!

— Курить-то ты один мастак, пока я тут пыжусь, — заворчал усатый и со всей силы сдёрнул мешок с кровати так, что Савин больно ударился головой о пол.

Стиснув зубы, Николай подавил стон боли. А санитары всё переругивались, ворчали друг на друга. В конце концов, они понесли мешок вдвоём. В тюремном дворе их ожидала специальная телега, которую в лазарете окрестили «труповозкой».

Взвалив мешок с трупом на телегу, усач с ловкостью вскочил на неё и хлестнул лошадь, направляя её в сторону выезда из тюрьмы.

В будке дежурил охранник. Сквозь сетчатые дырки в мешке Савин видел всё, что происходило на улице. Свежий воздух и вера в близкое освобождение придавали ему сил.

Так совпало, что у тюремных ворот торчал измождённый и оборванный Джон Форрест. В тюремных стенах он утратил былой лоск и выглядел, как бродяга. Двое конвоиров сопровождали его вместе с начальником тюрьмы, изъявившим желание лично присутствовать при освобождении британского подданного.

— Вам это с рук не сойдёт! Так с заключенными не обращаются, — кричал Джон Форрест, нервно размахивая руками.

Ему вторил полный, добротно одетый господин — видимо, адвокат. Но начальник тюрьмы держался вполне уверенно и бодро. Он любезно улыбался.

— Мистер Форрест, я уже тысячу раз вам повторил, что я приношу извинения. Если вам угодно, можете подавать жалобу, — говорил он, сверкая вставными золотыми зубами.

— Именно этим я теперь и займусь, — заявил Форрест, подняв указательный палец вверх. — Это возмутительно, люди не могут содержаться в таких нечеловеческих условиях!

Глаза Джона неистово горели от увиденной им несправедливости к людям, пусть и преступникам. Впрочем, начальник тюрьмы, казалось, ничего не слышал. Он равнодушно протянул Форресту бумагу с гербовой печатью тюрьмы:

— Вы свободны! Всего вам доброго.

Форрест взял протянутую бумагу и потряс ею перед носом начальника, выражая своё недовольство.

К этому времени повозка с мертвецом в мешке подъехала к воротам, и конвоир жестом остановил её, приказывая возчику предъявить разрешительный документ.

Санитар быстро спрыгнул с повозки и показал бумагу:

— Сверять будете?

Слушая диалог санитара с конвоиром, Савин напрягся в ожидании. Что если охранник возжелает проверить мёртвое тело? Он застыл от ужаса при мысли, что его могут пронзить штыком.