– Простите меня великодушно, но я не припомню – так давно это было.

– Хорошо, а кто познакомил вас и Николая Ивановича с фон Лидсбергом?

– Меня – Власов. Я как-то пришёл к Николаю, а там находился Карл. Так нас и познакомил хозяин квартиры.

– Когда случилось сие знаменательное событие?

Варламеев наморщил лоб и сжал губы, припоминая, когда Власов представил ему Карла, но так и не вспомнил. Просто отрицательно покачал головой.

– Точно сказать не могу, но года три-четыре тому.

– Карл нуждался в деньгах?

– Как и все молодые люди, – ответил Варламеев. – А почему вы спрашиваете? Николая убили из-за денег? – И, не дожидаясь ответа, продолжал: – Я говорил, что наследство пойдёт во вред, хотя тогда Власов отшутился, что я, мол, ему завидую.

– Николай Иванович часто помогал Линдсбергу деньгами?

– Простите, но мне он не докладывал. Знаю, что помогал, а какими средствами и как часто… – Варламеев покачал головой. – Вы этим поинтересуйтесь у самого Карла, он вам всё и поведает. Постойте, – Александр Андреевич подался вперёд так, что упёрся грудью в столешницу, – вы что, Карла подозреваете в злодейском умысле? – глаза его широко раскрылись, сделавшись похожими на две рублёвые монеты.

– Нет, – заверил Варламеева Михаил Александрович, – мы никого не подозреваем, как вы выразились, в злодейском умысле, но проверяем всех знакомых, родственников. Это обычная процедура, и поверьте, что в большинстве расследуемых дел причастными к совершённому преступлению оказываются либо родственники, либо кто-то из знакомых. – Заметив, что Александр Андреевич ещё раз дёрнулся всем телом и хотел сказать что-то нелицеприятное, Лунащук его опередил и сделал попытку успокоить: – Все дознания начинаются с таких расспросов. Иногда выплывает что-то такое, чего вы не брали в расчёт, а мы увидели под другим углом.

– Но так же нельзя! – возмутился Варламеев. – Вы своим подозрением…

– Александр Андреевич, каждый из нас занимается своим делом. Вот в ваши архивные дела никто из посторонних не вмешивается?

– Но…

– Вот именно, так позвольте и нам искать преступников своими методами.

Архивариус насупился.

– Если вы ничего нового добавить не можете, то позвольте откланяться, – Лунащук поднялся со стула.

Варламеев что-то пробурчал себе под нос, но Михаил Александрович не расслышал – он уже выходил из маленького кабинета архивариуса.

После разговоров с сотрудниками аукционной камеры у Николая Семёновича разболелась голова. Казалось, что кто-то изнутри колотит ногами и давит на глаза.

Как ни старался Лунащук отодвинуть неприятную, как он подозревал, встречу, но пришлось узнавать адрес племянника Бруно.

«Проходят годы…» – чиновника для поручений отчего-то охватило философское настроение. Этого самого Бруно он помнил сопливым мальчишкой – а теперь целый подпоручик. Видимо, с залихватскими усами и брезгливым выражением лица. Всё-таки служба в гвардии, хотя и почётна, но добавляет высокомерия офицерам.

После недолгих мытарств и некоторого своего рода унижения Михаил Александрович шёл на встречу, назначенную подпоручику Гринчуку-Лунащуку. Сыскной агент долго ломал голову, куда пригласить служивого родственника. Рестораций поблизости не наблюдалось. Идти в кофейню? Ну, не барышни же они, в самом деле, чтобы пирожными давиться. Портерная? Как-то несолидно… Вот и выбрал довольно уютный трактир «Знаменский», приютившийся на пересечении одноимённой улицы с Митавской. Дом в три этажа с высокими окнами и двумя небольшими балкончиками по фасаду. Но больше всего привлекало то обстоятельство, что в заведении можно было уединиться в отдельном кабинете.

Как ни странно, но Бруно, поглаживая закрученные кверху усы, явился минута в минуту. Чтобы, видимо, не привлекать к своей особе внимания, прибыл на извозчике и в цивильном платье. Его сразу же провели в отдельный кабинет, где на деревянном стуле восседал падишахом Лунащук. Увидев племянника, он поднялся и застыл, не зная, как обращаться к этому возмужавшему молодому человеку, в котором от былого юноши ничего не осталось. Офицерская выправка, высоко поднятая голова – и только глаза оставались неизменными: такими же озорными, как в детские годы.

Бруно подошёл к родственнику и обнял его.

– Здравствуй, дядя! – просто, без всякого пафоса и ёрничанья, произнёс племянник.

Михаил Александрович не ожидал такого приветствия. Горло сдавило так, что он не смог произнести ни звука. Когда садились друг против дружки, смахнул украдкой застлавшую глаза слезу.

– Я не знал, что ты будешь, – хриплым голосом сказал Лунащук, – но заказал кое-что.

– Это не важно, – чистый голос звучал с искренней доброжелательностью, и Бруно не прятал улыбку.

Уединение нарушил половой, поставивший перед сидящими запотевший графин с водкой и рюмки.

Михаил Александрович указал рукой – мол, наливать?

Племянник утвердительно кивнул, продолжая улыбаться.

Не успел Лунащук наполнить рюмки, как перед ними появились, словно бы из воздуха, тарелки с дымящейся стерляжьей ухой, расстегаи, солёные рыжики со сметаной, капуста с тёмно-бордовыми вкраплениями клюквы и кусочками яблок.

– За встречу, – сыскной агент взял на себя обязанность хозяина, исходя из старшинства лет.

– За встречу! – вслед за ним повторил Бруно.

Не сговариваясь, закусили рыжиками.

– Это сколько ж лет мы не виделись? – спросил Лунащук.

– Восемь, – племянник взялся за ложку.

– Надо же, восемь лет, – сокрушённо покачал головой чиновник для поручений. – Как летят годы!

– Ты, дядя, спрашивай. Видимо, не для воспоминаний меня позвал.

– Ты прав, хотя… – Лунащук покачал головой, не решаясь продолжить.

– Если коротко, – Бруно подался чуть вперёд, – мама давно забыла про разногласия, приведшие к той ссоре. Она сокрушается, что общения не стало, но сама опасается сделать первый шаг, чтобы не получить в ответ отказ. Я вижу, и ты тоже?

– Совершенно верно. Эти опасения есть и у меня.

– Так что вы оба тянете. Мама скоро приедет из Крыма, где она с папой, – так непривычно было слышать эти «мама» и «папа» из уст вполне взрослого мужчины, – они каждый год уезжают туда, там климат более подходящий для них, – пояснил офицер.

– Почему не переезжают туда насовсем?

– Я им неоднократно задавал тот же вопрос, но они отмалчиваются. Хотя подозреваю, что не переезжают из-за меня и Кати.

– Извини, как поживает Катенька?

– Ты слышал, что она вышла замуж?

– Откуда?

– Вышла замуж за поручика моего батальона, прошу прощения, ныне штабс-капитана Подгородецкого. Может быть, помнишь его? Он к нам частенько захаживал и всё ждал, когда Катя повзрослеет. Вот и дождался, сейчас у них двое мальчиков – Сергей и Борис. Прости, что я всё о нас да о нас. Как ты сам? Женился, небось, и детей нарожал?

– Увы, одинок, как перст.

– Неужели Ольгу забыть не можешь?

– Не могу, – сквозь зубы ответил Лунащук.

– Прости, я не хотел бередить былую рану.

– Ничего.

Это была давняя история. Михаил, в те времена, когда был молод, полон сил и планов, сделал предложение Ольге из древнего дворянского рода Киреевых, известного со времён Великого князя Василия III. Но судьба распорядилась иначе. Отпраздновали обручение, назначили время и место проведения свадьбы. Начали к ней готовиться, но невеста уехала на некоторое время в родовое имение и там заболела, слегла. Врачи не смогли помочь. И несостоявшийся муж стал невенчанным вдовцом. С тех пор Михаил Александрович и бросился с головой в омут службы, отдавая иной раз всего себя сыскному делу, хотя мог воспользоваться протекцией и стать к своим годам если не вице-губернатором, то полицмейстером наверняка.

– Как у тебя проходит служба? – спросил он племянника.

– Обычно. Со дня на день ожидаю следующего чина.

– Поздравляю.

– Пока, дядя, не с чем. Но вот, хотя не хочу расстраивать родителей, сразу же попрошусь в действующую армию. Хватит штаны протирать, пора пороха понюхать.