– А разве убийца не Моравецкий? – удивилась женщина и слезы выступили у нее на глазах, – подождите минуту, я принесу письма Моравецкого к моему мужу, они как два компаньона вели переписку.

Женщина отлучилась, и Очкасов наконец мог оценить внешние данные Аганиной. Высокая стройная брюнетка, платье длинное, целиком закрывает ноги, приталенное и стянутое в поясе мягким кожаным ремешком. Горловина платья обтягивает шею, рукава свободные, дутые, но на запястьях схвачены манжетами. Волосы собраны на голове, заплетенная коса обвивает затылок, лоб открыт, нос прямой, брови тонкие, четкие, в разлет, глаза зеленые и такие лучезарные, будто за ними включены маленькие лампочки. Губы полные и при разговоре нижняя губа выпирает немного вперед.

– За такой не грех и приударить, – пронеслось в голове, но тут же вспомнились слова Неустроева.

– Вот, почитайте! Боже мой, почему я не предъявила письма следствию? Хотя они со мной только один раз беседовали и то, когда я забирала тело из морга. Просто сообщили, что убийца установлен и наказан.

Очкасов посмотрел несколько писем и понял, что Моравецкий все время нуждался в деньгах. Других тем в своих письмах он не обозначал. Формы выпрашивания денег были разные. От вежливых, с упором на жалость, до угроз физической расправы.

– Значит, Иван Иванович был прав, а вам, Зинаида, морочили голову мои столичные коллеги.

– Они не сказали, что Моравецкий не убийца, они сказали, что убийца задержан и понес наказание. Я, наверное, сама так решила.

– Вы решили правильно, – молвил Очкасов и задержал свой взгляд на женщине.

– Если вы вздумали за мной ухаживать…

– Я вас перебью. Ухаживать не могу по двум обстоятельствам: помолвлен с девушкой, которую люблю с детства. И второе – мое жизненное кредо – восстанавливать справедливость. У вас есть жизненное кредо? Осмелюсь спросить.

– Я тоже мечтала помогать людям. Закончила фельдшерскую школу, но потом замужество, переезд и трагедия. Никак не соберусь с силами попроситься на службу в городскую больницу.

– Хотите я вам помогу?

– Нет, я все должна делать сама, так меня воспитали.

– Вернемся к нашей теме, – предложил Очкасов, – вы разрешите письма Моравецкого взять с собой. Обязуюсь вернуть через три дня.

– Не возражаю.

– Тогда буду вас ждать во вторник на Сенной площади в то время, которое назовете вы.

– Мне удобно в полдень. И, вообще, вам ко мне домой лучше не приходить. Вы понимаете?

Справка о беседе с Аганиной майору понравилась. Похвалил Неустроев за полученные письма Моравецкого, в которых четко просматривался мотив убийства.

За два месяца Очкасовым было проведено пять встреч с Аганиной. Настал момент, когда уровень обоюдного доверия позволил перейти к личности Парвуса. До этого Аганина уже дважды упоминала Громан в своих разговорах. Облюбовали столик в кофейне купца Амбарцумова в Константиновской слободе. Место не проходное, посетителей мало.

– Скажите, ваша подруга Громан, о которой вы несколько раз упоминали, не та несчастная женщина, связавшая свою судьбу с беглым социалистом Парвусом?

– Верно! Катенька без ума влюбилась в этого ловеласа и непорядочного человека.

– Ее надобно предостеречь. Любовные отношения с этим человеком могут испортить ей всю жизнь. Вы не представляете, как он опасен.

– Поздно, Сергей, поздно. Она уехала к нему в Константинополь.

– Куда-куда? – чуть не вскочил с места Очкасов, – в Турции нынче события, речь идет о государственном перевороте.

– Там речь идет о переходе от Османской империи к республиканскому правлению. К власти стремятся прогрессивные силы, именующие себя младотурками.

– Какой у вас богатый кругозор. Вы не дипломированный фельдшер, а атташе России в какой-нибудь стране.

– За три дня Катерина меня так просветила, что могу лекции читать о событиях в Османской империи.

– Каким образом Парвус, этот слон, поместился в наполненном событиями Стамбуле?

– Очень просто. Он официальный представитель ряда немецких фирм, торгующих с младотурками. Особенно тесно Парвус связан с концерном Круппа. Оружие и продовольствие сегодня приносят хорошую прибыль. Наконец этот человек получил то, к чему стремился всю жизнь. Он стал баснословно богат.

– Может теперь успокоится и забудет про Россию. Опасен был здесь и не менее опасен там, в Европе.

– Жальче всего мне свою подругу. Попользует ее, втянет в какую-нибудь историю и отречется. Я бы послала ей письмо, но уверена бесполезно.

– У вас имеется ее адрес? – удивился Сергей, – хотелось бы знать, где обосновался наш бывший враг.

– Адрес я вам принесу в следующий раз.

– Может увидимся послезавтра? – предложил Очкасов.

– Меня вполне устраивает. Тем более, что завтра у меня дежурство в больнице.

– Забываю поинтересоваться делами на вашей новой работе.

– Какое же оно новое? Все знакомо, все привычно. Впервые после долгого перерыва почувствовала себя нужной.

На следующую встречу Зинаида пришла в крайне возбужденном состоянии. Встреча проходила на конспиративной квартире, оборудованной под мастерскую художника.

– Вы говорили будто Моравецкий уехал за границу? Ничего подобного! Он работает в нашей больнице санитаром.

– Такого быть не может. Моравецкий Мирослав Карлович в Россию не возвращался.

– Значит, он въехал по другим документам. У революционеров такое решается просто.

– Когда и при каких обстоятельствах вы его видели?

– На территории больницы расположена прачечная. Туда один раз в день отвозят грязное белье, халаты и прочее. Сделан вместительный короб на колесах, типа тележки. Вчера я по срочному делу спешила из одного корпуса в другой. Вижу, санитар везет кучу грязного белья. Глянула мимоходом и обомлела.

– Вы с ним встретились взглядами?

– Я так испугалась, что загородилась нашим доктором и начала засыпать его вопросами. Тележка проехала, и я побежала дальше, оставив доктора в полном недоумении. Думаю, Моравецкий объявился по мою душу.

– Мы негласно за вами понаблюдаем, уверяю, что ситуация разрешится быстро.

Вопросы с Парвусом отошли на второй план, хотя его адрес Зинаида передала.

– Сейчас я пойду за вами, – заявил Сергей, – не оглядывайтесь. Посмотрю, нет ли слежки. Доведу до самого дома и, если все будет нормально, то запритесь и никому не открывайте. К вечеру и на всю ночь выставим скрытое дежурство возле вашей квартиры.

– Не представляете, как я вам благодарна.

Очкасов доложил о происшествии и попросил выделить на всю ночь смену для охраны Аганиной.

– Не торопись, – отреагировал Неустроев, – какая необходимость могла сподвигнуть Моравецкого маскироваться под санитара? Убить Аганину он мог без лишних хлопот и рисков, да еще несколько раз к ряду. Думаю, тут дело в другом. Позови ко мне Ломакина.

Вахмистр по приказу Неустроева сходил в дежурную часть департамента полиции и выяснил, что в горбольнице прошедшей ночью произошло убийство неустановленного лица, поступившего накануне днем с двумя огнестрельными ранениями. Убийство совершено ударом ножа в грудную клетку в область сердца.

В Департаменте Псковской полиции ходили легенды о ротмистре Караулове Михаиле Евгеньевиче. Сказывали, что он проворачивал такие комбинации, каким мог бы позавидовать самый талантливый писака-выдумщик. Неустроев и Караулов общались редко и только по делу. Каждый из них знал, что, ежели назрела встреча, то разговор состоится по-крупному. На мелочи никто из двоих никогда не разменивался.

Неустроев из переговорного кабинета набрал телефонный номер Караулова. Они обмолвились двумя фразами и условились встретиться в сквере на берегу Великой. Неустроев помнил правила игры и, как инициатор встречи, начал с имеющейся у него информации.

– Значит санитар? – отреагировал Караулов.

– Только похоже я припоздал, уверен, что Моравецкий уже залег на дно.

– Не поверишь, Кронид Нифонтович, он убил моего лучшего агента. Удачно прошло его внедрение к боевикам и, я надеялся наконец выйти на Савинкова. Как ты знаешь – создателя боевой организации эсэров.