Пока мы с отцом несколько часов стояли в дорожной пробке, я успел достаточно устать и к моменту нашего прибытия в крохотный поселок, где регулярно работал отец, я хотел только размяться и вдохнуть свежего, влажного воздуха. Сидя в не самом удобном положении в нашей старенькой «Ниве», задние сиденья которой были завалены пустыми, но нужными, как говорил отец, ящиками, инструментами и прочим барахлом, мое тело просто требовало от меня привычной подвижности. Благо, когда мы, наконец, добрались, дождь кончился, и ничего не мешало мне отправиться на короткую пешую прогулку.

Я был в этом поселке не впервые, но ранее никогда не гулял по нему, а потому это был бы мой ознакомительный «выход в свет». К слову, приехал я сюда тоже не просто так. У отца был вызов на работу – с ним все понятно, а вот свое тело я потащил так далеко от города потому, что мой дедушка, отец моего отца, несколько недель назад бесследно пропал. Совсем недавно расследование прекратилось и все порешили, что тот просто умер где-то в лесу, куда он и отправился в последний раз. Оно и понятно, ведь списать все на слабость и болезненность старого человека проще всего. Весть о пропаже, а затем и смерти дедушки, заставила меня несколько дней просидеть в своей комнате не выходя. Мне не хотелось разговаривать даже с отцом, который, впрочем, тоже нуждался в поддержке после гибели единственного родителя. Но тогда я до этого не дошел, возможно, из-за депрессивного состояния и шока.

Дед мой был отличным мужичком и, несмотря на свой возраст, активности ему было не занимать. Когда отец был на работе в поселке, дедушка сам ездил к нам в город и жил со мной. Мамы у меня нет, и я никогда не видел ее вживую, только на стареньких фотографиях, судя по которым я унаследовал ее черные, отливающие синевой волосы, синие глаза, белую кожу и довольно симпатичную родинку под глазом, которую, казалось, можно было заметить даже в темноте – настолько контрастировала она с моей бледностью. Именно из-за отсутствия матери дедушка оставался со мной, когда я был еще маленьким. Кроме того, он отлично разбирался в естественных науках, что немало помогало мне с учебой в школе, которую я любил просто прогулять. Меня больше всего привлекала музыка, нежели все эти формулы, строения клеток и правила языка. Именно поэтому у меня всегда за спиной была акустическая гитара и пара-тройка затертых пластиковых медиаторов в кармане. И хотя я яро настаивал на том, что вполне смогу обойтись в городе один в отсутствие отца в таком возрасте (на самом деле отчаянно выбивая свободную площадь для того, чтобы пригласить туда знакомых девчонок), он, образно говоря, схватил меня за воротник и легким движением руки отправил в развалюху.

И получалось так, что, пока отец будет пропадать на работе, я буду помогать приводить дом в надлежащий вид для последующей продажи. Как-никак, за несколько недель его запустения там было чего убирать. Да и дедушкины странные записки нужно было ликвидировать наконец со стен. Да, он был мужиком что надо, однако его единственная странность была масштабной и заключалась в том, что он все время боялся чего-то. У него всегда при себе был какой-то причудливый амулет, и когда он приезжал ко мне, то сразу раскладывал такие в моей комнате или подбрасывал в рюкзак. Один из них мне даже приглянулся и я с удовольствием носил его на шее, как украшение. Так вот, возвращаясь к теме «странных записок на стенах», у себя дома он расклеивал на стенах листочки с бессмысленными значками, больше похожими на какие-то иероглифы. Он никому не говорил, что они значат. А может и говорил. Отцу, например. Но мой отец, скорее всего, не верил ему, а потому не рассказывал небылиц мне, а дедушка, в свою очередь, предполагая, что и я ему не поверю, мне уже не рассказывал – не доверял. Но, скорее всего, он просто об этом не говорил никому.

По мере приближения к тому самому поселку, который даже не был поселком городского типа, я стал отмечать изменение состояния дороги. Когда мы свернули с основной трассы и направились уже конкретно к этому месту, минуя близлежащую работу отца, асфальтированная, и такая привычная мне дорога сменилась грунтом, проезжая по которому, было невозможно ни вздремнуть, ни даже насладиться музыкой, ведь шума от колес было так же много, как и тряски от крупных камешков и вымытых дождем ямочек. Однако это была только та дорога, что вела к поселку – в нем самом она оказалась куда хуже. Мокрая после долгих дождей грунтовая дорога представляла собой грязь с примесью камней и дырами таких же грязных, темно-коричневых, чуть рыжеватых луж. И все это теперь было на нашей некогда белой машине. Куски глины и брызги грязной воды с луж окутывали практически всю ее, доставая до самой крыши. Это ужасное зрелище даже изнутри машины угнетало меня почти так же, как и сам вид поселка. Во-первых потому, что мыть потом весь этот кошмар придется нам с отцом, а во-вторых потому, что настолько серого места, как это, раньше мне даже не приходилось воображать. Этот унылый и в какой-то степени жалкий пейзаж редких ярких деревянных домиков с примесью серых и покосившихся, вросших в холодную землю, среди голых деревьев и такого же темно-серого, тяжелого неба, никак не вязался с тем, что отпечатался в моей голове с последнего визита сюда позапрошлым летом. Наверное, из-за обилия зелени и цветов различных оттенков, что буквально окутывали собой эти серые, старые заборы и стены домов, я и не мог найти сходства этого с тем.

Но даже так, моей радости не было предела, когда машина остановилась, и через пару секунд наконец-то заглох шумный мотор. Схватив с заднего сиденья гитару и набитый необходимыми, по моему скромному мнению, вещами, рюкзак, я пулей вылетел из душной и тесной «Нивы», на которой отец ездил только в поселок по работе. Мои затекшие за время пути и так привыкшие к комфортному транспорту ноги тут же дали знать о своей усталости, резко возникшей болью в мышцах.

– Ты куда? – увидев, как я накинул на плечо лямку от чехла с гитарой и отвернулся от машины, спросил отец.

– Да пока никуда – в дом. – удивленно ответил я, развернувшись к нему и претерпевая микроскопические холодные капельки воды на своем лице, именуемые моросью.

Дом, кстати, с виду был незаурядной ветхой избушкой из деревни из-за своих двух этажей, один из которых дедушка выстраивал, еще не имея седых волос на голове. Мокрое деревянное крыльцо, краска с которого уже лет двадцать как слезла, выглядело не очень крепко. Надо полагать, что из-за месячного дождя доски изрядно пропитались водой и вскоре начнут гнить. Их, скорее всего, придется заменить перед тем, как продавать дом. Кроме того, у этого доисторического строения были деревянные оконные рамы с такой же облупившейся краской. Радовала целостность стекол, – и то, если не считать трещины в окне небольшого коридорчика, где мы обычно разувались, дабы не тащить грязь внутрь дома. Но даже несмотря на этот недочет, дедушкин домик был одним из самых приличных частных здесь. Конечно, большую роль тут сыграло наличие чердака, погреба, второго этажа и довольно большого, ухоженного участка, который выглядел лучше самого дома. Было видно, что сараи, баня, дровяник и деревянный тротуар от калитки к дому были относительно новыми. Дерево, из которого они были построены, имело светло-желтый, а не классический здесь серый цвет. К тому же, при моем последнем летнем визите их не было. Правда, немного огорчило отсутствие беседки, о которой я грезил несколько приездов сюда. Она бы была отличным местом для отдыха и просто красивым дополнением хотя бы сейчас, когда все деревья уже сбросили свои пестрые наряды и перестали украшать это гиблое местечко. Листвы, конечно, с них налетело до жути много за время отсутствия дедушки дома, а все крыльцо было опутано засохшим серо-коричневым плетуном. Дедушка никогда не сдирал его даже на зиму, а уже к лету здесь были красивые зеленые листья крупного размера, которые, как рассказывал сам дед, я безумно любил срывать, будучи еще маленьким пакостным ребенком. Мало что изменилось с тех пор… разве что, я теперь не маленький.