Рива и Лида стали уходить из гетто на два-три дня. Это было опасно, если бы в дом пришла проверка со списком жителей, то родителям не поздоровилось бы. Но другого выхода не было. В городе стремительно кончалась еда. Даже ушлая и хлебосольная тётя Нюра могла достать едва ли горсточку пшена или несколько картофелин. Сестры уходили в деревни за черту города, просили еду у сельчан. Те делились неохотно, чаще прогоняли. Сёстры не обижались. В деревенских домах хныкали голодные дети. Каждый старался выжить и сохранить семью.

19 октября им повезло. Обойдя соседние деревни, Аксельроды набрали полкорзинки добычи. Картофелины, лук, две порченые полевыми мышами репки. Настоящее сокровище. В город вошли уже затемно, поэтому решили переночевать у тётки Нюры. В темноте идти по городу было очень опасно.

– Обовшивели все, – ворчала тётка Нюра, перебирая сальные Ривкины космы. Мыла бы достать, а лучше постричь вас наголо.

– Нет уж, – Ривка гордо тряхнула головой, и её красивые волосы рассыпались по плечам. – Пусть лучше вшивые, но стричь не дам.

– Перед кем форсить будешь? С кем женихаться? Вы там все голодранцы.

– Вот перед голодранцами форсить и буду, – хихикнула девушка.

– Пейте чай, вот вам по куску хлеба. И спать ложитесь. Находились небось.

– Находились, – согласилась Лида. – Ног не чувствуем.

– Я вам возле печки постелила, – сказала тётка. – И не трясите тут мне вшей. Своих полно.

– Они подружатся с нашими, – хихикнула Ривка. – У них детки будут. Суп сварите. Наваристый.

– Тьфу, гадость какая! – плюнула тётка Нюра. – Тебе лишь бы глупости нести. Ешьте и ложитесь спать.

Посреди ночи их разбудил рев грузовиков. Колонна шла по улице. Ревущие чудовища с огненными глазами сотрясали стену один за другим. И посуда звякала в шкафах. И дети прятались под кровати.

– Что там? Солдаты? – всполошилась Лида. – Облава?

– Одевайтесь, – выскочила из своей комнаты тётя Нюра. – Будьте готовы. Я сейчас узнаю, что там творится. Кроме меня никому не открывать, сидите тихо, как мышки.

Тётка накинула на голову платок, вышла за дверь.

– Лида, что это? Чего они шумят? – Ривка прижалась к сестре, и та обняла её.

– Может, это советские наступают, – зашептала она на ухо Ривке. – Сейчас соберутся, как ударят, немцы и побегут. И полицаи следом. А мы снова будем жить дома. Вшей всех у тебя повыведем, Мойша Бердич больше не будет над тобой смеяться.

– Если будет смеяться – получит в лоб, – пообещала Ривка, зарываясь Лиде под руку.

Лида вспомнила, когда Ривка была маленькая и, увидев страшный сон или просто испугавшись тени от занавески, приползала под одеяло к сестре. Хныкала и просила спрятать её от ночных кошмаров. А потом засыпала, успокоенная её близостью. И, пакостница такая, разбрасывала по всей постели свои костлявые руки-ноги, одеяло на себя наматывала. А один раз вообще надула сестре под бок из благодарности.

Лида улыбнулась, погладила Ривку по голове.

Стукнула дверь.

– Что там, тётя Нюра?

– Ой, горе-то, – тётка без сил рухнула на скамеечку у самого порога.

– Что там?

– Ложитесь, девки. Утром разберёмся.

– Тётя Нюра, на вас лица нет! – Лида подошла к тётке, взяла её за руку. – Что там?

Нюра закусила губу, подняла глаза на сестёр.

– Плохо дело, девки. Вывозят вас. Нагнали кучу грузовиков к гетто. Уже всех мужиков загрузили. Сейчас за баб, детишек и больных примутся.

– Мама! Там мама! – взвизгнула Ривка и бросилась на улицу.

– Куда-а-а, дура! – тётка стала в дверях, обеими руками толкнула Ривку в грудь. – Они ведь не на курорт везут! Яма для вас всех уже выкопана.

– Пусти! – Ривка нырнула под руку тётки, та только цапнула девушку за рукав, но пальцы соскользнули. – Мама!

– Ну хоть ты послушай! – Нюра обернулась к Лиде – Хоть у тебя мозги есть?

– Пустите, тётя, – твёрдо сказала Лида. – Мы пойдём. Спасибо вам за всё.

Она осторожно поставила на стол заветную корзинку, погладила тётку по плечу.

– Лида… – тётка спрятала лицо в ладони, плечи её затряслись.

– Спасибо, – повторила Лида, вышла за дверь и бросилась догонять сестру.

На улицах, примыкавших к гетто, было шумно. В темноте грохотали грузовики, слышались лающие немецкие команды. Топали сапоги, рвались с поводков собаки. Темноту разрезали яркие лучи прожекторов, кое-где горели костры и факелы.

Сёстры бросились к входу.

– Куда, девки? – пожилой полицай схватил их за воротники, потянул назад. – Что, не видите, тут такое творится!

– Дяденька полицай, мы отсюда, – заголосила Ривка. – Мы евреи, там мама наша. Пустите.

Полицай посмотрел на них недоверчиво.

– Куда пустить? Туда?

– Да, туда. Нам к маме нужно, к отцу.

– Шли бы вы отсюда, девки! – зло, сквозь зубы процедил полицай. – Придумали тут.

– Нет, дяденька. Нам туда надо, – замотала головой Лида.

– Что тут у тебя, Федченко? – раздался из темноты молодой голос.

– Да вот, девки какие-то рвутся. Говорят – местные.

– Так чего ты с ними разговариваешь? Давай к остальным.

Из темноты показался второй полицай. Посветил фонариком на плечи девушкам, увидел жёлтые звёзды и рявкнул:

– Федченко, тебе два раза повторять надо? Видишь же, что жидовки! Давай их внутрь, там разберутся.

– Слушаюсь, – пожилой толкнул сестёр к воротам гетто. – Ну, идите, дуры!

– Спасибо, дяденька, – пискнула Ривка.

И Аксельроды бросились вдоль по улице. Рядом с их домом уже стоял грузовик. Полицаи, ругаясь, грузили в него лежачего соседа, дядю Абрама. Абрам был больной, тяжёлый, почки не выпускали из него воду, поэтому тело соседа страшно раздуло. У жителей дома не было сил поднять его, несмотря на крики и удары, сыпавшиеся на них. Полицаи торопились, поэтому взялись сами. Лида поблагодарила небо за болезнь дяди Абрама, которая задержала грузовик у их дома, позволила им найти родных.

– Мама! – Ривка, словно кошка, сиганула с земли в грузовик.

– Доченька, – послышался голос Гинды. – Зачем? Зачем вы…

– Пустите, – Лида толкнула полицая, преграждавшего ей дорогу к грузовику. Тот от неожиданности отступил.

– Кто такие? – рявкнули из темноты.

– Аксельроды, – отозвалась Лида. – Рива и Лида Аксельроды. Дочери Гинды и Нохима. Проверьте по своим спискам.

– Сходится, – донеслось из темноты. – Все на месте.

Борт грузовика металлически лязгнул закрываясь.

– Поехали!

– Мама, – шептала откуда-то из глубины Ривка. – Мама, мы успели.

Лида протолкалась через плотно стоящих в кузове людей, нашла по голосу сестру и мать, стала рядом.

Грузовик с рёвом выруливал на Полоцкую улицу, встраиваясь в колонну, которая медленно тянулась к аэродрому. Лиде не было страшно. Они были вместе.

Полина Аускер

(Борисов, 1941 г.)

Полина его до смерти боялась. Он никогда не кричал на неё, не ругался, даже почти не разговаривал. Когда Полина стучалась в его комнату с ведром и тряпкой, молча вставал и выходил на крыльцо курить. Обходил девушку по дуге, словно опасаясь или брезгуя дотронуться даже до краешка потрёпанного платья.

Иногда Полина ловила на себе его пугающий, пронзительный взгляд. К примеру, позавчера ползает она по кухне, оттирает от половиц чёрные сапожные царапины и вдруг словно кто-то холодными пальцами берёт её за затылок. Обернулась – стоит в дверях. Смотрит. Кривит губы то ли в улыбке, то ли в презрительной гримасе. У Полины всё внутри заледенело, тряпка из рук выпала. Где была, там и села прямо на мокрый пол. А он отлепился от дверного косяка и пошёл к себе в комнату, старательно обойдя помытый участок.

– Снасильничает он тебя, Полинка, – говорила умудрённая жизненным опытом тётя Роза. – Как есть снасильничает. Они тут всё могут. Ты, если что, – молчи. А то прибьёт.