– Скажешь тоже!

– А и скажу: сама считай! Дом в три этажа с тремя маковками – лучшая лиственница на него пошла – это раз. Бассейн открытый с подогревом, чуть ли не сотка по площади – это два. Зимний сад опять же на сотку – одних пальм с бананами на мильен – это три. Участок в три гектара, кусок озера с горячим источником, баня с наворотами, винный погреб на тыщи три бутылей… Уж точно не самогон там хранится. Гараж с тремя снегоходами и прочей техникой. Яхта…

– Яхта? – ахнула. – Настоящая?

– Игрушечная! Мильена на три, как пить дать, тянет. И прочее, уже по мелочи…

– Живут же люди, – выдохнула девушка, прикладывая ладони к пунцовым от волнения щекам. – И сам еще ничего… лет под сорок – самое то…

– И думать не смей! У него жена в столице – красавица писаная. Ты ей и в подметки не годишься. Детки взрослые почти. Так он и клюнул на твои сельские прелести. Отдыхай, если жить хочешь.

– Ладно, проехали. А тот, молодой. Ну, красавчик писаный…

– Красавчика тебе лучше сразу забыть. Там жена – дочка российского миллиардера. Тронешь – на завтра трупом станешь! Да и ни к чему эту пустышку трогать. Мотька, хоть и красавец, а гнилой насквозь. Ни тебе денег, ни образования. Одна рожа да пиписька. И на что нынче бабы клюют? Пустышка, одним словом!

Сам Мотька из местных. Матвеев – в области фамилия известная. Дед у них генералом был. Отец до полковника дослужился. Братья Мотькины тоже при чинах. А этот еле школу окончил. То с наркошами его застукали, то с политическими. Словом, тянет парня в самое что ни на есть д… Уж как его жонка-то не держит, как не трясет – все одно – то в полицию попадет, то в прессу.

За душой – пузыри мыльные. Чистый дармоед. Только и знает – то в бордель, то в казино. И чего такая баба его при себе до сих пор держит – ума не приложу.

– Любит, – вздохнула Любаня, рассматривая в щель жалюзи рокового красавца Матвея. – Да и как такого не любить…

– Я ж говорю: халявщик. За семь лет даже ребенка не выстругал…

– Все равно приятно, чтобы такой просто рядом был. Так бы смотрела и смотрела. Да ладно! А что этот седой? Тоже хорош. Староват, правда…

– Скорей, ты для него старовата. Это наш известный режиссер, Родин Роберт Никитович, собственной, как говорят, персоной. Лет пятьдесят, но молодится до сорока с небольшим. Считает себя великим. Женится исключительно на примах.

– А это что еще за зверь?

– Темная ты, Любаня, девица! Прима – это не зверь, это самая лучшая в театре артистка. Вот наш мальчик их и коллекционирует. Однако сменяются те примы часто. Теперешний брак у Родина пятый. И, похоже, не последний.

– С чего ты взял? А может…

– Не может… Я между делом газетки-то местные просматриваю. И, судя по набору нынешних дебютанток, скоро теперешней приме конец. Ядреные девки. И шибко талантливые. Так критики пишут. Я только узелок на память завязываю. Мало ли что, люблю быть в курсе.

– И кому потом этот курс выкладываешь? Марусе, что ли? Или Джеку? Эрудит…

– О! И в твоей буйной головушке кой чего из школы осталось. Да и у меня среднее специальное за душой – родители не зря в город отправляли. Один из всей семьи образованный оказался. Даже говор у меня почти что городской – братьев до сих пор завидки берут. Кому, спрашиваешь? А хоть Марусе. Что мы не люди? Балакаем на досуге. Или вот тебе…

– И то, правда. Значит, любит, говоришь, режиссер артисток…

– Не только. Думаю, что самая главная любовь у него – это власть. И слава. Вернее, известность. Пьесы сам пишет. Обожает интервью давать. И отборы всякие производить. Кастинги теперь называются, слыхала?

– Не в лесу живем, – отмахнулась Любаня, присматриваясь к Родину.

– Ну и хорошо, что не в лесу. Хотя тут кругом километров на триста одни леса и есть. Так о чем это я? Ах да, о любви… Имеет Роберт Никитович от этих просмотров и деньги, и известность, и самих красавиц. Уж эти-то за ценой не постоят! Так и живет – день в газете, день в журнале, день на телевидении. Плюс главные роли в своих спектаклях. Играет, в общем…

– Как бы не заигрался, – процедила сквозь зубы Любаня, с некоторым сожалением отклоняя кандидатуру. – А рыжий этот? Вроде тоже ничего себе…

– Гулькин-то? Жид сопатый! Даром что Иван Иванович – всех купит и продаст. Только цену хорошую предложи!

– Какой же он еврей? Гулькин. Да еще Иван Иванович…

– Я не сказал: еврей. Я сказал: жид. Чувствуешь разницу? Да куда тебе! Жид – это не национальность, не большой нос и даже не пейсики. Это сущность человеческая. Понимаешь? Сущность! Наш Гулькин из любого дела пользу вынесет. И вступает в него лишь из-за пользы. Если есть, что урвать. А так – в упор не замечает. Раньше колхозом командовал. А потом в рыбнадзор перебрался. Простым инспектором! Прикинь?

– Во дурень! Из начальников в холуи! Не, мне такого не надо!

– И правильно, что не надо. Он ко всему нервенный очень. Хоть и скрывает старательно. А по поводу дурня… тут ты поспешила. Что такое колхоз в девяностые? Орава пьяниц и полнейший раздрай! Ни денег, ни перспектив. А ответственности… Да, можно кой-чего перехватить по мелочи. Но все равно в минусах останешься. Начальству дай, налоговикам дай, ментам, чтобы какой-никакой порядок обеспечивали, тоже дай…

А в рыбнадзоре мелкой рыбешке затеряться – и плевать не надо, схоронись за начальство и – всем привет! Зато деньги косяком прут. Только успевай отгребать! Иванова с поличным ухватил – выбирай: то ли премию от начальства получить, то ли откупные с браконьера взять, то ли натурой. И ведь со всех сторон выигрываешь!

Некоторые начинали с последнего. Но Гулькин знал, что делал. Выслуживался сначала, как мог. К концу второго сезона уже районным отделом руководил. А там уж и до области – рукой подать.

– А как же деньги?

– А что деньги? С ними как раз все складывалось отлично. И от начальства премия. И от подчиненных. Работа у них такая – делиться.

Короче, попал Гулькин в нужное течение. Местечко тепленькое – это тебе не по водам в любую погоду мотаться. Или под крепкий кулак подставляться. Или там под пулю шальную. Сиди себе в кресле, стриги купоны. Напоминай о себе, ежели позабыли. Да для начальства клев аккуратный организуй. В общем, лет за пять развернулся стратег. Два коттеджа, сыновья в Англии учатся. Дом там, поговаривают, им куплен. И себя не обижает. С новой женой каждый год по Мальдивам и Таиландам катается.

– А девочек? Я бы на его месте девочек по Таиландам катала, а не жену. Тоже мне развлекуха – со старухой по морям болтаться!

– Девочек? Не тот профиль! Это он у нас гоголем ходит. А дома, говорят, Гулькин за жену держится. Может, любит сильно. Но, скорей всего, выгоду какую-то имеет. Так что здесь тебе не светит, малютка. Даже не мечтай!

– Офигеть! Куча мужиков, а выбрать нечего! Я что зазря сюда нанималась? Нетушки! Давай дальше! Кто там остался? Гаишник, что ли? А почему бы и не гаишник? Слыхала, денег и у них куры не клюют! Опять же при погонах…

– Боюсь, не в тот огород ты камень бросила, – криво усмехнулся Прохорыч, – не в его вкусе бабские сиськи. Этому гусю ни одна баба не подошла. Может, с ориентацией там напутано, а может, со здоровьем проблемы.

– На вид здоров как бык. Может, однолюб? Не женат, говоришь? Стоит попробовать… Зовут-то как?

– Нормально зовут. Светлов Николай Павлович. Полковник. Дом на Солнечной Горке, мерседес высшего класса, катер на воздушной подушке. Больше не знаю. Но носом чую: не обломится тебе в том саду-палисаднике ни веточки. Помяни мое слово…

– Возьмем на заметку. И продолжим. Олег Олегович, помощник мэра, как тебе?

– Ничего мужик. Деловой. Сорок пять. Женат один раз. Детей, насколько знаю, нет. Занимается в мэрии спортом и туризмом. Правая рука у шефа. Многостаночник – корпоративчик организовать, гостей встретить и проводить, командировочку состряпать за рубеж за счет городской казны. Нужный всем человечек.

– Упакован?

– Как все – дом, дача, что-то там еще.