Идти недалеко, река Воронеж была в трех кварталах от дома, и скоро они стояли на берегу и смотрели на тяжелую темную воду. На воде качалось несколько лодок, в них сидели скрючившись рыбаки.
Адель подошла к краю берега и попросила Колю помочь ей спуститься к воде. Коля подал руку. Адель крепко ухватилась за нее своей маленькой сильной рукой. Что-то непонятное заставило забиться сердце паренька так, что успокоить его было невозможно.
Опустив руки в воду, Адель долго смотрела в глубину, а потом тихо сказала:
– Уплыть бы куда-то далеко-далеко, на край света. И чтобы вокруг никого! Чтоб ты и лебеди, да козочки приходили бы попить водички…
Прошла по мокрому песку, изредка подбирая камешки и бросая их в воду. Камешек, глухо булькнув, скрывался в темной воде. Дорогу перегородило принесенное рекой корявое дерево. Адель посмотрела на Колю и молча протянула к нему руки. Легким мотыльком взлетела она на берег, не рассчитала и оказалась в объятиях юноши. Опять этот жар, опять неудержимое биение сердца! «Такие же горячие ладони, как шестнадцать лет назад!» – подумала Адель.
5 июля из горвоенкомата пришел вызов, 8 июля Коля был в Армавире. Он – абитуриент военного училища летчиков-истребителей. Бросилось в глаза разнообразие во всем. Много солнца. Тьма людей, и все разные. Со всей большой страны слетелись птенцы, чтобы стать соколами да орлами. У входа в училище стоит, устремившись ввысь, самолет-истребитель, отливает лучами солнца его алюминиевая поверхность. Коля долго смотрел на самолет, и ему не верилось, что когда-то он будет бороздить воздушный океан на таком корабле. Не верилось в такое счастье. Неверие подкрепляли отъезжающие по своим прежним адресам неудавшиеся асы. Большими группами покидали училище отчисленные по изъяну здоровья, гораздо меньше было тех, кто завалил экзамены. Оно и понятно: летчику крайне необходимо хорошее здоровье. Бешеные перегрузки в полете, нештатные ситуации требуют грамотных действий, а это возможно только при хладнокровии, которое, не что иное, как следствие крепкого организма.
Группа, в которую был включен абитуриент Шевченко Н. А., насчитывала двадцать человек. В основном это были жители из центральных областей, были и с окраин страны. Один прибыл аж с Камчатки! Из Алма-Аты один, из Иркутска один, из Армении один и из Узбекистана тоже, из Украины три, из Белоруссии два. В палатке на сто двадцать человек размещалось шесть групп. К группе был приставлен в качестве старшего солдат срочной службы – из дембелей, стариков. Со всеми вопросами полагалось обращаться к нему. Он же представлял группу на медкомиссию (ВЛК), на экзамены. Дневальных по палатке назначал тоже он.
Некоторых сопровождали родители. Один приехал с папой-генералом в авиационной форме, и все завидовали: успех, считали, ему обеспечен в любом случае. Кто-то в сторонке читал учебник, кто-то крутился волчком вокруг пальца, воткнутого в песок – тренировка вестибулярного аппарата.
После ВЛК в группе осталось девять человек из двадцати. Остался и Коля, совсем не надеясь на это. Остался и сын генерала, правда, его должны дополнительно проверить на кардиографе – какие-то не совсем нужные всплески на кардиограмме. Папа-генерал приносил сыну много творога с сахаром, и заставлял его весь съедать. Сын кривился и ел. Через четыре дня повторная кардиограмма была приемлемой.
Экзамены были не такие уж и строгие: наверное, ценились кадры с крепким здоровьем выше всего. Во всяком случае, отчисленных по неуспеваемости было совсем мало. Коля успешно сдал все экзамены, и результат: две пятерки, три четверки. Таких было немного. Проходили и с тройками. Правда, на предмете по профпригодности не обошлось без казуса. На множество вопросов Коля не знал, как отвечать, они казались какими-то детскими, наивными. Это непонимание сбивало с толку, затягивало время на ответ. Для преподавателя этот казус был не нов, тем не менее, несмотря на то, что Коля правильно ответил на все вопросы, он поставил ему «хорошо», а не «отлично». Категория два. И с кубиками справился, и с компасами проблем не было, что многих ставило в тупик, но категория два.
Два абитуриента из Белоруссии были суворовцами. Они экзамены не сдавали, кроме как по профпригодности и физподготовке. Держались обособленно, издали посматривая на окружение. Один был сыном генерала авиатора, второй – прапорщика. Коля заметил, что сын прапорщика резко отличался от сына генерала поведением. Он был скрупулезен во всем. Максимально исполнителен, но без малой даже доли угодничества. Чувствовалось, что вопрос быть не быть летчиком, для него был вопросом жизни и смерти. Второй, казалось, совсем не понимает той ответственности, что налагается на военного летчика – защитника Родины. Похоже, что папаше это прежде всего надо, а не сыну. «Вы с мамашей хотели видеть меня летчиком, я им стал. Любуйтесь! – говорил его вид. – А я бы с большим удовольствием занялся проектированием зданий, дворцов, мостов, тоннелей». Выполнял он команды офицеров нехотя, без огонька в глазах. «Сделал все, что вы хотели, чего вам еще от меня надо?»
После того как закончившие обучение дождались приказа о присвоении им воинского звания и назначении в воинские части и распрощались с училищем, их место в казармах заняли новички. Койка с чистыми простынями, тумбочка, умывальник, туалет, столовая с вкусно приготовленной пищей, с молоденькими официантками, четыре курсанта за столиком, форма одежды, курсантские погоны, большие аудитории – все это сразу ставило курсантов на ступень выше в жизни, чем было у них до училища.
В 6.00 подъем и – завертелось, закружилось в бешеном темпе общество зелененьких человечков. Ни минуты покоя! Присесть бы, покурить, послушать хоть какой-нибудь музычки, не до «Битлов» уж тут. «Рота, строиться!» «Равняйсь!» «Смирно!» «Бегом марш!» И так с шести до десяти. В 22.00 с командой «Отбой!» заканчиваются «издевательства» отцов-командиров над будущим авиации великой державы. Голова, не коснувшись подушки, уже спит, миг проходит – и звучит новая команда, зовущая на подвиг: «Рота! Подъем! Выходи строиться!»
На узбека жалко было смотреть. Ему, бедняге из жаркой страны, соотечественники посоветовали взять сапоги на три размера больше, чтобы можно было зимой, в холодной России, надеть верблюжьи носки и пару портянок, и спасти таким образом ноги. И вот эти сапоги, может быть, хорошие зимой, но летом, с одной портянкой даже не на занятиях по строевой подготовке, а просто при передвижении от казармы до столовой, от столовой до учебного корпуса, вытворяли чудеса. Они норовили свалиться с ног, болтались на маленькой тонкой ножке, шаг делали неуверенным и, самое страшное, натерли такие мозоли, что не обошлось без санчасти. Выручил всезнающий, мастер на все руки, старшина Тарских. Он же научил мыть полы со скребком, он же показал, а потом и требовал, мыть стекла окон так, что, казалось, их совсем нет в рамах. Он очень гордился умением делать стекла чистыми. Рассказывал, как давно-давно, в срочную еще, старшина роты дал задание ему, новобранцу, помыть окна, и он помыл так, что когда старшина их увидел, схватился за голову со словами: «Что ты, душегуб, наделал? Где мне взять здесь, в пустыне, столько стекол!» А разобравшись, объявил на вечерней проверке благодарность рядовому Тарских. Старшина Тарских выдал курсанту Турсун-Задэ новые сапоги нужного размера и спас его от безножья.
20 августа два взвода под командой капитана Кадета на крытых тентом «Уралах» запылили в сторону колхоза «Юбилейный» для оказания помощи в уборке перезревающих помидоров. «Армия и народ – едины! – сказал перед строем капитан Кадет. – Окажем народу посильную помощь! Работать с полной отдачей! Делать все добротно, как делали бы вы отцу родному или за деньги! По рабочим местам, разойдись!»
Помидоры – загляденье! Сочные, спелые, яркие! Коля таких помидоров раньше даже на рынке не видел, а тут их море! Наелись с охотки от души! Через два часа перекур. Сторож Евсеич, бодрый усатый старикан, с двумя курсантами принесли на большом брезенте груду огромных арбузов. Как тут было устоять от такого искушения! Ели, захлебываясь сладким, как мед, соком. На обед, который организовал колхоз, молодые загорелые девчата выставили на стол в эмалированных тазиках желто-янтарный виноград. После наваристого супа и пирожков с картошкой винограду в животе было маловато места, но нашлось. Уезжали в сумерках. Сам председатель приехал на проводы, долго благодарил и приглашал почаще приезжать, «не гнушаться трудовой деревенской жизни». Под занавес дед Евсеич, расчувствовавшись, устроил салют из двух стволов по одному разу. Сделал он это умело – никто не пострадал.
