В 1921 году страна почти погрязла в анархии. В городах также сложилось тяжелое положение, в первую очередь по причине нехватки продовольствия. В январе 1921 года хлебный паек, выдававшийся горожанам, был уменьшен на треть. Рабочие, которым и без того едва хватало еды, ответили забастовками, парализовавшими Москву, Петроград и другие города. В феврале 1921 года Петроград, казалось, находился на грани всеобщей забастовки, а 1 марта мятеж охватил Кронштадт — базу Балтийского флота. Матросы линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» взбунтовались и потребовали передачи власти Советам, но без коммунистов. Резолюция, с которой они обратились к правительству, содержала также требования свободы собраний и, что особенно важно, свободы труда для крестьян.
Власти ответили насилием. Троцкий руководил разгоном кронштадтской «коммуны», который на месте проводил Тухачевский при участии бывших офицеров царской армии. Свыше пятидесяти тысяч солдат было брошено в бой для подавления восставших численностью не больше пяти тысяч человек. Партийный съезд, проходивший с 8 по 16 марта, открылся в тот самый момент, когда Троцкий выдвинул мятежникам ультиматум с требованием сдаться. Восставшие не дрогнули. Можно легко представить эти заседания съезда: новости из Кронштадта приходили постоянно, а само восстание служило фоном для развернувшейся дискуссии.
Как только Ленин увидел Коллонтай в зале заседаний, где она готовилась переводить с французского выступление Жака Садуля, он заговорил с ней в несколько агрессивном тоне. «Что Вы делаете с этим типом?» — спросил он, прежде чем погрузиться в чтение «Рабочей оппозиции», и это занятие привело его в нескрываемую ярость. На следующий день на сцену вышла «рабочая оппозиция». Первым выступал Шляпников, вслед за ним — Коллонтай, которую Ленин незадолго до этого пытался в кулуарах отговорить от выступления от имени оппозиции.
Обложка автобиографии А. М. Коллонтай «Из моей жизни и работы». 1921. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 32. Л. 1]
Шляпников и Коллонтай позаботились о том, чтобы в своих выступлениях отвести место партии. «Мы считаем обязательным дисциплину и единство партии», — произнесли они. Выказав таким образом почтение к партии, Шляпников затем раскритиковал сверхцентрализованную политику правящего круга, тогда как Коллонтай, как и ранее, акцентировала внимание на разрыве между партией (рядовыми сотрудниками и руководством) и массами: «Партия стала бюрократией, чуждой массам, рабочему классу». «Рабочая оппозиция» в лице двух своих лидеров требовала от партии, чтобы та вернулась к своему изначальному предназначению, вновь став партией пролетариата, и порвала с бюрократами-карьеристами, узурпировавшими власть.
В качестве иллюстрации к тому, о чем они говорили, оба оратора приводили Кронштадтское восстание, которое представили как наглядный пример и результат измены революционным идеалам. Члены «рабочей оппозиции» надеялись, что этот мятеж встряхнет партию, подобно электрическому шоку, и заставит задуматься. Вот почему они уделили такое внимание данной теме. Но они и представить себе не могли, что восстание может повлиять на делегатов совершенно иначе. Вместо того чтобы подтолкнуть к размышлениям, кронштадтская трагедия их напугала и естественным образом побудила положиться в решении этой громадной проблемы на партийное руководство, а значит — на Ленина.
Ленин прямо ответил на критику «рабочей оппозиции» в адрес партии. Он выступил против «фракционности», тем более неприемлемой, что «революционное государство» пребывало в большой опасности. Он поставил на одну доску «угрозу анархии», возникшую из-за Кронштадтского мятежа, и синдикализм «рабочей оппозиции». «Рабочая оппозиция», продолжал Ленин, сумела прельстить хороших коммунистов плохими аргументами, но партия готова забыть об их сиюминутных заблуждениях и принять их в свои ряды. При упоминании Шляпникова и Коллонтай Ленин демонстрировал презрение и резкость по отношению к тем, кто нес ответственность за эти заблуждения, иронизировал над тем, что объединяло их и делало сообщниками.
А. М. Коллонтай на Международной конференции коммунисток. Москва, 1921. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 31. Л. 57, 59, 60, 62]
Этот намек на личную жизнь Коллонтай и ее давнюю любовную связь со Шляпниковым глубоко задел Александру. Она увидела в нем проявление традиционного для мужчин чувства превосходства, против которого она всегда боролась, о чем свидетельствовал ее последний труд. Но, обвиняя Коллонтай и Шляпникова в анархизме, Ленин увязывал их позицию с Кронштадтским восстанием, с фракционностью, против которой предстояло ополчиться съезду. Резолюции, принятые по окончании съезда, показали, что Ленин намеревался разбить «рабочую оппозицию», не сделав ей ни малейшей уступки. Резолюция «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», за которую съезд проголосовал 16 марта, определяла движение как проявление в партии мелкобуржуазных настроений, носителями которых являлись меньшевики и крестьяне. Эти настроения безапелляционно порицались, а те, кто их упорно защищал, не могли оставаться в партии. Их ожидало изгнание. Резолюция «О единстве партии» осуждала фракционность и возлагала на партию задачу по «немедленному изгнанию» всех, кто представлял для нее угрозу.
Пункт, касавшийся исключения из партии, устанавливал, что такое решение могло быть принято большинством в две трети голосов членов партии. Эту часть резолюции следовало держать в тайне, что свидетельствует о непростой дискуссии, предшествовавшей принятию резолюции. Радек заявил: «Положения об исключении являются чрезвычайно опасными положениями, которые однажды проглотят нас всех. Но в столь драматический для нашей страны момент я не вижу иного выхода, кроме как проголосовать за них, чтобы гарантировать единство партии». Аргумент о необходимости сохранения единства партии убедил даже самых колеблющихся. Но Радек был прав: ему предстояло быть «проглоченным» вместе со всеми, кто проголосовал за этот пункт.
Еще одно важнейшее решение X съезда — введение новой экономической политики (НЭПа), пришедшей на смену «военному коммунизму». Ленин предложил НЭП 8 февраля — в тот самый момент, когда на Кронштадтской военно-морской базе наметился раскол. Ленин объяснял участникам съезда, что России необходим переходный период. Вот так признание! Это означало, что в 1917 году Россия не была готова к социализму… Отсюда неизбежно следовало, что на партию возлагалась задача неотступно следить за тем, чтобы при переходе идеал оставался неизменным и страна не отклонилась от намеченной цели — социализма. Поэтому партия не могла ни принять, ни пойти на компромисс с чем-либо, что расходилось с установленной линией.
Съезд тем легче проголосовал за НЭП, что его участники сосредоточились на политических проблемах: единстве партии, борьбе против оппозиционеров и их организации. Если большинство делегатов съезда пошли на поводу у Ленина во время голосования по резолюции о единстве партии и осуждении оппозиционеров, то Шляпников, Коллонтай и их соратники яростно воспротивились этому. Шляпников пригрозил сложить полномочия во всех руководящих органах и заявил о своем праве обратиться в верховную для коммунистов инстанцию — Коминтерн, который должен был через некоторое время провести свой третий конгресс.
В ожидании заседания Коминтерна все члены «рабочей оппозиции» проголосовали против вышеуказанных резолюций, за исключением Александры Коллонтай, поскольку на съезде она обладала лишь совещательным голосом. Она хранила молчание, размышляя о том, в сколь неприглядном виде ее выставил Ленин, а Бухарин усугубил положение, отпустив в ее адрес язвительную тираду. 17 марта Бухарин развлекал участников съезда цитатами из статьи Александры Коллонтай, в которой, говорил он, развивалась «сентиментально-религиозная» аргументация в отношении материнства. Александра отказалась полемизировать с тем, кто, по ее мнению, открыто презирал женщин. А изоляция, в которой она оказалась, лишь подстегивала это чувство.
