Прежде чем весь проект был окончательно проведен, я получил назначение в Дюссельдорф на должность командира 39-го пехотного полка. В этом назначении сыграла роль моя настойчивость в требовании этих трех корпусов.

Служба в строю – живая работа. Оживленное общение и постоянная непосредственная совместная работа с людьми и для людей, которые были вверены моему надзору, обучение офицеров, унтер-офицеров и солдат, военное воспитание юношей и превращение их в мужей, – все это после долголетней кабинетной работы меня особенно привлекало. Тринадцать лет я не нес строевой службы. Проверка обучения новобранцев занимала теперь первое место в моей службе в полку. Когда я был молодым офицером в 80-х годах прошлого столетия, семь раз мне вверялось обучение новобранцев, а именно: в 57-м пехотном полку в старом Везеле и в морской пехоте в Вильгельмсгафене и в Киле. Позднее я еще несколько недель нес службу в 8-м лейб-гренадерском полку во Франкфурте-на-Одере и с 1898 по 1900 год командовал ротой 61-го пехотного полка в Торне. Это для меня незабвенное время. Теперь в Дюссельдорфе я радовался всему тому, что удержалось с того времени.

Я видел, как будущая война приближалась большими шагами, и тем сознательнее ощущал всю тяжесть ответственности, которая лежала на мне как на командире полка. В различных обращениях к корпусу офицеров полка я им указывал на всю серьезность настоящего времени. В армии я видел основу обеспечения Германии и ее будущего, а также утверждение внутреннего спокойствия. Что армию надлежит воспитывать в таком направлении, это в 1913 году еще, слава богу, не встречало ни малейших возражений.

Дисциплина, распространявшаяся на офицеров и солдат, представляла для меня фундамент, на котором только и можно было создать боевую подготовку армии. Она могла быть достигнута только при более продолжительном сроке службы. Только то, что вошло в плоть и кровь закаленного дисциплиной человека, будет твердо сохраняться годами и переживет разлагающее влияние боя и сильные душевные испытания продолжительной войны. Хорошее обучение мирного времени должно было искупить нашу меньшую численность, которую приходилось учитывать, какая бы война нам ни предстояла.

Я ставил себе задачей воспитать в сплоченной дисциплиной части самодеятельных и охотно устремляющихся к ответственности солдат. Дисциплина не должна мертвить характер, а, наоборот, его укреплять. Она должна создавать общую размеренную работу, ведущую к одной цели и отбрасывающую на второй план всякие помыслы о собственной особе. Целью является победа. То, что от человека требуется в бою, не подлежит описанию. Великий подвиг поднять людей для перебежки под неприятельским огнем, а это еще далеко не самое трудное дело. Какое стремление к ответственности и какую невероятную решимость надо иметь, чтобы себя и других вести и посылать на смерть. Это бесконечно трудное дело, о тяжести которого никто не может судить, кто сам не принимал в нем участия.

Помимо заботы о людях и подготовки унтер-офицеров для их дальнейшего предназначения, особенно важной задачей для меня являлась дальнейшая подготовка корпуса офицеров и воспитание офицерской молодежи. Офицерский кадр мирного времени остается, тогда как офицеры запаса, унтер-офицеры и солдаты меняются. Офицерский кадр является, таким образом, носителем духа армии. Как всякий человек, занимающий руководящее положение, офицер должен знать великие дела и историю своего отечества. Ничто не может быть без значительного ущерба вырвано из общей исторической связи. Офицер, поддерживаемый унтер-офицерами, превращается в серьезный момент в защитника государственного порядка – это никто не должен был забывать. В этом заключается главное основание замкнутости офицерского корпуса и тесно связанного с этим удаления офицеров от политической жизни.

Я старался ознакомить моих офицеров с характером современной войны. Я стремился укрепить в них уверенность в своих силах, необходимую, чтобы справиться с их тяжелыми задачами. Однако самоуверенность не должна была переходить через край.

Я с большим рвением посвятил себя обучению полка и получил удовлетворение, так как полк постоял за себя перед лицом противника. Мне доставило большую радость, когда во время войны я был зачислен в списки полка, а затем был назначен его шефом. После моего увольнения полк сохранил мое имя. Я горжусь пехотным полком имени генерала Людендорфа.

Я прибыл в Страсбург в апреле 1914 года. В это время генерал фон Деймлинг установил там энергичный темп военной жизни. Положение командира бригады резко отличалось от положения командира полка в Дюссельдорфе. Недоставало непосредственной совместной жизни с солдатами и офицерами. Моя работа заключалась в области обучения. Перед войной я успел получить удовольствие представить начальству мою бригаду на учебном плацу под Бичем.

На очереди стояло мое назначение в большой генеральный штаб обер-квартирмейстером. Я все время продолжал принимать участие в работах генерального штаба. В мае я был участником поездки генерального штаба, начавшейся во Фрейбурге в Брисгау и закончившейся в Кёльне. В этой поездке принимал также участие его императорское высочество кронпринц германский. Он серьезно и с большим усердием работал над своей задачей и одновременно обнаружил правильное военное понимание и глазомер в крупных вопросах. В августе я должен был принять участие в так называемой «мучной поездке». В этой поездке на стадии стратегического планирования должно было обсуждаться снабжение одной армии.

Нота, предъявленная в конце июля Австро-Венгрией Сербии, встревожила и меня в Страсбурге. Никто не мог оспаривать степень ее серьезности. Скоро война стала неизбежной. Дипломатия поставила германскую армию перед бесконечно трудной задачей. Я с большим напряжением взирал на Берлин и почувствовал теперь, что находился в стороне от всех крупных событий.

1 августа была объявлена мобилизация. Моя жена немедленно уехала в Берлин, так как семьи офицеров и чиновников должны были сейчас же покинуть Страсбург. В течение четырех лет войны мы не могли устроить собственный угол. Я редко имел возможность видеть жену, и то как-то на лету. В эти серьезные годы я не существовал для семьи, так как все мое время связывалось службой.

Рано утром 2 августа я отправился со своими лошадьми через Кёльн в Ахен и к вечеру прибыл туда. По мобилизации я был назначен обер-квартирмейстером штаба 2-й армии. Командиром 2-й армии был генерал фон Бюлов, а начальником штаба – генерал фон Лауенштейн.

Сначала я прибыл к генералу фон Эммиху, которому была поставлена задача с несколькими наскоро мобилизованными смешанными пехотными бригадами, которые еще не пополнились до полного штата военного времени, захватить внезапным ударом крепость Льеж. Это должно было открыть свободный путь армии в глубь Бельгии.

Я разместился в Ахене в гостинице «Унион».

Рано утром 3 августа сюда прибыл генерал фон Эммих. Я встретился с ним первый раз. Глубокое уважение связывало меня до самой его смерти с этим выдающимся солдатом. Начальником его штаба был полковник граф фон Ламбсдорф, проявивший себя как в боях под Льежем, так и в дальнейшем выдающимся офицером.

Рано утром 4 августа мы перешли через бельгийскую границу. В этот момент в Берлине рейхстаг патриотически демонстрировал свою солидарность с правительством, и после прочтения тронной речи присутствующие вожди партий пожатием руки дали императору обет верности на светлые и темные дни. В тот же день я принимал участие в первом бою под Визэ, у самой голландской границы. Было совершенно ясно, что Бельгия уже давно готовилась встретить наше вступление. Дороги были планомерно разрушены и забаррикадированы, насколько это достижимо при настойчивой работе. На юго-западной границе Бельгии мы не обнаружили и следов подобных заграждений. Почему Бельгия не принимала подобных же мер против Франции? (См. схему 1 в разделе «Схемы и фотографии»)