Утром Петр Семенович ожидал подкреплений, которые освободились с Босфорского направления. Там так же ждали атаки турок, но неприятель только демонстрировал активность, на самом деле лишь отвлекая силы русских. Такая информация стала доступна благодаря тому, что казакам удалось взять «языка» и тот выложил все, что знал. Всего одна турецкая дивизия специально маршировала, мельтеша перед глазами русских офицеров. Потому, две дивизии на этом направлении было явно избыточным, и одну Салтыков приказал перенаправить в Бусру, чтобы освободить часть войск для помощи Павлополю. Но Орлов все равно проявил своеволие и Салтыков решил, что после Дарданелльского сражения подымет вопрос о нарушении Устава и неисполнения приказа. Но потом, пока пусть Григорий послужит.

* * *

Лагерь англо-турецкой армии под Павлополем

21 октября 1762 года. 23.10

А в это время командующий объединенным англо-турецком войском Джон Легонье так и не мог побороть то состояние, в которое впадал русский офицер Москвин. Английский генерал-фельдмаршал осматривал в зрительную трубу, под стоны и крики раненных солдат и офицеров, место сражения. После ему, казалось, цинику, могли бы сниться кошмары, обрастающие все новыми подробностями открывавшейся картины побоища. Но только если он сам переживет следующий день.

Сражение еще не проиграно и завтра, скорее всего, можно будет дожать русских, пусть вновь большой ценой. Но в чем же цель? Союзный флот так и не смог пройти в пролив, лишившись кораблей-гордости Роял Нэви.

Английские войска участвовали на завершающем этапе последнего штурма, когда русских уже продавили, большей частью уничтожили. Но Бог был, почему-то на стороне северных варваров. Может потому, что Легонье так и не помолился за упокой душ жертв геноцида в Смирне? Ведь собирался, да все никак не находил времени. Это так греки, армяне, евреи, убиенные в Смирне мстят? За то, что Джон Легонье мог, но не предотвратил убийства?

— В пекло все! Завтра я возьму Чаннакеле! — Легонье, старающийся везде и всегда показывать свой исключительный аристократизм, сплюнул слюну, сдобренную кровью.

Командующий искусал губы, когда вначале десятками, а после и сотнями стали гибнуть уже в русской крепости вверенные ему войска. Нет! Отдельно не жалко никого, даже геройски погибшего капитана, тезки, Джона Скирсби, который, схватив двух русских солдат, вместе с ними спрыгнул со стен Чаннакале. Жалко того, что парламент, да и король, предъявят генерал-фельдмаршалу обвинение в том, что деньги, использованные на экипировку и обучение солдат, растрачены без достижения результата.

— Сэр! Сэр! — пытался докричаться до командующего адъютант.

— Что еще? — раздраженно спросил Легонье.

— Сэр, две новости… — замялся адъютант.

В таком случае русский император мог сказать, что новости две: хорошая и плохая и предложить выбор, с какой именно начать.

— Ну? — вызверился командующий.

— Четыре турецких полка, по допущению турецких офицеров, сорвались с места и на рысях ушли. Мы лишились половины своей конницы, иные так же ропщут. И пришли сведения, что генерал-лейтенант Мюррей взял сходу Ереван и русские отступили к Кахетии и Картли, — на одном дыхании выпалил адъютант и чуть сжался, как будто ожидая удара.

— Молодец Мюррей, может русские оттянутся и на нашем направлении. А что до турок… Наведите порядок. Устройте патрули, возьмите под стражу их высших офицеров. Сделайте, что-нибудь и не стойте истуканом, — выкрикнул генерал-фельдмаршал Легонье.

Командующий уже свыкался с мыслью, что не быть ему героем Англии, тут нужно думать, к кому из патронов в парламенте обратиться за помощью, чтобы не попасть под суд. И, как бы то ни было, но бегство части турок только на пользу ему, Легонье. Можно будет выстроить свою защиту на том, что союзники подвели, бросили, когда английские солдаты уже взошли на стены и в проломы крепости Чаннакале, которая, скорее всего, так и останется Павлополем.

Человеку свойственно хвататься за спасительную соломинку, даже если вес этого жаждущего под девяносто килограммов, а соломинка надломленная. Не хотел Легонье думать о том, что Великобритания — это империя, которая не знает слез, не то, что иных людей, но и своих подданных. Его поймут, его простят.

Глава 8

Торунь

21 октября 1762 года

Быстрее, чем я добрался из Петербурга в Кенигсберг, в этом мире ни у кого бы, наверняка, не получилось. Железная дорога от Петербурга до Ревеля играла большую роль в возможностях перемещения войск и всего необходимого для войны и быстрой связи. Что касается связи, то здесь сыграли немалую роль оптические телеграфы. Много они сжирают средств, министра финансов Рычкова уже скоро придушит его собственная жаба. Но то, что за одни сутки информация способна преодолеть тысячу километров, дает России фору во многих и военных, и политических делах.

Так и получилось. Когда буквально после принятия Фридрихом решения встретиться со мной, через два дня я узнал об этом. Зашифрованное послание по линии Тайной канцелярии содержало не только желание прусского короля и моего дядюшки встретиться, но и предложения о непосредственной организации этой встречи. К примеру, и я, и Фридрих рассчитывали сохранить в тайне наше рандеву. Мне это удавалось лучше уже потому, что мой двойник отправился на южный Урал, и об этом стало известно достаточно большому кругу заинтересованных лиц. Не то, что именно двойник поехал, а то, что Петр Федорович собственной персоной вновь проявляет необдуманность и скоропалительность принятия решений. Уезжать на юг страны, когда на севере идет война со Швецией.

Вместе с тем оправданием поездки императора служил тот факт, что в Закавказье дела обстоят не лучшим образом, и уже доходили слухи, что там что-то неладное, возможны и прорывы персов на не так давно вошедшие в состав России кавказские земли.

Правда предполагается некоторая «утечка» информации, без точных дат и частностей. Мария-Терезия должна узнать о том, что встреча была. Но где и когда? Пусть теряется в догадка о времени и месте. Особенно желаю ей, чтобы у старушки разыгралась фантазия на предмет того, о чем, собственно, мы я дядюшкой договорились. Может, меньше будут австрийские войска топтать границы Балканского Союза?

— Степан, все проверили? — спросил я у своего верного товарища, казачьего генерал-поручика.

Если встреча с Фридрихом сложится удачно и без эксцессов, то нужно давать Степану уже и генерал-аншефа.

— Все проверили, Ваше Величество. Делали это совместно с людьми короля. На два дня выкуплен один из пяти трактиров в Торуне. Все комнаты в нем, как и в соседнем, выкуплены нами и людьми короля. Встреча состоится поздно вечером, чтобы не было опасности, что кото-либо узнает о Вас или о прусаках, — отвечал Степан, который четыре дня назад прибыл ко мне в Кенигсберг и сейчас сопровождает в польский город Торунь, оказавшийся как бы между Россией и Пруссией, являясь при этом польским.

Встречаться с королем Фридрихом на землях Восточной Пруссии, было бы своего рода попыткой унизить прусаков, чего хотелось избежать. Встретиться в прусских землях не хотел уже я. Все-таки между нашими странами имеется напряжение, и армии стоят друг напротив друга в двухдневном переходе. И это тогда, как просто необходимы войска и на Южном Урале, и на Кавказе, да, и в районе проливов также было бы неплохо иметь резервы.

— Ваше Величество, позвольте Вам еще раз напомнить о тех условностях, о которых было договорено с королем Фридрихом, — сказал Степан, доставая из внутреннего кармана камзола бумагу. — И мы жалуемся на дороги в России?

Степан не выдержал и сделал замечание о плохих дорогах. Действительно, три дня назад неожиданно выпал снег. Мокрые белоснежные хлопья столь быстро покрыли землю, сколь моментально и растаяли уже на следующий день, и теперь дороги размыты, из-за луж не видно ухабов, и даже моя карета с великолепными рессорами и прорезиненными колесами, казалась, абсолютно некомфортной.