Вот это программа! Коллонтай предлагала Боди порвать с партией и начать вместе с ней новую жизнь, предавшись радостям писательства. Жить в изгнании и в отрыве от партии, как раньше решила Анжелика Балабанова — коммунистка, которую Александра высоко ценила. Но Коллонтай не желала такой судьбы для себя одной, одиночество было для нее слишком тяжким грузом, она хотела разделить новую жизнь с человеком, который ранее, во время ее миссии в Норвегии, «украдкой сопровождал ее». Строя свой план, Коллонтай спокойно забыла о том, что Боди женат и имеет ребенка. Она также пренебрегала опасностями, которыми чреват разрыв с партией, хотя знала, что, по мысли Сталина, ни один коммунист не мог свободно решать свою судьбу.
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об освобождении А. М. Коллонтай от должности полпреда в Норвегии. 28 января 1926. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 545. Л. 9]
В середине 1920-х годов уже было трудно сосчитать всех, кто пал жертвой сталинского гнева. К 1926 году, то есть за время, прошедшее с момента последнего съезда партии до партийной конференции, Сталин сумел убрать в Москве с руководящих постов почти всех сподвижников Ленина. Зиновьева исключили из Политбюро и отстранили от руководства Коминтерном, Каменева и Троцкого также вывели из состава Политбюро. Страх пронизывал партию и ее высших руководителей. Троцкий тщетно пытался убедить Зиновьева и Каменева «не капитулировать» перед Сталиным. Через два года Бухарин, которого Сталин использовал, чтобы устранить Зиновьева из Коминтерна, сказал Каменеву: «Сталин нас всех передушит».
Боди разделял уверенность в том, что Сталин всемогущ и жесток, и пытался убедить в этом Коллонтай. Он доказывал, что партия, то есть Сталин, не примет их ухода и реакция будет беспощадной. Но в то же время уверял Коллонтай, что она все еще может помочь соотечественникам избежать не только грозившей им власти, но и узких мест в коммунистической системе, поскольку в СССР по-прежнему пользуется авторитетом и влиянием. Наконец, Боди твердил, что, если она хочет открыто говорить об изъянах сталинской власти, о преданной революции, ей нужно перестать метаться и выказать наружное согласие со Сталиным и его окружением.
Этот мучительный период длился всего несколько недель. Коллонтай пришлось скрепя сердце признать справедливость доводов Боди, и в начале июля она отправилась в Москву. Ранее Литвинов сообщил о назначении ее послом в Мексику. Назначение это было одобрено Сталиным, а значит, не подлежало обсуждению. Тогда она попыталась в качестве компенсации за это авторитарное решение добиться назначения Боди на какую-нибудь должность при ней. Ответ пришел жестокий: Боди предложили должность либо в Токио, либо в Китае, а Коллонтай получила приказ занять свое место в посольстве незамедлительно.
До отъезда Сталин ее принял. Она сказала ему, что не разделяет взглядов Троцкого и Зиновьева и держится «генеральной линии», то есть навязанной Сталиным. После передачи писем Ленина партии, а значит, опосредованно — самому Сталину, это заявление, продиктованное благоразумием, утвердило хозяина СССР в мысли, что Коллонтай порвала с оппозицией. В какой-то момент она мечтала порвать и с партией, но отказалась от этой затеи и предпочла продемонстрировать свое согласие с официальной линией.
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о составе делегации СССР на конференции по разоружению (при участии А. М. Коллонтай). 28 января 1926. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 545. Л. 14]
Несмотря на мирные отношения Коллонтай с Москвой, ее отъезд в Мексику прошел не без проблем. Она рассчитывала отправиться туда самым простым путем — проездом через США. Для этого ей потребовалась бы транзитная виза, но ее просьба вызвала в США бурю негодования. «Это коммунистка, важный член партии и Коминтерна», — отреагировал американский госсекретарь Фрэнк Келлог. Пламенные речи, произнесенные Коллонтай в США десятью годами ранее, не были забыты, и появление в стране пропагандистки, столь убедительно излагавшей марксистские тезисы, сочли нежелательным.
Коллонтай пришлось изменить маршрут и проехать через Гавану. Для нее придержали место на голландском пароходе, но это принесло ей очередное разочарование. Прибыв в Гаагу, она обнаружила, что зарезервированная за ней каюта находится во внутренней части судна и не имеет иллюминатора, а других кают нет. Подавленная Александра отказалась от поездки. В конце концов она нашла французский пароход «Лафайет», который отправлялся из Сен-Назера через несколько дней и гарантировал ей достойные условия путешествия. Она ухватилась за эту возможность, но, чтобы попасть на борт, ей нужно было во Францию, а для этого требовалась французская виза. В отличие от своего пребывания в Париже много лет назад, никому не известной молодой женщиной, в 1926 году Коллонтай одновременно являлась именитой коммунисткой и женщиной-послом и поэтому не могла передвигаться тайно. Раковский, тогдашний советский посол во Франции, уладил дело и передал ей визу в красиво убранной комнате отеля, в котором она ненадолго остановилась. Их встреча носила не особенно теплый характер, поскольку Раковский досадовал по поводу того, что она повернулась спиной к оппозиции.
«Лафайет» зашел в гавань Гаваны, но Коллонтай не разрешили сойти на берег. К разочарованию по этому поводу добавилось моральное потрясение. Она узнала, что только что умер Красин, представлявший ее страну в Лондоне. Этот революционер, так же как и Коллонтай, превратился в дипломата и, насколько мог, дистанцировался от партии. Коллонтай ценила его выдержку и цельность политического мировоззрения. Известие о его смерти глубоко опечалило ее и омрачило конец путешествия.
В Веракрусе, где пароход сделал еще одну остановку, Коллонтай увидела с моста, который ей не разрешили покидать, как набережную наводнили демонстранты. Они развернули плакаты, прославлявшие СССР, а также рваные американские флаги с нанесенными на них оскорбительными надписями в адрес США. Ранее Сталин запретил Коллонтай принимать участие в американо-мексиканском конфликте и даже устанавливать контакт с местными коммунистами. Ей пришлось, внешне оставаясь пассивной и равнодушной, довольствоваться созерцанием демонстрации, устроенной в ее честь.
То же самое произошло по прибытии в Мехико, где собравшиеся на набережной коммунисты, размахивая красным знаменем, кричали: «Да здравствует товарищ Коллонтай!» В очередной раз ей пришлось, храня верность полученному приказу, отвести взгляд. Более того, когда глава протокольной службы Министерства иностранных дел Мексики встретил ее фразой «Приветствую Вас, товарищ Коллонтай!», она резко возразила: «Обращайтесь ко мне „Ваше Превосходительство“».
Едва поселившись в отеле, Коллонтай обнаружила, что ее организм с трудом адаптируется к климату мексиканской столицы, расположенной высоко над уровнем моря. Ей стало так плохо, что пришлось срочно вызывать врача, который диагностировал проблемы с сердцем, но обещал, что со временем организм привыкнет. Однако этого не произошло, и весь период пребывания Коллонтай в Мексике отмечен серьезными затруднениями со здоровьем.
Фрагмент статьи неизвестного автора «Брак чести и достоинства в Советской России» из норвежской газеты «Вечерний Осло» («Oslo Aften»). 9 февраля 1926. На норвежском языке. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 24. Л. 7]
Еще больше, чем климат и пошатнувшееся здоровье, на миссию Коллонтай повлияли политические сложности, из-за которых срок миссии сократился менее чем до года.
Президент Мексики Плутарко Элиас Кальес, человек левых взглядов, попал в тяжелое положение. Он столкнулся с соперничеством внутри собственной партии, с мощным антикоммунистическим движением и находился под присмотром США, которые опасались, как бы в Мексике не вспыхнула революция. Мексиканской коммунистической партией до 1925 года руководил американец Бертрам Вольф. На его глазах разворачивала деятельность мощная Мексиканская рабочая конфедерация, преданная делу защиты трудящихся и являвшаяся непримиримым противником коммунистической партии, которую она обвиняла в том, что та слепо подчиняется Москве и поэтому чужда национальным интересам. Госсекретарь США Келлог осудил сговор между Мексиканской коммунистической партией и американскими коммунистами. Роль, которую играл Вольф до своего исключения в 1925 году, оправдывала его беспокойство. К этому добавлялось соображение о том, что СССР имеет некоторое влияние в стране благодаря своему послу и активной пропаганде.
