Получившаяся в результате книга «Социальные основы женского вопроса» объемом четыре сотни страниц была завершена слишком поздно и не получила распространения среди участников съезда. В книге, и это являлось ее несомненным достоинством, подводилась солидная теоретическая база под разногласия автора не только с феминистским движением, но и с отдельными установками русской социал-демократии. Убежденная в важности этого труда, Коллонтай передала его Максиму Горькому, находившемуся тогда на Капри, с тем чтобы тот опубликовал его в своем издательстве.
В книге Коллонтай настойчиво проводила мысль о бесполезности реформ в пользу женщин при сохранении неизменным общества, в котором они жили. Только революция могла обеспечить женщинам эмансипацию во всех сферах и дать ход реформам. Коллонтай также оспаривала концепцию брака и полового поведения, выдвинутую феминистками. Они предлагали бороться за права женщин в рамках традиционного брака, тогда как, по мнению Коллонтай, решение лежало в политической плоскости. Порожденный революцией социализм, считала она, должен разрешить все проблемы, связанные с традиционной семьей (в том числе отношения между двумя людьми, т. е. половые отношения), а также с образованием и воспитанием детей.
На съезде Коллонтай вела себя очень осмотрительно. Несмотря на ее сдержанное поведение, полиция, считавшая Александру опасной революционеркой, следила за каждым ее шагом. Понимая, что за ней идет слежка, и уверенная в том, что участь ее предопределена, Коллонтай давно решила, что спасти ее может только отъезд из страны, и готовилась к нему. Во время работы съезда она не возвращалась домой, а ночевала у верных друзей, пока Миша находился под присмотром отца. Причины такой предосторожности понятны. Накануне открытия женского съезда появилась полиция и подвергла участниц унизительному досмотру. С этого момента Александра пришла к мысли, что ее дни на свободе сочтены.
12 декабря 1908 года, спустя два дня после начала съезда, она уехала из России по фальшивому паспорту. Она рассчитывала провести за границей непродолжительное время. Однако этот побег обернулся настоящим восьмилетним изгнанием. Подруги Александры и вообразить не могли, что их ждет столь долгое расставание. Одна из них, которой в тот раз не удалось уйти от полиции, писала ей из Сибири, куда ее отправили в ссылку, что борьба скоро возобновится и что они вместе примут в ней участие. Эта подруга, Маруся Бурко, еще не понимала, как и сама Александра, что именно за пределами России все несогласные с этого момента вступили в борьбу с самодержавием, которая продлится вплоть до его падения.
Но куда уехать? Естественно, Коллонтай направилась в Германию, в Берлин, где ей нравилось жить и все было знакомо. СДПГ, ее друзья Клара Цеткин, Карл Либкнехт и Роза Люксембург — вот чем политически привлекала Александру эта страна, где ее полностью устраивала позиция социал-демократов.
Афиши, объявления о выступлении А. М. Коллонтай с докладами и лекциями. 19 марта 1908 — 28 октября 1915. На русском, шведском и немецком языках. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 30. Л. 5, 10, 12, 30]
Поначалу она остановилась в отеле в Грюнвальде, небольшом городке неподалеку от Берлина, и провела там некоторое время, совершенствуя свой немецкий, если в этом вообще была какая-то нужда. Конечно, она прекрасно знала немецкий язык и легко на нем изъяснялась, но ей следовало задуматься о поиске работы в Германии, поскольку доходы от имения грозили вот-вот иссякнуть. Журналистика показалась ей занятием, наиболее соответствующим ее способностям и склонностям, что объясняет ее желание овладеть немецким в совершенстве. Вскоре ее усилия увенчались успехом.
Однако в Грюнвальде она остановилась лишь на время. Жизнь в Берлине открывала куда более заманчивые перспективы. К числу немецких друзей, которыми обзавелась Александра, добавились многочисленные русские: они проживали в соседних странах и часто приезжали в Берлин, привлеченные возможностью встретиться там с Либкнехтом. Так, Карл Радек, Николай Бухарин, Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Георгий Чичерин, бежавшие в Вену, Швейцарию и Францию, были постоянными участниками этих берлинских встреч. Все они желали быть приглашенными на вечера, устраивавшиеся Либкнехтом в ресторане «Рейнгольд», который в те дни превратился в настоящий форум для революционеров.
В 1909 году Александра Коллонтай стала членом СДПГ, с линией которой всегда была в полном согласии. Она предложила партии свои услуги в качестве публичного лектора или агитатора там, где их не хватало. Члены СДПГ посовещались и без колебаний приняли ее предложение о сотрудничестве. С весны 1909 года ее отправляли в разные немецкие города, где она выступала перед рабочими. Слух об ее ораторском таланте разнесся повсюду, всегда гарантируя ей аудиторию и крупный успех, о чем сообщала немецкая пресса.
Коллонтай настолько хорошо интегрировалась в СДПГ, что вошла в состав германской делегации на конгрессе Интернационала в Копенгагене. Конгресс принял историческое решение о ежегодном праздновании «женского дня» 8 Марта. После Копенгагена шведская партия социалистов пригласила Коллонтай на конгресс в Стокгольме. Она зажгла своей речью аудиторию, заявив, что в России назревает революция.
Затем Клара Цеткин попросила Коллонтай составить ей компанию в поездке в Англию, куда она отправлялась для встречи с социалистами. Коллонтай пригласили выступить с речью на шести крупных общественных мероприятиях, последнее из которых по традиции проводилось в лондонском Гайд-парке. Здесь ее также ждал успех: обычно довольно сдержанные англичане встретили ее восторженно. Сама же Александра Коллонтай в англичанах разочаровалась, найдя их представления о революции чересчур прагматичными и умеренными. Она однозначно отдавала предпочтение немцам, чьи взгляды в большей мере соответствовали ее устремлениям и нетерпеливому ожиданию глобальных перемен.
Из каждой такой поездки она возвращалась в Германию счастливой. К тому же она непрестанно разъезжала по этой стране с многочисленными выступлениями. И неизменно писала. Столь бурная деятельность ее устраивала, в том числе потому, что не позволяла поддаваться тревоге, на что у Александры имелись личные причины. Прежде всего дело было в Мише, который учился в России и которого ей ужасно не хватало. В январе 1910 года ей удалось вывезти сына в Дрезден, где они провели вместе несколько недель, но затем ему пришлось вернуться в Россию, и Коллонтай осталась одна.
Конечно, Маслов тогда находился в Германии, но приехал туда с женой и детьми, а Коллонтай не хотела втягиваться в тайную авантюру и еще меньше желала подтолкнуть Маслова к разрыву с семьей. К тому же для нее не стоял вопрос о совместной жизни с Масловым, поскольку это означало бы отказ от свободы. Из-за этих недомолвок их отношения находились в плачевном состоянии.
Коллонтай могла свободно полностью отдаться своей деятельности, но как же пусто было на сердце! Именно тогда, и очень вовремя, она получила письмо от Горького с приглашением приехать и выступить в рабочем университете, которым тот руководил в Италии. Эту так называемую Болонскую школу поддерживали левые большевики, которых сильно раздражал, по их выражению, «легализм друзей Ленина». С точки зрения этих большевиков, партии следовало прекратить всякое сотрудничество с легальными институтами (в частности, депутатам-социалистам надлежало покинуть Думу), ибо их долг — посвятить себя нелегальной деятельности, чтобы ускорить ход событий.
Еще важнее противостояния на уровне стратегии были философские взгляды мыслителей, собравшихся в Болонье, — в первую очередь Александра Богданова и его зятя Анатолия Луначарского. Богданов не признавал материализм, свойственный ортодоксальному марксизму, и утверждал, что материя — не единственный источник движения.
