Мы, журналисты, забрасываем Мать Терезу вопросами.
— Вы видели много боли и страданий во всем мире. С чем бы вы сравнили масштабы бедствия в Армении?
— Оно не сопоставимо ни с чем, мною виденным. То, что я видела, было невероятно, ужасно. Но я не хочу искать сравнений. Сейчас главное — работать, помогать тем, кто нуждается в помощи. Я видела, что пострадавшим оказывается необходимая помощь. И еще меня поразило, что люди, пораженные страшной бедой, находили силы дарить меня улыбкой.
— Какой национальности сестры, которые будут работать в Москве?
— Они представляют четыре народа: индийский, югославский, польский и итальянский.
— Ваше отношение к коммунистам?
— Для меня они такие же дети Бога, как все люди на земле.
— Какую помощь оказывают вам русская и армянская церкви? Будут ли работать в вашем Доме советские монахини?
— Мы пока не начали работу — только подписано соглашение. Но мы уверены, что эти церкви немедленно придут нам на помощь и разделят с нами любовь и сострадание. Что касается работы у нас, то надеюсь, что советские молодые сестры присоединятся к нам. Сейчас у нас работают сестры 35 национальностей. В нашей работе появилось новое направление: мы помогаем еще и тем несчастным, кто заболел страшной болезнью XX века — СПИДом.
19 ноября. В Калькутте много киноклубов, где пропагандируется и обсуждается киноискусство разных стран и эпох, организуются фестивали. Я состою членом «Синема-клуба» и в этом качестве побывал на фестивалях датском, бельгийском, югославском и совсем уже невообразимом — старых фильмов испанца Бунюэля, желтых и почти рассыпающихся от старости. Был также фестиваль фильмов С. Эйзенштейна, которого здесь очень ценят. Есть при Доме советской культуры и клуб его имени. Но все это — для избранных, а на экранах царит рвань двадцатилетней давности, купленная по цене пленки, в основном английская и американская. Французского, итальянского, немецкого кино здесь просто не знают и не покупают — надо тратить деньги на дублирование, а эти понятны и так.
С Калькуттой связано и такое понятие, как «бенгальская школа» индийского кино, связанная с именами Сатьяджита Рея, нашего соседа по дому, и Мринала Сена.
Имя Сатьяджита Рея входит сегодня в мировую кинообойму наравне с именами Феллини, Куросавы, Крамера, Вайды. Он первый создал индийское психологическое кино. Мне посчастливилось увидеть ранний фильм, сделавший Рея знаменитым — «Патхар Панчали» («Песня Дороги»), и я был просто ошеломлен. Рассказ о буднях маленькой бенгальский деревушки превращается в величественную сагу о Жизни Человеческой. Все здесь не похоже на привычное нам индийское кино. Нет кричащих красок (фильм черно-белый), нет киногероинь с могучими формами — вместо них большеглазая, плохо воспитанная девочка Дурга, ее братик Any и страшная, костлявая, почти безволосая старуха Индира, упрашивающая богов забрать ее к себе. Здесь значительна любая мелочь: первый муссонный дождь, деревенская пуджа, свадьба подружки, поезд, проходящий где-то далеко в поле. И все включено в великий круговорот Природы: жизнь водяного паука, бегущего по глади озера, и человека — для нее явления одного порядка. Ничего подобного я никогда не видел. Говорят, что это лишь первая часть кинотрилогии — истории Поэта.
Приехав в Калькутту, мы жили первые дни в смятении и все время ожидали нападения террористов, о которых ходило много слухов. И как назло по вечерам в нашу тоненькую фанерную дверку начинали стучать. Я покорно шел открывать, но там стояли не террористы, а страшно смущенные студенты с букетами цветов и спрашивали, нельзя ли увидеть мэтра. И я с облегчением указывал им на соседнюю дверь…
Другое славное имя — Мринал Сен. В отличие от психологических драм Рея, его фильмы — это революционные памфлеты, обжигающие классовой ненавистью. Последний его фильм — «Хор» рассказывает притчу о некой фирме, объявившей набор нескольких сот рабочих, на который явилось несколько десятков тысяч — с давкой, плачем, ненавистью отчаявшихся людей. Фильм ведет нас в резиденцию губернатора, в хижину бедняка, в студенческое общежитие. Отдельные новеллы сливаются в общий хор. Последние кадры: судорожно прижавшийся к степе губернатор, на которого надвигается огромная тень восставшего народа. Несомненно, Сен связан с левацкими кругами, в частности с КП (м). Вне страны фильм может показаться чересчур прямолинейно-плакатным, но здесь, в Калькутте, он бьет в цель. К сожалению, фильмы С. Рея и М. Сена идут очень короткое время в отдельных небольших кинотеатрах, поймать их трудно, разве только на просмотрах в клубах. Широкий зритель этих фильмов просто не знает, для него кино — опиум с красавицами и с музыкой и с километрами танцев.
Недавно я познакомился с еще одним жанром индийского кино, нам совсем неизвестным.
Недалеко от нашего офиса на Парк-стрит, в боковой улочке, стоит крохотный кинотеатрик. Там я увидел афишу нового фильма «Хар-хар Махадев»: какие-то чудища, Шива с трезубцем, слоноголовый Ганеша и т. д. Я спросил ребят из офиса, что это за фильм. «Это что-то на религиозную тему. Интеллигентные люди на такие фильмы не ходят», — с презрением проворчал Набарун Бхаттачария, молодой парень, поклонник Хачатуряна и Эйзенштейна, с которым мы вместе ходим в «Синема-клуб». Ну и ладно, пусть я буду неинтеллигентным, мне такой фильм давно уже хотелось посмотреть. В крупных кинотеатрах они не идут, мы их, естественно, не покупаем, а я подозревал уже давно, что из 900 с лишним фильмов, выпускаемых Индией в год, именно такие должны составлять большинство: смешно было бы, если бы религия не использовала в своих целях кино!
Короче, пошли мы на «Хархар Махадев» всей семьей, тем более что Маша по комиксам уже неплохо знает индийскую мифологию. И увидели кинопродукцию, для чужих глаз не предназначенную. Вот почему билеты были удивительно дешевы — по 50 пайс, а в зале сидели какие-то тихие, бедные люди. Возможно. на эту тему бывают фильмы и талантливые, мы нндели просто плохой. Сценария, видимо, не было совсем — «шпарили» прямо по раскадровке дешевого комикса о Шиве. Актеры загримированы неряшливо, Ганеши вместо хобота приделан какой-то резиновый шланг, бутафория — самая убогая, игры — никакой. Зато в изобилии документальные кадры с видами священных мест, ашрамов, молящихся толп и денег, потоками текущих в сокровищницы храмов. Думаю, что на такую продукцию мы теперь до-олго не пойдем.
22 ноября. Встречал делегацию, приехавшую поездом, и впервые побывал на вокзале Хоура. По величине он равен трем-четырем Курским вокзалам, это целый город со своими улицами, по которым можно ездить на машине. В целом впечатление ада кромешного. Как у Тагора в стихотворении «Флейта» про бедного клерка Харипаду, который не в силах платить за электричество:
Вечера провожу на вокзале,
Поскольку электричество жечь
Я позволить себе не могу.
Паровозы шипят,
Режут ухо гудки,
Пассажиры снуют
И кричат, и под ношей сгибаются кули.
Всё точно как сегодня. Воют паровозы — старые, прокопченные, нами уже позабытые, мчатся куда-то оголтелые носильщики-кули в ярко-красных куртках, орут продавцы орешков и сладостей, проводники и пассажиры. Воздух густой, насыщенный углем, дымом, копотью. Вагоны тесные, изношенные донельзя. Ежедневно отсюда с 14 платформ уходит 280 поездов —180 тысяч пассажиров, миллион тонн грузов (это я выписываю из справочника). А когда-то здесь была крохотная кирпичная арка, две платформы и билетная касса. Этот исторический кусочек сохранен до сих пор в южном углу огромной станции. Первый поезд с 300 пассажирами, который тащил паровозик по имени «Фэйри Куин», прошел от станции Хоура до станции Хугли 15 августа 1854 года.
