– Самое правильное, есть то, что хочется, – убедительно заявила Валентина Ивановна. – Организм человека – сложная штука, умная к тому же, и не станет просить то, что ему не надо. Пусть едят хлеб, пьют молоко, а придет время, будут есть мясо.
На кухне, уже после ужина, за чаем завели разговор о Брежневе, заодно вспомнили Сталина, Хрущева, погадали, кто будет следующий, не сошлись во мнении, но не огорчились, и решили: хуже не будет, хуже некуда. Но, как оказалось потом, они очень ошиблись – бывает и хуже. Еще как хуже!
– Я помню смерть Сталина, – сказала Валентина Ивановна, вращая на столе стакан с чаем. – Настоящее светопреставление. Люди не знали, что будет дальше, они пребывали в смятении. Были уверены, что бед не избежать, и защитить страну уже некому – все слишком мелки, что ли, по сравнению со Сталиным. Долгое время было затишье. Как в мертвом доме жили. Кто управляет страной, как управляет – народу не понять. Неделя прошла, другая – живем, как и жили, месяц, год – то же самое. Как-то помалу успокоились, а скоро и забылось многое, без чего, думали, не прожить, не устоять. Мне шестнадцать лет, я учусь в восьмом классе, мечтаю о поступлении в институт, как тут не отвлечься от всеобщего народного горя. Я скоро, данность молодости, забыла о том, что Сталин – наше все, и видела перед собой новую интересную жизнь студентки. В пятьдесят четвертом поступила в мединститут. Там узнала, кто такой Хрущев, каким был Сталин. Узнала, испугалась и не поверила. Сейчас говорят, с Хрущева начался упадок нашего государства, а я скажу, что он много сделал для народа, и, главное, дал ему глоток свежего воздуха. «Хрущевская оттепель» показала, как много значит для народа свобода мыслить и без боязни высказываться. Были и у него просчеты, и немалые. С колхозами, деревнями, укрупнениями, дурацкими налогами на крестьян за теленка, поросенка. За дерево и то надо было платить! Но при нем страна выскочила впереди всех в космос! Мы создали атомную бомбу! Радовались при этом искренне, что мы теперь под надежной защитой! Так оно и было. Мы знали, что Америка на нас не посмеет пойти войной, потому что тогда она перестанет существовать. Это знание подкреплялось делами – конфликты разрешались мирным путем. Уверена, Хрущев был патриотом страны, был, насколько мог, руководителем народа, который, по его словам, стоял уже одной ногой в коммунизме. Мы все стремились, а Хрущев больше всех, догнать и перегнать Америку во всем, а «по молоку и яйцам» – в первую очередь. Тогда же появилось много баек и анекдотов по этому случаю. Помню один. Спрашивает партийный работник колхозника: «Ты готов догнать и перегнать Америку?» Колхозник ему: «Догнать готов, а перегонять не стану!» «Почему?» «Чтобы заплаты на заднице не показывать им».
Посмеялись, и Валентина Ивановна продолжила:
– По-моему, он ошибку сделал со своим разоблачением Сталина, как тогда говорили: разоблачением «культа личности». Ну, был крут Сталин, да ведь тогда иначе трудно было выжить. Сколько разных народов, группировок, политических течений, воровства, грабежей, тайных врагов было в стране – не перечесть. Чуть зазевался – получай оплеуху. Может, не так уж круто надо было держать народ в узде. Теперь лишили народ кумира, хуже того, примера для подражания. Ставится под сомнение вся политика нашего государства. Появились сомнения вообще в социализме! Стали заглядываться на Запад, на Америку, сравнивать с собой. Появились вопросы, как у тебя сейчас: почему мы живем в передовом обществе, но у нас жизнь хуже, чем в загнивающем капитализме? Машину не можем купить, если даже сумели накопить денег, почему? Купили машину – не можем купить аккумулятор или колесо? Почему мы не можем сшить такие сапоги, какие шьют Италия или даже Польша? Почему я не могу съездить на отдых на какой-нибудь остров? Почему я врач или учитель получаю за свою работу копейки? А врач и учитель – основа здорового морально и физически человека будущего! Да много чего лезло в голову и не находило нужного ответа. Успокаивали себя тем, что всем сейчас трудно, но будет скоро хорошо!
– Да, скоро будет хорошо! – Лиза в задумчивости покачала головой. – Интересно, при царе мы тоже жили хуже всех?
– Я при царе не жила, а вот дедушки Стефан и Терентий жили. Дедушка Стефан погиб на войне, а Терентий кое-что рассказывал, да я как-то мало интересовалась. Помню, хвалил царя. Наверное, было ему за что хвалить. Да и что они могли знать о жизни в других странах? Ковырялись в поле, не разгибая спины, детей рожали и берегли – вот и весь их интерес. Дед говорил, что в лаптях ходили, в овчинных полушубках, ткали холсты и шили портки с рубахами. Зимою отдыхали от тяжкого труда, гуляли свадьбы, пили самогон. Не роптали на жизнь, наверное, нравилась она им такая, какая выпала на их долю.
Лиза улыбнулась чему-то, хитро посмотрела на маму, дождалась, когда она выскажется и заговорила:
– Мне мой жених рассказал анекдот. – Валентина Ивановна, наморщив лоб, посмотрела на дочь. По реакции на слова дочери можно было понять, что она не одобряет такого поведения с женихом или вообще с какими-то мужчинами, когда они рассказывают при ней анекдоты. – Червячок-сын спрашивает червяка-папу: «Скажи мне, папа, я родился в коровьей лепешке, а мог я родиться в яблочке?» Папа-червяк отвечает: «Мог, сынок, мог. Но родина, пойми, прежде всего!»
– Конечно, похожа наша Родина на лепешку, и люди-червячки недовольны своим житьем в ней. Только и в яблочке червячок не видит белого света. Он все точит-точит, и только для того, чтобы жить в темноте. Вылез на свет, и тут же попал в клюв птичке. Понесла птичка червячка, чтобы накормить птенцов. Птенцы выросли и полетели уничтожать вредных червячков и мошек. Так и в нашей жизни: люди-червяки живут только для того, чтобы поесть, а люди-творцы живут для того, чтобы мир был краше. Человек-творец и в лепешке найдет возможность проявить себя.
– Например? – сузила глаза Лиза.
– Нам в наследство от царизма досталась лапотная Россия, а человек-творец сделал ее передовой страной мира. Пройдет время, и страна будет самой передовой в промышленности, самой справедливой, обеспеченной всем не только необходимым, но и прекрасно сделанным. Не будет у нас, как ты говоришь, костюмов похожих на спецовку, а спецовки будут краше модельных одежд Парижа. «У нас все впереди!» – так говорили первые строители коммунизма, и они сделали многое, чтобы приблизить коммунизм. Второе поколение защитило не только свою страну, а всю хваленую Европу от Гитлера. Третье поколение восстановило разрушенную войной страну. Четвертое… – Валентина Ивановна задумалась.
– Что четвертому поколению предстоит сделать в стране, не заботящейся о своем творце? – не без яда в голосе спросила дочь.
– Вот этим и займитесь! Сделайте хотя бы для себя что-то хорошее! – Валентина Ивановна, при ее всегдашней выдержке, готова была сорваться на крик. – Не потеряйте хотя бы то, что до вас уже сделано другими, менее придирчивыми, но более думающими о Родине. Они жили по принципу: думай сначала о Родине, а потом о себе! Теперь общество стало с ног на голову и просит, даже требует, делать все для них, а о Родине можно вообще не думать. Откуда у вас такое иждивенчество? Чем вы живете вообще?
Тон разговора, обвинения, больно задели дочь. Она выкрикнула:
– Наши деды шли в бой, погибали и знали, за что погибают! Почему нашему поколению надо погибать на чужой земле за какую-то эфемерную идею? Ты мне на это можешь ответить? Можешь! Но мне ответ не нужен, я его знаю.
Чем закончился бы этот разговор, можно только догадываться. Но он закончился банально – маленьким членам пятого поколения пришло время почивать. Об этом они напомнили необычной тишиной.
Валентина Ивановна внезапно переключила внимание на соседнюю комнату.
– Какая-то непонятная тишина, – сказала она.
Лиза вскочила со стула и убежала в ту комнату, откуда распространялась страшная тишина. За дочерью устремилась Валентина Ивановна.
– Уснули на полу, – шепотом сказала дочь, укрывающая сынишку и дочь одеялом.
