Традиционная история по образцу Лависса была уязвима. Африканцам она рассказывала о «наших предках галлах», а юным французам в 1958 г., представляя вторую мировую войну, забывала рассказать о коллаборационизме, о Виши, о Петене…
Во Франции говорят, что государственная власть не любит истории с ее вопросами и сомнениями; если это правая власть, она не любит также и философии. История цивилизаций была введена в программы как обновленная история; это объясняли необходимостью соответствовать современному уровню развития гуманитарных наук. Но то, что у ученых было прогрессом по сравнению с историей событийной, в системе передачи и приобретения знаний, да еще в руках министерских чиновников стало шагом к разрушению исторических представлений.
Вместо того чтобы изучать периоды, стали изучать темы. Предлогом служило то, что прежде история не формировала умы, а скорее забивала головы ненужными деталями, датами. А тут еще сказался прогресс наук о человеке, деидеологизация истории, стремление придать ей характер «истинной» науки. Однако в школьных программах внешний прогресс достигался в ущерб приобретению исторических знаний, т. е. в ущерб памяти нации, ее самосознанию.
Но ведь и это самосознание – объект истории, даже если в основе его спорные и оспариваемые факты, как показал пример Жанны д'Арк. Об этом, однако, нет и речи: программы и так перегружены. Впрочем, если дело касается того, чтобы пожертвовать «второстепенной» историей, власти всегда поступают решительно. И вот история уже не преподается в младших классах; в них действует программа так называемой пробуждающей деятельности, в которой история – лишь факультативный предмет.
Одновременно с этим преподаванию истории бросили вызов средства массовой информации, прежде всего телевидение. Домашний экран представлял за редким исключением, так сказать, «стерилизованную», беспроблемную историю, далекую от анализа истоков настоящего. Это история грез, своего рода экзотика, необходимая для расслабления по вечерам уставших граждан. Телевидение неизмеримо привлекательнее преподавателя в классе, и оно стало оказывать свое воздействие на познание истории, стало как бы конкурирующей «параллельной школой». Однако преподаватели поначалу не придали этому значения. Они заняли по отношению к телевидению высокомерную и снисходительную позицию, как когда-то их предшественники по отношению к кино. Тем не менее им волей-неволей пришлось отказаться от позиции наблюдателей и превратиться в посредников. В скором времени они оказались вынужденными вместо собственного урока комментировать чужой, таким образом беря на себя роль как бы вспомогательного учителя для своих учеников.
К этому добавлялись удары со стороны издателей. Почувствовав кризис образования, ярко проявившийся в мае 1968 г., они приступили к работе над книгами, в которых на смену историческому повествованию, якобы вышедшему из моды, дискредитированному, нежизненному, пришли документы и статистика и снова тематический подход. Вместо того чтобы дополнять средства массовой информации, издательства хотели конкурировать с телевидением (как железные дороги во Франции пытаются конкурировать с авиацией). Книги переполнились картинками, огромными цветными картинками, на их страницах ставились целые спектакли… Если передача должна была насчитывать 52 минуты, или 13, или 26 минут, то и в каждой главе должно быть одинаковое количество страниц. На каждой странице столько-то картинок и фотографий и т. д. От истории, которая давила обилием материала, перешли к истории, выдаваемой по крохам. Рационы ее стали мизерны, форма подачи неудобоварима, язык непонятен. Над текстом книги возобладал ее макет.
Подобные книги в руках школьников, конкуренция телевидения, все более жесткий министерский контроль, инструкции и инспекции, вмешательство различных ассоциаций – все это вместе привело к тому, что история была попросту убита. Система породила настоящий хаос. Дети «не стали знать историю». И как бы компенсируя это, как грибы осенью стали расти обозрения в журналах, комиксы, в которых история, какой она была во времена отцов, воспроизводится в свете сегодняшнего дня.
Тут возникло противодействие; его вдохновителем стала «Ассоциация преподавателей истории». Выступая за использование кино в преподавании, за изучение современности, за восстановление истории как обязательного предмета в начальной школе, разумное планирование программ, она сумела сплотить вокруг себя все группы историков и выиграть первые сражения. Правда, и история тем временем обрела новые возможности.
Ведь она многому научилась; итог и опыт последних двадцати лет далеко не во всем негативен, отнюдь. И прежде всего благодаря интенсивным размышлениям о том, что такое история, о ее методах, функционировании и задачах, будь то идеи М. Фуко[54] или искания школы «Анналов», Поля Вейна (I.16) или же выступления с защитой или критикой так называемой марксистской истории. А от прежней системы преподавания истории пронесшийся над ней ураган оставил одни обломки.
Итак, желая получить непосредственное представление о «пробуждающих» занятиях, я отправился на уроки истории в начальную школу моего квартала Сен-Жермен-ан-Лэ. Мое изумление не поддается описанию.
Школа «Ампер» – самая обыкновенная. Я не выбирал ее специально, не пользовался никакими рекомендациями. Просто обратиться туда мне было удобнее всего. Когда-то здесь училась моя дочь Изабель. И вот я явился туда совершенно неожиданно и, встретив прекрасный прием у директора и преподавателей, со следующего дня присутствовал на уроках.
В классе Алины Жосс на втором году обучения дети 9-10 лет рассматривали историю Франции через призму истории квартала Сен-Жермен. Смысл обретал каждый камень, каждый портал, каждый городской пейзаж. Каждое изменение в облике города рассматривалось по отдельности и тут же вписывалось в широкую историческую перспективу. В курсе истории средних веков Маргерит Трюблен я попал на турнир. Разглядывая печать Ангерана де Мариньи (1310), восстанавливали все стороны жизни знати: анализ миниатюры с изображением турнира дал повод к упражнениям, достойным Ролана Барта[55] – знаменитого специалиста по семиотике. Рассуждение вращалось вокруг слова «турнир», вокруг различных способов исторического письма. Что мы можем извлечь из сопоставления повествования, сказок, картинок?
На уроке Николь Дармон (первый год, 8-9 лет) я поначалу не поверил своим ушам. Как и на предыдущих уроках, это было не вещание с высокой кафедры, а именно пробуждение мысли. Я хотел сохранить себе какое-нибудь свидетельство, и вот привожу здесь коллективный текст – итог урока. Искусствовед Пьер Франкастель возликовал бы в могиле, если бы увидел, что за два часа урока удалось понять в Возрождении тридцати мальчишкам и девчонкам. При этом в их распоряжении была дюжина репродукций, ничего больше. Текст был составлен у меня на глазах, я точно воспроизвожу его, лишь кое-где исправив орфографические ошибки.
Вопрос: Почему XV и XVI века назвали Возрождением? «Рассматривая наши картины, мы установили, что если в средние века человек интересуется в основном своим спасением (Элоиза), то с XIV в. он начинает интересоваться всем миром (Жан-Марк) и самим собой (Сесиль). Начиная от Фра Анжелико и его картины «Снятие с креста» (1435) и до Тициана с его «Мадонной с кроликом» (1530), пейзаж приобретает все большее и большее значение (Паскаль). Стремятся изобразить пространство (Стефани), вводя, например, в картину зеркало, как в «Чете Арнольфини» ван Эйка (Амели), или конструируя перспективу, как на «Портрете канцлера Ролена». Заметно также, что становится много портретов (Валери): это портреты буржуа и крестьян у Брейгеля (Николя), но прежде всего портреты дворян и принцесс: у Рафаэля и Пьетро делла Франческо.
Художник также любит изображать себя; ему нравится любоваться собой (Эммануэль); таков автопортрет Дюрера. Библейская сцена подчас становится не более чем предлогом, как на картине Веронезе «Брак в Кане Галилейской».
Скульпторы, как и в античную эпоху (Оливье), интересуются изображением человеческого тела (Софи). Архитектура обогащается загородными дворцами (Анн-Франс), вроде Шамбора, Шенонсо. Элементы древнего укрепленного замка теперь играют лишь декоративную роль.
